Сидим на вещах, как дураки (почему «как»?) у лабаза на речке. Агаша потихоньку сообщает доктору, что сегодня у нее пришли месячные. Также потихоньку в шутку спрашиваю: «Значит, не беременна?» — Смеется. «Так не от кого, никого-то не было?». Взял удочку, стоящую невдалеке, попробовал рыбачить в ямке у Туй-дая с этой стороны реки. Ни одной поклевки. В 16 часов поднимаемся снова к избам. Я затапливаю печь, ребята пилят дрова.

На курятнике у Агафьи обнаруживаем целый ящик бутылок с подсолнечным маслом. Зачем? Оказывается, что она делает из него светильник с фитильком. Что ж, раз сломан ветряк и электричество погасло, приходится коротать долгие зимние вечера и при таком освещении. Голь на выдумки хитра! А пока Агафья вновь принимается за рассказ о прошлом годе. По её словам, Ерофей говорил, что в прошлый наш приезд вертолет специально не прилетал так долго за нами. «Пусть Черепанов пешком идет!». Потом уж прилетели только из-за меня и Николая Петровича Пролецкого. Не знаю, было ли так на самом деле или это для красного словца сочинил Ерофей. Как говорит Агафья, оба ружья 12-го калибра забрал Ерофей, а 28-го калибра взял Алексей с Владимиром. У Агафьи осталась одна старенькая двухстволка 16-го калибра, которой опасно пользоваться. По этому поводу Агафья говорит: «Опасно стрелять, сила бьет в плечо, стволы старые, жаржовели. Дробовыми бьет, а как пулевыми? Там сильне заряд. Опасно!» Это был ответ на мой вопрос о возможности защиты данным ружьем от медведя и волков. Во время разговора Агафья перебирает в руках свою старую самодельную лестовку. Интересуюсь, почему не пользуется подаренной новой. Оказывается, подаренной красивой лестовкой Агафья пользоваться не будет, т. к. она сделана из искусственной, а не из натуральной кожи.

Агафья распрашивает меня о моих детях. Светлану хорошо, помнит и вспоминает добрым словом. Узнав, что Света вышла замуж, говорит: «Теперь-то уж, наверное, не приедет». И в голосе чувствуется нотка сожаления.

У Агафьи пока ещё нет собственной печати, тем не менее, в моем командировочном удостоверении она старательно выводит: «Прибыв на Еринат 2 сентября 7502 года. Выбыв из Ирината…. (дата ещё неизвестна) семь тысящ пятьсот второй. Агафья».

Вертолет сегодня так и не прилетел. Временами накрапывает дождь, не похоже, что завтра будет летная погода. К вечеру 7 градусов тепла.

Варим ужин и как всегда ведем разговоры у костра. Сегодня они идут вокруг религии и веры, но с прицелом на переезд Агафьи к родственникам. Меня к таким разговорам подталкивает понимание реальной опасности для жизни Агафьи внезапных осложнений от наличия опухолевидного образования. Особенно сегодня старался, после медовухи, Михаил Яковлевич, доводы его были убедительны хоть для кого, но до Агафьи они не доходили. Её устои сломать невозможно! Таежница утверждает: «Я-то истинного корня до Никоновского, других не осталось». С осуждением говорит о собратьях по вере в Киленском: «Даже наставника нет. Послушала их — нет у них старого корня». Кроме того, в «мир» выходить ей не велел тятенька, Максимила и её помощник, который жил у неё 5 дней. Конечно она вспоминает, что там болела «легкими» — «Страшо!». В конце концов, Агафья так разволновалась, что даже сказала, что может уйти в лес и там «замереть». Пришлось срочно успокаивать её, что насильно её никто никуда не повезет, и увести в избу ужинать. Ясно, что о выезде в Киленское или другое место сейчас не может быть и речи. О лечении и операции также.

В девятом часу вечера Лев Степанович и Александр Геннадьевич ходили проверить «сурпу» на загороди и почистить её от листвы. Рыбки нет. Анисим Никонович высказывает мысль, что была большая вода (за несколько дней до нас) и рыба уже скатилась вниз. Если так, то весь наш огромный труд окажется напрасным и Агафья окажется на зиму без рыбы.

Самочувствие остается неважным, одышка при малейшей нагрузке. У Михаила Яковлевича токе одышка, при нормальном артериальном давлении. С ночи и сегодня он начал кашлять. По этому поводу прошу его не заходить в избу к Агафье и стараться держаться подальше. Конечно, он понимает, чем продиктованы эти требования врача и не обижается на меня.

