- Может, до Томмота нас подкинете? - на всякий случай спросил Миннахматов.
Но увы, в Томмот они не собирались.
По идее, сюда на моторке должен был прибыть брат Егора. Но они пришли с опережением графика на сутки. Куковать на берегу никому не хотелось, однако ж пришлось. Киреев сгоряча предложил самим двинуться вверх по Алдану, но эту идею сразу откинули, едва вошли в Алдан. Течение было такое сильное, что последние сто метров до сплавщицкой избы пришлось тянуть лодки за собой.
Добравшись до избы, заново упаковали вещи и установили на берегу сырбинское весло с прицепленным к нему мусорным мешком вместо знамени.
Моторка ожидалась вечером следующего дня. До того времени Киреев шлялся по берегу, гулял в лесу, валялся на нарах, сидел на седушке от компьютерного кресла, которое кому-то пришло в голову притащить в избу. Оставалось только биться башкой о бревенчатую стену. Сырба пытался удить рыбу. Егор и Генка махали всем проходящим судам, но оттуда не обращали на них никакого внимания. Скоро их остервенелые прыжки стали напоминать шаманские пляски - не хватало только костра и бубнов.
Избавление пришло точно по расписанию. В моторке, однако, сидел не брат Миннахматова, а его коллега с работы по имени Евгений - русский мужик средних лет.
- Ну что, заждались, хе-хе? - приветствовал он высыпавших на берег сплавщиков. - Грузитесь.
Те уложили вещи. Евгений запрыгнул в моторку, начал отворачивать крышку у стоящей на дне десятилитровой ёмкости, чтобы перелить бензин, и вдруг яростно заругался. Словарный запас у него был не ахти какой, зато экспрессия - будь здоров.
- Не то взял... - объяснил он, с досадой ударяя кулаком по борту лодки. - У нас же две этих хреновины... Одна - с маслом, другая - с бензином...
В общем, бензин остался в Томмоте (понятное дело, во всём был виноват брат Миннахматова).
- И что делать? - спросил Егор.
- Проплывём, сколько сможем, - развел руками Евгений, прихлебнув из полуторалитровой бутылки воды "Новотроицкая".
Смогли только сорок минут. Когда движок заглох, высадились на берег и стали думать, что делать дальше. Ждать теперь было некого и на попутку тоже надежды было мало: восемь вечера - совсем не час пик для Алдана.
Оставалось впрячься в лямку и по-бурлацки волочь моторку против течения. Так и поступили. Тащили все по очереди, кроме Сырбы, который стоял на носу и отталкивался шестом от берега. Евгений тоже увильнул от своих обязанностей. Он вообще предался черной меланхолии, и, отхлебывая от бутылки "Новотроицкой", погружался всё глубже в недра моторки, бубня оттуда: "Да бросьте вы эту баржу".
Вскоре достигли заводи, окруженной густыми зарослями. Кусты были плотными, веревка то и дело цеплялась за ветви и норовила замотаться. Бурлаки решили перекурить. Генка попросил у лежащего пластом на дне моторки Евгения бутылку "Новотроицкой", тот нехотя передал. Генка глотнул и закашлялся - внутри был едва разведённый спирт. Сплавщики быстро сориентировались и пустили бутылку по кругу (все, кроме Генки), после чего продолжили скорбный путь по реке, волоча за собой лодку.
Тащились почти до полуночи, успев приговорить спирт до конца. Наконец, набрели на ключ, а рядом, на высоком берегу, заметили избу. Евгения из лодки вытащили с трудом. Он уже не вязал лыка и самостоятельно идти не мог. Киреев и Миннахматов подхватили его подмышки и понесли наверх.
В избе было неуютно.
- Воняет, как будто тут кто-то сдох, - кратко охарактеризовал обстановку Сырба.
Но делать было нечего. Евгения положили на нары, потом стали решать, кому где устроиться на ночлег. По избе в дополнение к её родному запаху носился перегарище Евгения, и никто не знал, что этот субъект отмочит ночью. Ложиться с ним рядом дураков не было.
Киреев вспомнил про свой спальник и вышел на улицу. Побродив в полной темноте по окрестностям, он наткнулся на какой-то столик, стоявший под навесом. Для киреевских габаритов столик был маловат, но всё же лучше, чем голая земля. Киреев разложил на нём спальник, залез внутрь и, свернувшись комком, заснул.
