Вареникина впихнули в такси, Голубев нахлобучил на взлохмаченного политолога упавшую шапку.

- Довезёте, Анатолий Сергеевич?

- А куда деваться? - ответил Киреев, ёжась в предчувствии неприятного разговора с вареникинской женой.

- Удачи вам!

Директорская грива мерцала под звёздным небом, точно осыпанная инеем.

Киреев сделал ему ручкой и захлопнул дверцу.

Вареникин жил в панельной многоэтажке рядом с барачным кварталом, известным в Туунугуре под названием "Харбин". Когда-то там селили первых строителей города, потом - новоприбывших геологов, затем - всех подряд, кого течение жизни прибило к стылым берегам Туунугура. Квартал задумывался как временный, его давно должны были снести, но на строительство нового жилья средств не было, и в итоге он превратился в якутский вариант фавел. Жители остального города считали обитателей Харбина сплошь алкоголиками и бандитами, а те их - бездельниками и чистоплюями. С вареникинского балкона весь Харбин лежал как на ладони. Не худший вариант: окна кафедры вообще смотрели на помойку.

Выволакивать раскисшего политолога из машины оказалось даже труднее, чем втаскивать внутрь. Таксист лишь усмехался, наблюдая за потугами Киреева в зеркало заднего вида. Киреев дотащил Вареникина до приподъездной лавки и попытался привести в чувство. На какое-то мгновение ему это удалось. Вареникин открыл глаза и, сфокусировав взгляд на коллеге, заявил:

- Всё равно наша возьмёт. Ни хрена у вас не выйдет, суки натовские.

После чего снова уронил голову на грудь.

Киреев, матерясь сквозь зубы, потащил его в подъезд. Подумал: "Увидит меня сейчас кто - чёрт-те что вообразит". Потом ещё подумал: "А если студенты заметят?". Но тут же успокоился - студенты и не такое видали. В конце концов, в студенческом общежитии жил Джибраев, а уж его-то во хмелю им доводилось наблюдать не раз.

Жена Вареникина - костлявая и короткостриженая - увидев их, хотела разораться, но сдержалась - боялась разбудить детей. Однако прошила Киреева таким испепеляющим взглядом, что тот почёл за лучшее сразу ретироваться.

По пустынной, освещённой фонарями улице, гуляла позёмка. Пряничным домиком смотрелась автобусная остановка, выкрашенная в цвета жвачки "Love is". За ней протянулось пластинчатое щупальце теплоцентрали, а дальше, в переулке, густился мрак. Киреев вышел из подъезда, потёр стынущий нос, огляделся вокруг. Трясина, трясина... и выхода нет. А есть только этот город и тайга. И ещё где-то далеко - Якутск, откуда прилетают деньги и идиотские распоряжения. "Оставь надежду всяк сюда входящий" - это про Туунугур. Коцит во плоти. Либо торгуешь, либо копаешь железную руду. Либо идёшь в услужение Степанову.

"Надо валить", - решил Киреев.

Провожать Слепцова в аэропорт тоже выпало Кирееву. По пути, сидя в машине, они болтали о разных пустяках, всячески избегая затрагивать тему Усалги и пьянки в музее. Но в здании аэровокзала, катя за профессором чемодан, Киреев всё же осведомился:

- Так как, примете у меня тему об истине?

- Конечно. У вас уже есть намётки?

- Есть, - соврал Киреев.

- Наведайтесь ко мне через месяцок. Обсудим, в каком направлении вам работать.

На том и расстались.

Глава четвёртая

Федеральная трасса

Вечерами Киреев корпел над диссертацией дражайшего Фрейдуна Юхановича. Джибраев со свойственной восточным народам страстью смело лепил в диссертацию любую чушь, лишь бы уязвить ненавистных турок. Киреев, сцепив зубы, вычёркивал, правил и дополнял. А для солидности подкреплял свои слова источниками на английском. Так что, если бы кто-то захотел выудить из работы Джибраева редакторский текст, сделать это было бы нетрудно - в тех местах, где стояла ссылка на англоязычную книгу, фрагмент однозначно писал Киреев.

