— Послушай, Афонсо, а тебя никогда не занимал вопрос: почему Иисус сделал главой церкви именно Петра?

Я пожал плечами:

   — Почему бы и нет? Что плохого в Петре?

   — Но он же отрёкся от Христа! Причём трижды подряд! И Иисус прекрасно знал, что так будет.

   — Любезный Нардул, разве человеку дано понять логику Бога?

Но Эйнхард, обычно любивший плести ожерелья изящных словес, сейчас не желал светской беседы:

   — Бог хочет быть понятым и даёт для этого знаки человеку. Афонсо, ты ведь помнишь всё Писание. Покопайся в своей чудесной памяти, может, найдёшь объяснение. Не то я лопну от любопытства.

Конечно, объектом любопытства коротышки являлся не апостол Пётр, а его преемник, папа Лев, из-за которого мы все находились здесь. Насколько гармоничен был союз нашего короля с прежним папой Адрианом! Узнав о его смерти, Карл плакал так же горько, как когда-то по своей матери и Хильдегарде. Этот же новый папа с самого начала насторожил всех своей неуверенностью. А потом ещё и обвинения в распутстве...

Итак, апостол Пётр... Мою чудесную память нельзя пролистать, словно книгу, в поисках нужного фрагмента. Мне нужно начать с каких-то слов, тогда я без труда продолжу. Хорошо, что о Петре в памяти есть зарубка: «и Я говорю тебе: ты — Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её». Но дальше там так: «Пётр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою!»

Он же, обратившись, сказал Петру: «отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое». Дальше уже семнадцатая глава Евангелия от Матфея. Пётр наблюдает Преображение. Он засыпает вместе с другими апостолами в Гефсиманском саду, вместо того, чтобы быть с Учителем. Потом трижды отрекается от Него... Видимо, объяснение, если оно вообще есть, где-то раньше.

Не представляя, как двигаться по тексту назад, я вернулся к первой цитате. И увидел перед мысленным взором предыдущий кусок: «Иисус спрашивал учеников Своих: за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого? Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Симон же Пётр, отвечая, сказал: Ты — Христос, Сын Бога Живого. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах».

   — Дорогой Эйнхард, — сказал я своему собеседнику, — дело в том, что никто, кроме Петра, не смог понять истинную сущность Христа. Для Бога же такое проникновение в суть происходящего оказалось важнее человеческой слабости.

И я процитировал вышеупомянутые фрагменты Евангелия.

   — Афонсо, — произнёс Эйнхард, глубоко потрясённый, — я недооценивал тебя. Мне казалось, что ты наделён незаурядной памятью, но лишён понимания. Теперь я вижу, насколько моё мнение ошибочно. Мне бы хотелось поделиться с тобой некоторыми своими размышлениями, только лучше сделаем это в более уединённом месте.

Мы ехали по римским улицам. Как сильно отличалась эта поездка от предыдущих! Я помню цветы и песнопения, которыми римляне встречали нашего короля после свержения Дезидерия. Помню любопытные лица местных кумушек, высовывавшихся из каждого окна, когда мы ехали к папе Адриану крестить Карломана-Пипина, будущего короля Италийского. Сейчас же толпа, встречавшая нас литанией у двенадцатого придорожного камня, незаметно поредела и рассеялась. Остались только несколько человек папской свиты. Горожанам же до нас дела не было. Да и вообще город будто вымер. Прохожие на улицах почти не попадались, даром, что эта ноябрьская жара по римским меркам — лучшая погода. Правда, в щелях ставен то тут, то там я мог разглядеть какие-то шевеления, а то и пару любопытных глаз.

Проплыла мрачная серая громада colosseus. Значит, латеранский дворец, место обитания понтификов, совсем близко, надо только свернуть с площади на эту узкую улицу. Но папский сопровождающий указал нам совсем в другую сторону.

