Князь несколько раз глубоко вздохнул.
— Быстрее, Федор, быстрее! Ты там, часом, не заснул?
— Лошади и так летят, что есть мочи, барин! — крикнул в ответ кучер.
Давеча князю пришлось принять срочное решение. И сам он отлично понимал, что творится у него на душе. Его сжигало желание сжать в объятиях маленькую англичанку, завладевшую его умом и сердцем с того самого дня, как он впервые увидел ее.
Князь не мог понять, почему это случилось. Ее нельзя назвать красавицей, если не считать прекрасных зеленых глаз, стройного тела и нежной кожи. Но разве этого нет у других женщин? Ведь недаром говорят, что Россия страна настоящих красавиц. Но за внешними, сдержанностью и спокойствием он ощущал глубину и скрытую чувственность ее натуры. Ощущал не осознаваемую ею самой, страстность и пылкость. Князь почувствовал, как Софи затрепетала от его поцелуя. Но воспитание не позволило ей выдать своих чувств. Он с трудом сдержался, чтобы не впиться в эти мягкие, чувственные губы.
Поэтому он принял решение. Он едет к Анне. В ее объятиях он забудет свою любовь к гувернантке, а позже, избавившись от наваждения, вернется в Обухово, спокойным и трезвомыслящим.
Князь приложил руку к нагрудному карману сюртука с увядшим стебельком лесного ландыша. «Так и наша любовь, — подумал он, — расцвела, и увяла незамеченной».
В будуаре Анны Егоровны царил полумрак. Красавица сидела в прозрачной сорочке, расчесывая гребнем гладкие темные волосы. Откинувшись на медвежью шкуру, позади нее полулежал князь. Из-под его расстегнутой рубахи виднелась сильная, мускулистая грудь.
Князь молчал.
Нега и тепло роскоши окружали их. В такие мгновения для Анны ничего больше не существовало. Продолжая расчесывать волосы, она вспоминала минуты любви. С каким отчаянием ласкал ее князь, с каким самозабвением… словно любил в первый раз… или в последний. Но это была не любовь, и женщина это знала.
— Вы изменились, — тихо произнесла она. — Вы очень изменились за последние два месяца. О, вы, как всегда, щедры, но я так мало вас вижу! — Анна Егоровна поднялась. Темные волосы, отливающие волшебным сиянием при свете канделябра, спадали на плечи. — Ведь я права? — Она гибким движением кошки свернулась у ног князя. Князь рассеянно погладил рукой ее волосы.
— Я меняюсь, вы меняетесь, мы все меняемся. Жизнь течет. Это не река на картине. Наши чувства также меняются.
— Вы так говорите, чтобы заставить меня молчать. О, Петр, я так вас люблю! Я готова умереть за вас.
— Я не прошу таких жертв, — резко отозвался князь, застегивая рубашку. В его глазах полыхнула свирепость почуявшего опасность медведя.
— Когда-нибудь, я стану стара для танцев, — вздохнула Анна Егоровна. — Век балерины короток.
— Когда, придет такое время, можете быть покойны, я о вас позабочусь.
— К этому времени я хотела бы быть такой, как все женщины… заботиться о вас… и сыне… нашем сыне…
— То, о чем вы просите, невозможно, вы знаете. Я никогда больше не женюсь. Мы с самого начала оговорили условия. И, по-моему, они вас устраивали.
— У меня не было выбора, — грустно отозвалась Анна Егоровна.
— О, Анна, не мучайте меня! — воскликнул князь.
В этот миг он понял, что влечение к мисс Джонсон не безумное наваждение и не просто страсть, а глубокое и сильное чувство. Анну он любил, или думал, что любил, но на ней он никогда бы не женился. Его связь с балериной была почти идеальной. Но в глубине души князь знал, что Анна никогда бы не смогла стать близкой ему по духу. Не то, что мисс Джонсон. Однако даже думать об этом чистое безумие. Софи всего лишь гувернантка. Придет время, и она вернется в Англию, к своей обыденной жизни. Между ними невидимая преграда, преступать которую нельзя. И он не намерен делать это.
Глубоко вздохнув, князь скользнул рукой по сорочке Анны, по свободному от корсета телу и сжал ее маленькую грудь.
— Не мучайте меня, — ласково прошептал он. — Я пришел к вам обрести покой. — А про себя добавил: «И избавиться от наваждения».
От его прикосновений на глазах у Анны выступили слезы.
— Простите меня, — прошептала она, — забудьте все, что я вам говорила.
Он не любил ее, она это знала.