Разбудили его утром, найдя на столе. Перекусили тем, что еще оставалось, и пошли на берег. Похмельный и осунувшийся Евгений уже сидел в моторке. Сплавщики готовы были продолжать своё пешее паломничество в Томмот, но тут судьба, наконец, улыбнулась им.
Навстречу течению, из-за поворота, выходили два парома. Все резво запрыгнули в лодку, Киреев с Миннахматовым схватили тяжелые деревянные весла и оттолкнулись от берега. Вероятно, точно так же когда-то пираты брали на абордаж испанские галеоны с золотом.
- Не успеем! - кричал Миннахматов, налегая на весло.
- Успеем! - орал в ответ Киреев.
Первый паром начал замедлять ход. На палубе засуетились два мужика. Один из них, голый по пояс, заорал: "Куда вы прёте?".
И тут Евгений, наконец, очнулся от летаргии. Он запрыгнул на нос лодки, сгрёб верёвку, привязанную к носу, и запустил ею в мужика на пароме. Тот обалдел и машинально, по матросской привычке, обмотал верёвку вокруг кнехтов, затянув её узлом. Моторку поднесло к борту парома.
Полуголый мужик орал молодому якуту, что сидел в рубке:
- На хера ты тормозил? - И тут же переключился на Евгения: - Ты! Стой! Стой!.. Не-е-е-ет!
Евгений же, улучив момент, как кенгуру прыгнул с носа моторки на палубу парома, прижал руки к груди, демонстрируя все добродетели, кроме трезвости, и обратился к старшему с прочувствованной речью: "Извини, помощь нужна... Подбрось... С бензином херня приключилась..."
Так Евгений стал общим героем. Он первым ворвался на вражеское судно и мог рассчитывать на увеличенную долю добычи.
Капитан выслушал его, едва превозмогая брезгливость. Перегар Евгения можно было почувствовать не только на пароме, но и на обоих берегах Алдана.
- Хуле вы так пьете-то? - обратился он не столько к Евгению, сколько к его спутникам.
Матерясь, он понаблюдал за моторкой, убедился, что веревка держит прочно, и разрешил остальным влезть на борт. Киреев на всякий случай закинул и свой рюкзак.
Но уже через несколько минут капитан наорал на вновь прибывших, чтобы они с носа пересели ближе к рубке - там ему будет легче за ними наблюдать. Те покорно изменили дислокацию и устроились под недремлющим оком капитана, привалившись к бочкам с надписями "Сибнефть" и "ЮКОС".
Евгений, которого после вчерашнего мучила жестокая жажда, обратился к капитану с просьбой дать попить. Тот молча кинул ведро с привязанной верёвкой в реку, вытащил и передал страждущему. Евгений благодарно приник к ведру, выдув, кажется, не меньше половины.
Паром не был особенно скорым. Если захватили его в половине одиннадцатого утра, то в Томмот он прибыл в восьмом часу вечера. За десять километров до пристани начал брать телефон. Киреев позвонил матери, сообщил о себе, и тут зарядка кончилась.
Пристали недалеко от мостов через Алдан. Незваные пассажиры сошли и отвязали лодку, даже не сказав капитану спасибо (пусть в другой раз не матерится!). Быстро примчался брат Егора, еще через полчаса был организован небольшой грузовичок, и сплавщики поехали куда-то по Томмоту, на другой берег.
Миннахматовский брат привёз их к пожилому якуту и был таков, забрав с собой Евгения. Якут жил в типовом двухэтажном деревянном бараке, которые у местных называются "балки", в квартире на первом этаже. Шмотки кинули у него в гараже, охраняемом добродушным водолазом. Киреев позвонил дяде, живущему в Алдане, и договорился, что тот заберёт его с Генкой после работы.
Миннахматов сгонял за пивом. Образовалось милое застолье, где события похода обсуждались со смехом и прибаутками. Якут рассказывал случаи из своей молодости, как на охоте он подстрелил лося и потом пёр его на себе сколько-то километров по тайге. А много позже выяснил, что вес, который он поднял, превышал мировой тяжелоатлетический рекорд. Но это ещё не всё. После этого он убил ещё одного лося, и тот был тяжелее первого, и он пёр его на себе по тайге в гору, и ему немного жалко, что никто не знает, какой он рекордсмен и чемпион, но такова жизнь. А вот сын у него пошел далеко: закончил престижный университет, получил хорошую работу, уехал в Великобританию, женился на англичанке, и теперь чуть ли не миллионер. "Да, конечно", "ничего себе", "ууу, круто" - поддакивали гости, рассматривая внутренности балка и старую советскую мебель.