Ночью собаки на кого-то лаяли, сопровождая его возле нашей избы в вверх по Еринату. Через 5 минут вышел на улицу — ничего и никого не слышно.

21 сентября /среда/.Утро сырое после дождя, 6 градусов тепла. Небо в тучах, но с разрывами, в которые проглядывает голубое небо. Туман идет низко по распадкам — к хорошей погоде.

Сегодня большой церковный праздник — рождение Богородицы. Анисим Никонович, Анна и Агафья сегодня ночью до четырех часов утра служили «храмовую» службу в честь Богородицы. Утром вновь долго молятся. Интересно, как они молятся? Вместе или раздельно? Но входить в избу и мешать молитве мы не можем.

Через час прояснивает ещё больше. Похоже, погода сегодня будет летная. Вылета требует и здоровье, да и 27 сентября у нас должна быть защита двух кандидатских диссертаций моих сотрудников М. А. Мальцевой и Д. В. Островского. Совет по защите по нашей специальности впервые будет в нашем институте и сорвать его нельзя. Нервничаю по этому поводу. Самочувствие сносное, но при ходьбе возникает одышка, легкая внутренняя дрожь. «Сижу» на таблетках.

Лев Степанович и Александр Геннадьевич пилят дрова, я чувствую себя как дурак — ничего делать, кроме костра и варки не могу. Иду разводить костер. Затапливаю печь в избе, настывшей за ночь. Умыться из самовара, как мы это делали всегда, сегодня не удается. Самовар вчера упаковала в сумку Анна и за ненадобностью Агафье увезет с собой в Киленское.

Молебен закончен, и Лев Степанович присел к Агафье с магнитофоном. Записал её рассказ о том, как Ерофей вел себя «непотребно». По понятным причинам некоторые откровения её рассказа я упускаю (И.П.Н.). «Потом чуть совсем в зиму в лес не ушла. Анисиму все в открытую написала, что творится». Записав рассказ, Лев Степанович дает его прослушать Агафье. Она, слушая этот разговор с магнитофона, смеется, прикрывая рот платком и свой голос воспринимает уже спокойно. — «Агаша, откуда твой голос идет? Из-за Льва Степановича или ты в платочек говоришь?» Вновь смущенный смех в платок. «Как Лев Степанович тебя в эту черную коробочку поместил?». И вновь заливистый смех.

На пригорке за козлиной изгородью зацвели кипрей и куст багульника. И это осенью! Розовато-фиолетовые крупные листики цветка багульника пронзительно четко вырисовываются на фоне голубоватой воды Ерината, несущейся внизу под обрывом.

Уже первый час дня, а вертолета нет, хотя погода летная, облачность высокая, все горы видны. Ребята колют дрова. Анисим Никонович, в свои 72 года тоже, сняв треух, махает здоровенным колуном с крутящимися валиками, привезенным в прошлом году нами. Пригодился таки колун. Работает быстро-быстро, только мелькают чурка за чуркой, кланяется лысоватая голова, да трясется борода. Как бы я тоже хотел так поиграть с топором!

Около часа дня Анисим Никонович и Анна начали петь «Воскресную Стихеру». Агафья с ними не участвует, т. к. у ней оказывается несколько другой ритм. Лев Степанович и Михаил Яковлевич схватились за магнитофоны. Звучит протяжная молитва на два голоса, берущая за душу величием и внутренней силой. Низкий мужской голос великолепно перекликается с высоким женским. В перерывах Анна произносит: «Глас 1, глас 2 и так до 8-го» И эта пауза тоже создает особую атмосферу торжественности и благочестия, определенного ритма.

Затем, не выдержав, в чтение включается Агафья. Глас шестой, «Воззванной стихеры» к празднику рождества Богородицы. Агафьин прононс вносит ещё более щемящую нотку. Однако чувствуется, что она привыкла читать в более медленном темпе и иногда отстает, выбивается из общего ритма. Лица читающих расслабляются, они уходят в себя, ритм их песен завораживает. Невольно погружаешься в какой-то иной мир, все волнения уходят.

Далее Агаша поет «стихеру Николе». Голос на удивление сильный, протяжный с низкими и высокими модуляциями. Звучит красиво и, несколько неожиданно, звучит четко и понятно — дикция значительно лучше, чем когда она просто разговаривает.