— Вам по-прежнему нравится та ониксовая голова с бирюзовыми глазами? — неожиданно спросила она. — Та, что я подарила вам. Вы по-прежнему держите ее у себя на столе?
«Почему она спросила меня об этом? Разумеется, статуэтка по-прежнему на моем столе и была там, когда я впервые увидел Софи у себя в библиотеке».
Князь помнил, что бесцельно вертел ее в руках в то время, как девушка выходила из комнаты, и что в голове пронеслась мысль: «Эта гладкая ониксовая безделушка не глаже ее кожи». Софи волновала его уже тогда.
— Она по-прежнему на своем месте, — ответил князь.
— Вы не должны убирать ее со стола. Бирюза — талисман любви. В один прекрасный день я снова напрошусь к вам в гости, чтобы взглянуть на нее. Если бирюзовые глаза потускнеют, я буду знать, что вы мне больше не верны.
Летний дом Елены Петровны в Петергофе был, как всегда, залит солнечным светом. Хозяйка любила проводить здесь теплые летние месяцы. Радостная и возбужденная, она устремилась к князю, увидев, как он идет к ней по саду. Он подумал, что она и в самом деле дитя солнца.
— Я так рада видеть вас, дорогой Петр! — воскликнула Елена Петровна. — Вы приехали так нежданно. — И, словно испугавшись, торопливо добавила: — Надеюсь, с Алексисом все в порядке?
— Он в прекрасном здравии, как всегда, телесном и душевном, моя дорогая Елена.
— Тогда что, кроме удовольствия видеть меня, привело вас сюда?
Елену Петровну охватило тревожное предчувствие: вдруг князь приехал сообщить о намерении жениться на Анне? Ее лицо под розовым зонтом побледнело, когда она представила себе все последствия такого шага.
— Что привело меня? — Князь сел рядом с ней на садовой скамейке под раскидистой вишней и, откинувшись назад, устремил взор в синее небо.
— Неужели вы там скучали? Я отказываюсь в это верить. Мне писали из Обухова, что вы с головой ушли в хозяйственные дела.
— И тем не менее… — Князь пожал плечами. Он приехал в Петергоф, повинуясь порыву, поскольку после свидания с Анной пребывал в нерешительности. — Я страдаю нашим русским недомоганием, — улыбнулся он.
— Любовью? Или чем-то серьезнее? — встревожилась Елена.
— О, дорогая Елена, у вас все дороги ведут в Рим. — Князь резко выпрямился, и по упрямо вскинутой голове Елена Петровна поняла, что дело серьезное. Теперь она была в этом уверена. Князь задумал жениться.
— Если под Римом вы имеете в виду брак, то ошибаетесь! Я никогда больше не выйду замуж. — Она притворилась, будто не поняла князя. — Если бы я этого хотела, то давно бы все устроила. Но Алексис нашел в вас доброго отца. Никто не мог бы сравниться с вами в этой роли. Однако, пока молода, я желаю получать от жизни удовольствие. Хотя самое главное — это мой сын.
— А если бы я был беден, Елена? Елена резко захлопнула зонтик.
— Но вы же не бедны!
— И ваш сын — мой наследник.
— Да, слава богу. Надеюсь, он сможет достойно распорядиться наследством.
— Его наследство может значительно сократиться, после того как я дам вольную своим крепостным.
— Такое состояние, как ваше, не слишком от этого пострадает. Вы все еще не оставили этой мысли, Петр?
— В любом случае в скором времени это примет силу закона.
— Нет ли пока брожений среди крепостных? — резко спросила Елена Петровна.
— В Обухове все спокойно. Надеюсь, так будет и в дальнейшем.
— Мне нужно чаще наведываться в Обухово. Даже высший свет временами может надоесть, но только не Обухово. Наша милая мадемуазель держит меня в курсе всех событий. Знаете, что ее беспокоит? — Елена Петровна села так, чтобы дать князю полюбоваться своей прекрасной шеей. — То, что наш мистер Хенвелл нашел мисс Джонсон привлекательной. По крайней мере, я так поняла. И почему бы ему не обратить на нее внимание? Он — молодой человек, она — привлекательная молодая особа. Они сейчас в Обухове… и лето такое прекрасное… Однако мистер Хенвелл вскоре покинет нас и вернется к себе, где его мама, уж будьте покойны, присмотрела ему хорошенькую юную леди. Так что тут нет никакого вреда, и все будут счастливы. К тому же мисс Джонсон благородного воспитания и умеет вести себя. Поэтому я велела мадемуазель не забивать себе голову пустяками.
