Еще не раз вы вспомните меня... Еще не раз вы вспомните меня И весь мой мир волнующий и странный, Нелепый мир из песен и огня, Но меж других единый необманный. Он мог стать вашим тоже, и не стал, Его вам было мало или много, Должно быть плохо я стихи писал И вас неправедно просил у Бога. Но каждый раз вы склонитесь без сил И скажете: «я вспоминать не смею, Ведь мир иной меня обворожил Простой м грубой прелестью своею». Так долго сердце боролось... Так долго сердце боролось, Слипались усталые вези, Я думал, пропал мой голос, Мой звонкий голос вовеки. Но вы мне его возвратили, Он вновь мое достоянье, Вновь в памяти белых лилий И синих миров сверканье. Мне ведомы все дороги На этой земле привольной… Но ваши милые доги В крови, и вам бегать больно. Какой-то маятник злобный Владеет нашей судьбою, Он ходит, мечу подобный, Меж радостью и тоскою. Тот миг, что я песнью своею Доволен — для вас мученье… Вам весело — я жалею О дне моего рожденья. Я говорил: «Ты хочешь, хочешь? Могу я быть тобой любим? Ты счастье странной пророчишь Гортанным голосом своим. «А я плачу за счастье много, Мой дом — из звезд и песен дом, И будет сладкая тревога Расти при имени твоем. «И скажут — что он? Только скрипка, Покорно плачущая, он, Ее единая улыбка Рождает этот дивный звон. — «И скажут — то луна и море, Двояко отраженный свет — И после о какое горе, Что женщины такой же нет!» Но, не ответив мне ни слова, Она задумчиво прошла, Она не сделала мне злого, И жизнь попрежнему светла. Ко мне нисходят серафимы, Пою я полночи и дню, Но вместо женщины любимой Цветок засушенный храню. Ты не могла иль не хотела Мою почувствовать истому, Свое дурманящее тело И сердце отдала другому. Зато, когда перед бедою Я обессилю, стиснув зубы, Ты не придешь смочить водою Мои запекшиеся губы. В часы последнего усилья, Когда и ангелы заплещут, Твои серебряные крылья Передо мною не заблещут. И в встречу радостной победе Мое ликующее знамя Ты не поднимешь в реве меди Своими нежными руками. И ты меня забудешь скоро, И я не стану думать, вольный, О милой девочке, с которой Мне было нестерпимо больно. Нежно небывалая отрада...
Нежно небывалая отрада Прикоснулась к моему плечу, И теперь мне ничего не надо, Ни тебя, ни счастья не хочу. Лишь одно бы принял я не споря — Тихий, тихий, золотой покой, Да двенадцать тысяч футов моря Над моей пробитой головой. Что же думать, как бы сладко нежил Тот покой и вечный гул томил, Если б только никогда я не жил, Никогда не пел и не любил. С протянутыми руками, С душой, где звезды зажглись, Идут святыми путями Избранники духов ввысь. И после стольких столетий Чье имя — горе и срам, Народы станут, как дети, И склонятся к их ногам. Тогда я воскликну: «Где вы, Ты, созданная из огня, Ты помнишь мои обеты И веру твою в меня? «Делюсь я с тобою властью, Слуга твоей красоты, За то, что полное счастье, Последнее счастье ты!» Ты пожалела, ты простила, И даже руку подала мне, Когда в душе, где смерть бродила, И камня не было на камне. Так победитель благородный Предоставляет без сомненья Тому, кто был сейчас свободный, И жизнь и даже часть именья. Все, что бессонными ночами Из тьмы души я вызвал к свету, Все, что даровано богами, Мне, воину, и мне, поэту, Все, пред твоей склоняясь властью, Все дам и ничего не скрою За ослепительное счастье Хоть иногда побыть с тобою. Лишь песен не проси ты милых, Таких, как я слагал когда-то, Ты знаешь, я их петь не в силах Скрипучим голосом кастрата. Не накажи меня за эти Слова, не ввергни снова в бездну, Когда-нибудь при лунном свете, Раб истомленный, я исчезну. Я побегу в пустынном поле, Через канавы и заборы, Забыв себя и ужас боли, И все условья, договоры. И не узнаешь никогда ты, Чтоб не мутила взор тревога, В какой болотине проклятой Моя окончилась дорога. |