Подлатав содержательную часть, он взялся за список литературы. Тут у него уже имелся опыт. В бытность свою студентом туунугурского филиала института водного транспорта, Киреев писал курсовую по теме "Проектирование портов и причалов". Читать данную дисциплину в Туунугур приезжал из Хабаровска декан Духнов, который сам же и диктовал для курсовой список литературы. Киреев не смог отказать себе в удовольствии включить в этот список придуманную им книгу "Проектирование портов и причалов на несудоходных реках Якутии", приписав её авторство Духнову же. Никто, естественно, не просёк.

Проканало тогда - проканает и сейчас. Трудность, однако, заключалась в том, что теперь нужна была литература на айсорском, курдском и армянском. Ну и что? На то нам и даны google и онлайн-словари. Аллилуйя тебе, мировая сеть! Три дня работы - и список литературы засиял как бриллиант, обогатившись такими бесценными трудами как "6000 лет ассирийскому сопротивлению" и "Абдула Оджалан - реинкарнация Ленина".

Грянуло 1 мая. Совсем недавно в этот день коммунисты митинговали на центральной площади у памятника Ленину, вспоминая былое величие и пророча неизбежный крах антинародного режима. Потом горадминистрация прикрыла сей праздник демократии, выгнав коммунистов в детский парк. С тех пор туунугурская организация КПРФ агитировала на фоне резвящейся ребятни, служа бесплатным развлечением для скучающих мамаш. Сами по себе эти несломленные революционеры были никому не страшны, но являлись единственной в городе оппозицией, чем и привлекали к себе симпатии недовольных жизнью. Киреев тоже смотрел на них с теплотой, искренне надеясь, что мамбет осенью пролетит на выборах. Поэтому он решил посетить краснознамённую маёвку, чтобы свести более близкое знакомство с естественными противниками Степанова. С собой он, как обычно, прихватил фотоаппарат.

Компанию ему составил вечный бунтарь Фрейдун Юханович Джибраев.

Пока они шли на митинг, Джибраев переживал за свою судьбу, висящую на волоске из-за грядущего сокращения часов и ставок. Главным соперником в эволюционной борьбе ему виделся Вареникин.

- Вы знаете, что он договорился с какой-то шишкой из Томска насчёт диссертации? Слепцов ему нужен как запасной вариант. У него же со времён медучилища куча знакомых в научных сферах. Ох, чувствую, пролечу я, как фанера над Парижем.

Жизнь у Фрейдуна Юхановича не складывалась. В свои сорок с гаком он оставался холост, ютился в студенческом общежитии, получал маленькую зарплату, да ещё никак не мог совладать с письменной речью. К счастью, у него была масса родственников по всей России, которые не давали ему пропасть. Родился он в Азербайджане, образование получил в Хабаровске, а в Туунугуре оказался благодаря брату - главврачу больницы. Теперь это дитя жарких стран наводило шорох среди отпрысков скотоводов, бегая за студентками и пропагандируя среди них духовные ценности "Домостроя" - книги, из которой Джибраев неустанно черпал вдохновение для своего будущего (как он верил) семейного строительства. Эмансипированные дочери снегов, однако, не разделяли его восторгов, что приводило Фрейдуна Юхановича в глубокую печаль. А тут ещё это соперничество с Вареникиным за место под Солнцем... О завтрашнем дне Джибраев думал с содроганием.

- У Вареникина ведь жена и дети, - продолжал он ныть. - Его попробуй уволь - по судам затаскает. А меня-то - запросто.

Киреев, тоже не обременённый супругой, лишь посмеивался - переживания по поводу работы в шараге Политехнического института казались ему сущей ерундой.

Коммунисты митинговали возле статуи богини Ники, которую какой-то шутник из городского руководства в незапамятные времена возвёл посреди столицы железорудного края. Речь держал бодрый дядька в красной рубахе, с алой ленточкой, приколотой к куртке (как выяснилось позже, глава местной организации КПРФ по фамилии Песец). С двух сторон дядьку сторожили две тётки средних лет, одна из которых радостно поблёскивала золотыми зубами, другая же - бледная и сухая - взирала на собравшихся с пронзительностью бывалой гебистки.