Все смолкли, слушая их пение. Софи чувствовала, как трепещут ее натянутые нервы. Ей захотелось спрятаться, дабы скрыть смятение. В этих песнях, идущих из глубины человеческой души, звучали красота, страсть и боль. Когда певцы, наконец, смолкли, Софи облегченно вздохнула. Ей показалось, будто она заглянула в чуждый ей мир, на зов которого откликнулась с готовностью, испугавшей ее.

— Эти дикие песни, — заметил Эдвард, — полны таинственности и чувственности. В них и есть русская душа.

Таинственность и чувственность. Софи проняла дрожь. Ее преследовала мысль, что в это время цыгане пляшут и поют для князя в номерах… А он с нежностью смотрит на Анну Егоровну… Софи еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от ревности. Она, которая не имела на это никаких прав. Ее ревность лишь позабавила бы князя, узнай он о ней.

«Я сошла с ума, — в который раз подумала девушка, пытаясь совладать с собой. — Буду думать об Аделаиде, маме или Эдварде, который не вызывает во мне ничего, кроме дружеских чувств. О, какими спасительными кажутся теперь эти чувства! Как тихая заводь после бури. Я не знала себя, — размышляла Софи. — До этой минуты я словно и не жила по-настоящему».

— Хотя бы раз в жизни стоит посмотреть на цыганские пляски и послушать их песни, — задумчиво улыбнулся Эдвард. — Они будто заглядывают в душу.

— А вы романтик, — едва ли не с отчаянием произнесла Софи.

— Разве вас не тронула музыка?

— Как она могла не тронуть! Я в восторге. Вы подарили мне восхитительный вечер.

— Мне бы хотелось, чтобы таких вечеров было больше.

— Я же сказала, вы — романтик. Есть вещи, которые не повторяются. Кроме того, — добавила она рассудительно, — я никогда больше не позволю вам тратить на себя столько денег. Да, о деньгах говорить неприлично, но и вы и я сами зарабатываем на хлеб. Я напоминаю вам это, как сестра.

— Меньше всего мне хотелось, чтобы вы были моей сестрой…

Повисло тягостное молчание. Софи попыталась нарушить его, но не смогла.

— Вы скоро вернетесь к своей сестре, — наконец произнесла она. — Судя по тому, что вы рассказали мне о Милли, думаю, она бы меня одобрила. Мы обе трезвомыслящие.

— В вас есть непонятная мне глубина, которой нет у Милли.

— Вы не знаете меня, Эдвард. Во мне нет ничего загадочного.

— Однако не всем дано обладать тем, что называется темпераментом, способностью глубоко чувствовать… или бросить капор через бурный речной поток. Милли никогда бы не отважилась на такое. Не то, что вы.

— Мой капор всегда на своем месте, — возразила Софи.

— Ваш маленький капор из зеленого бархата и в самом деле был на своем месте, — улыбнулся он.

— Из зеленого бархата? Тот самый, что вы похвалили, когда мимо нас проезжала карета балерины?

Воспоминание о той поездке захватило Софи. Она словно наяву увидела ироничную улыбку Эдварда. Разумеется, он тогда уже все знал.

— Этот капор переделала для меня мама, — пояснила Софи. — Так что видите, Эдвард, я твердо стою на земле, как и ваша Милли. Мой мир — это мир переделанных капоров и платьев. Как бы вы ни опасались за меня, ваши страхи беспочвенны.

Они смотрели друг на друга, будто бросали вызов.

Ночью, лежа в постели, Софи обдумывала разговор с Эдвардом. «Он говорил так, словно о чем-то догадывался, точно опасался за меня… Но ведь это нелепо. Я никогда не показывала своих чувств… чувств, которые едва ли сама понимала до сегодняшнего вечера. Он относится ко мне по-братски, не более того. Зачем мне сердиться на проявление его доброты? Мы оба так далеки от дома. В его сердце я заняла место Милли, которую, он должен оберегать и защищать». Софи с горечью улыбнулась в темноту.

Доброта Эдварда, его забота, беспокойство тронули ее сердце. «Неужели я действительно начинаю оттаивать? Ведь я уже не та, что была до отъезда в Россию. С того времени я многому научилась…»

В просвет между шторами в окно проникал белый свет. Казалось, весь мир затаил дыхание. Огромный дом спал, и только время от времени слышался звук шагов привратника. Софи лежала в полудреме, ощущая необъятность мира. Она стала размышлять о предстоящей поездке в Обухово.

