Кстати, - сказала она. – Танечка передала тебе привет.

Таня Мурова? – обрадовался Альберт.

По-моему, она очень хочет видеть тебя.

Сергей Николаевич пожал Альберту руку, прощаясь.

Да, - подтвердила Светлана Андреевна. – Танечка хочет, чтобы ты пришел к ней в гости. А ты, я вижу, забываешь свою хорошую подругу.

Альберт опустил голову, смутившись.

Вы тоже передайте ей привет от меня.

Светлана Андреевна поцеловала его еще раз.

Обязательно передадим. В воскресенье мы приедем за тобой и вместе сходим в гости к Муровым.

Нет! – встревожился Альберт. – Не приезжайте. Лучше я сам отпрошусь и приду к вам.

Почему так? – удивилась Светлана Андреевна.

Альберт неспокойно вздохнул.

Не хочу, чтобы в детдоме меня называли маменьким сынком. Не хочу, чтобы вас видели здесь…

Сергей Николаевич расхохотался. Он понимал мальчика.

Я же говорю, он стал совсем взрослым.

Когда они уехали, Альберт зашел в спальню, чтобы надежнее упрятать конфеты и орехи. Но в его спальне был Боцман, которого сегодня утром выпустили из милиции. Боцман держал в руках два пакета, которые Альберту дала Светлана Андреевна.

Ты что, вздумал прятать от меня? – зло спросил он.

Альберт с тревогой заметил, что широкое скуластое лицо Боцмана наливается кровью.

Я не прятал. Просто положил…

Нет, ты хотел спрятать от меня, чтобы потом втихомолку съесть со шкетами! Ты забыл, у кого служишь сотрудником? Забыл, что все вкусное должен отдавать мне?

Альберт опустил глаза, чувствуя вину. Боцман был выше его на целую голову. Он подошел и ударил Альберта по шее. Альберт устоял.

Чтобы больше не забывал!

Боцман хотел замахнуться еще раз, но раздумал, пожалел своего сотрудника. Он вынул из пакетов две конфеты и два ореха, бросил Альберту.

Ешь! Еще раз упрячешь, обоссышься в моих руках!

Боцман взял оба пакета и, выходя из спальни, сказал:

На ужине яйца можешь съесть сам, позволяю сегодня.

Альберт сел на кровать опечаленный. Он прекрасно знал, что все так и должно быть в этом приюте. Шкеты вынуждены отдавать вкусную еду кочетам. Эта традиция установилась давно, и не он, не другие воспитанники не могли изменить ее. Придет время, и он станет кочетом, и, может быть, также будет отбирать вкусную еду у своего сотрудника. Но все же было обидно – он не угостил друзей.

В спальню вошла Тамара Николаевна. Увидев его сидящим на кровати, она разозлилась.

Что ты делаешь в спальне?! Я же сказала, мой туалеты!

Альберт встал с кровати, поправил покрывало.

Я уже вымыл.

Пойдем, проверим.

И она пошла с ним в туалет. Пол и очки блестели чистотой, были выскоблены и вымыты добела.

Прекрасно, - усмехнулась Тамара Николаевна. – А теперь за то, что ты помял кровать, почисти краники в умывальной.

«Кобра!». Альберт молча пошел в ванную чистить краники.

После отбоя Альберт лежал в постели, ему не спалось. В темноте спальни слышался храп Галича – у него была перебита переносица. Альберт вспомнил сегодняшние унижения, и ему захотелось плакать, слезы выступили на глазах от обиды. Но Альберт крепился, вытер слезы простыней.

Галич! – позвал он.

Галич не отвечал, крепко спал. Альберт встал и подошел к нему, растолкал.

Пойдем на кухню.

Галич спросонья протер глаза, узнал Альберта.

Зачем? – спросил он.

Есть хочется. Может, найдем что-нибудь пожевать.

На кухне ничего нет. Есть хлеб, но он в шкафу под замком. Не достать.

Пошли, - сказал Альберт. – Я попробую открыть шкаф. Достанем буханку хлеба, пожуем.

Галич неохотно согласился, медленно оделся.

- Взгляни, дежурная спит? – сказал он.

Альберт тихонько приоткрыл дверь спальни, осмотрел коридор. Дежурившая по ночам женщина сидела в деревянном кресле и негромко посапывала. Он была ночным сторожем в детдоме.

Убедившись, что она спит, Альберт прикрыл дверь.