— Нам там очень нравится, — рассказывала ей Татьяна, — потому что мы так часто видим папá. Мы ездим с ним на прогулки в лес, он обещал Алексису взять его с собой на рыбалку, а тетя Елена говорит, что мы все вместе должны сходить за грибами. О, вам тоже понравится там, мисс Джонсон. Это самое чудесное место на земле!

Предательское сердце запомнило, что там можно часто видеть князя. Засыпая, Софи подумала, что завтра она проснется выздоровевшей. Этим вечером Эдвард открыл ей глаза на грозящую опасность. Специально? Если так, то он добился успеха.

Утром Софи проснулась с твердым намерением никогда больше не позволять себе думать о князе. Когда Маша вошла в комнату с чашкой дымящегося кофе, она попыталась вспомнить все, что произошло вечером. «Мой мир — это мир переделанных капоров и платьев, — решительно заявила она Эдварду. — Как бы вы ни опасались за меня, ваши страхи беспочвенны».

Маша протянула ей платье:

— Правда ли, что в Англии нет крепостных?

— Правда, — подтвердила Софи, — но ты должна помнить, Маша, что Россия не Англия. В разных странах все по-разному.

Как трудно объяснить простушке Маше на ее скудном русском языке эту истину! Но простушка Маша, уже имела на сей счет свое мнение.

— Мой двоюродный дед, крепостной в большом имении, что рядом с Обуховом, говорит, будто скоро все станут свободными. Время пришло, и ждать больше нельзя. Так говорят крепостные.

— Ты болтаешь чепуху, Маша, — одернула ее Софи. — Тебе лучше не думать об этом.

— Но барин не властен над мыслями крепостных, — возразила Маша и принялась напевать какую-то мелодию.

Софи неожиданно почувствовала холодок страха. «Видимо, я просто устала, — решила она. — Поздние развлечения не для меня».

Это было Обухово. Длинный дом с белыми колоннами стоял на окаймленном лесом холме. С террасы виднелись сады и дорожки, ведущие в парк. За парком начинался густой лес. За домом расположились фруктовые сады, коровник, скотный двор, бани, конюшни, сараи и другие хозяйственные постройки. Пышным цветом цвели летние цветы. Воздух наполняли запахи роз и садовых лилий, над которыми жужжали пчелы. За деревушками, бывшими частью огромного княжеского поместья, простиралась бескрайняя равнина с полями пшеницы и ржи, до самого горизонта колыхающихся под огромным простором синего неба.

Софи вдруг поняла, что зачарована этой красотой. Ее бледное личико зарумянилось от свежего воздуха и солнца.

Англичаночка расцвела, отметила про себя мадемуазель Альберт. И мистер Хенвелл не мог этого не заметить. Как кстати, что теперь они все время будут рядом. Она решила ни в коем случае не упустить шанса, чтобы осуществить свой замысел.

Перед их приездом вся дворня собралась у парадного крыльца, дабы приложиться к руке князя. Пришел также деревенский батюшка отслужить молебен в честь возвращения хозяина поместья. Софи видела неподдельную радость на лицах собравшихся. Князя любили, и любовь к нему смешивалась со святостью традиции. Несмотря на занятость, во всем ощущались свобода и праздность. В Англии нет ничего похожего, думала Софи. Хотя и дети, и наставники, и гувернантки вели довольно активный образ жизни, к тому же постоянно, верхом или в легких колясках, приезжали в гости соседи.

Князь не бездельничал. Ежедневно он проверял лес и скотный двор, отдавал распоряжения насчет урожая, лошадей или решал, какие деревья рубить для заготовки дров на зиму, а какие оставить. Алексис часто сопровождал князя, входя в роль будущего хозяина поместья.

— Зимы здесь холодные, поэтому заготовка дров очень важна, — объяснил Софи Эдвард. — Деревья рубят, распиливают и колют на дрова, чтобы потом всю зиму топить эти огромные печи. Князь даже не видел всех своих владений. Ими управляют приказчики, управляющие, экономки и прочие слуги, которые, смею заметить, частенько присваивают себе часть доходов.