- Дохнет она, как суслик!

Они раскрыли окно, вылезли на улицу. Быстро дошли до столовой, освещенной фонарями, проникли в кухню. На широкой плите Альберт нашел в темноте какой-то бак, из которого пахло вареными фруктами. Он известил Галича:

- Компот!

Маленькая тень Галича метнулась к Альберту. Они стали рыться в баке руками, доставая безвкусные фрукты, оставшиеся на дне от компота.

Галич недовольно жевал что-то кислое. Альберт вдруг выплюнул отвратительную пищу.

Кажется, в этом баке еще и кислая капуста.

Да, - согласился Галич. – Видимо, с обеда сюда вылили оставшийся суп и перемешали с компотом. Но все равно яблоки и груши выбрать можно.

Это же приготовили для свиней, на свинарник. Завтра приедет свинарь и выльет это дерьмо в свою бочку. Фу, противно!

Есть можно, - сказал Галич, выбирая в помоях фрукты.

Глядя на него, и Альберт стал есть. Однако вновь сплюнул, решил дальше обследовать кухню. Нашел хлебный шкаф, запертый на замок. Сказал Галичу:

Надо попробовать отжать дверцу.

Чем?

Хотя бы ручкой от черпака. Она длинная и толстая.

Альберт взял черпак сунул его ручкой промеж дверей, сильно надавил, силясь отжать дверцу. Дверца отошла, крепко запахло хлебом. Альберт проглотил слюну и стал давить еще сильнее, пока дверца не захрустела. Галич просунул руки в образовавшуюся щель. Нащупал буханки хлеба.

Здесь много! – обрадовался он.

Зачем нам много! Вытаскивай одну буханку!

Кое-как Галич вытащил буханку белого хлеба, изрядно помял ее. Альберт вынул черпак, положил на место, прижал вплотную дверцу шкафа, чтобы не было заметно, что ее кто-то отжимал.

Хлеб сожрем здесь? – спросил Альберт.

Конечно, здесь.

В спальне могут заметить кочеты.

Альберт отломил ему полбуханки, стали есть. Хлеб был вкусным, но немного суховатым, застревал в горле. Галич зачерпнул из бочки ковшик воды, выпил немного, передал Альберту. Насытившись, они ушли с кухни, быстро перебежали в спальню, довольные легли в постели.

Теперь можно спать, - сказал Альберт. – В желудке стало хорошо, не урчит.

Галич молчал. Альберт взглянул на клубок, свернувшийся под одеялом. Галич тихо похрапывал.

ГЛАВА 23

Мужчина, в форме штурмана Американского флота, и молодая красивая женщина под вечер вошли на ярко освещенную территорию ленинградского порта. Прошли мимо снующих с пустыми поддонами электрокар, мимо портовых докеров, осторожно скатывающих из кузова машины большую бочку, мимо симпатичного тальмана, который записывал в блокнотик грузы и одновременно кричал что-то усатому матросу на французском судне. Наконец, эти двое – мужчина в форме штурмана и женщина – подошли к большому сухогрузу, на мачте которого, не смотря на поздний час, под легким ветром развивался американский флаг. У трапа их встретил вахтенный – толстый хмурый матрос. Советского пограничника у трапа не было, вероятно, потому, что это судно уже третий месяц стояло на ремонте, крепко ошвартованным к бетонной стенке. Подойдя к вахтенному, штурман что-то сказал на английском языке, дружески хлопнул его по плечу, вынул из кармана значок с изображением Ленина, протянул толстому матросу. Матрос благодарно улыбнулся, осветил значок карманным фонариком и одобрительно кивнул.

Thank you!

Don,t mention it, - ответил штурман, пропуская женщину вперед по трапу.

Каюта, в которую вошли штурман и молодая красотка, была уютная. У стены стоял широкий диван, накрытый покрывалом с лебедями, у окна – письменный стол, цветной телевизор. На полу был разостлан мягкий ковер.

Это есть моя берлога! – сказал американец ломаным русским языком. Он был красив, строен, коротко подстрижен, носил мягкие густые усы.

Ничего себе берлога!

Катерина разглядывала бар с зеркалами и винами, врезанный в стену каюты.

Похож я на сибирский медведь? – улыбнулся американец.

Не ломай язык. Ты же прекрасно говоришь по-русски. Даже официантка в кабаке приняла тебя за русского. Кстати, где ты научился так чисто говорить?