Поехали по каким-то незнакомым местам, мимо трущоб. Тревога, неоднократно охватывающая меня в этой поездке, усилилась, но я ничего не сказал Эйнхарду, да и он молчал, будто ничего не произошло. Всё же мы не первый год служили при дворе.

Нас разместили с большим комфортом и уважением в одном из монастырей. Но в латеранскую базилику мы так и не заехали, что липший раз напоминало о нестабильном положении папы и общем напряжении в Риме.

Сразу после трапезы ко мне пришёл Эйнхард:

   — Афонсо, друг мой, ты обещал мне беседу.

   — К твоим услугам, любезный Нардул.

   — Как ты всё же считаешь, удастся ли нашему Карлу вылечить израненную римскую церковь?

   — Бог всегда помогал ему, — осторожно начал я.

Эйнхард досадливо отмахнулся.

   — В этой ситуации земные вопросы стоят острее божественных.

   — Земля находится под Богом, — заметил я, — но если хочешь моего мнения, посвяти меня в эти вопросы. Я ведь уже давно безнадёжно почиваю на лаврах и ничего не знаю.

Это было правдой. После заговора Пипина Горбуна я стал весьма богат. Мне досталось дядюшкино состояние, к тому же сам король щедро одарил меня. Теперь, как состоятельный человек, я покупал вооружение для воинов. Другой службы от меня никто не требовал.

Я перевалил сорокалетний рубеж. О семье не помышлял, привыкнув к холостяцкому житью. Время от времени король приглашал меня на собрания — уже не в качестве писца, а просто так. Но к себе больше не приближал, как когда-то ещё до смерти Роланда. Может, из-за того, что я оказался греком, а не франком? Хотя, а как же лангобард Павел Диакон и англосакс Алкуин?

   — Ты ведь знаешь о Втором вселенском соборе? — спросил Эйнхард.

   — Пожалуй, только то, что созвала его Ирина и прошёл он под эгидой борьбы с иконоборчеством.

   — Так оно и есть. Причём папа Адриан настаивал на торжественном анафематсвовании предыдущего собора и неиспользовании Константинопольским патриархом титула «вселенский», — коротышка проговорил это с возмущением, даже покраснел.

Я пожал плечами:

   — Помню нечто подобное. Но почему ты так взволнован?

   — Да потому, что на Никейском соборе присутствовало почти четыре сотни епископов, и среди них — ни одного франкского! Ты знаешь, с каким трепетом и любовью наш Карл относится к вопросам веры, а его просто проигнорировали! И это после того, как Ирина буквально молила его о военной помощи!

   — Вот из-за чего, значит, расстроилась помолвка принцессы Ротруды, — догадался я.

   — Она бы и так расстроилась. Сына Ирины больше нет. Да разве и возможно выжить с такой матерью?

   — Ты полагаешь, что она причастна к его ослеплению и смерти?

   — Не хочу даже вникать в их греческие интриги. У греков всегда и всюду только ложь и коварство... прости, Афонсо, никак не хотел задеть твоих чувств.

   — Вовсе не ощущаю себя греком, — успокоил я его, — но скажи, как твой рассказ соотносится с нынешними событиями?

   — Самым прямым образом, — ответил Эйнхард. — В 794 году от Рождества Христова наш король созвал Франкфуртский собор...

Я помнил такое событие. На собор меня не позвали, порядком обидев. Может, это случилось из-за моего греческого происхождения?

Я разлил по кубкам вино из кувшина, любезно принесённого в мою комнату монахами. Эйнхард торопливо выпил:

   — ...собственно, не произошло ничего связанного с сегодняшним днём. Боролись со всякими ересями, проникающими с юга, выверяли переводы Писания. Но на Франкфуртском соборе, явно в ответ Ирине, не присутствовало ни одного грека. Конфликт, пусть не явный, усугубился. Потом Иринины эмиссары как ни в чём не бывало приехали с туманными намёками о возможности брака нашего короля с императрицей. И это в то время, когда ещё была жива Лиутгарда!

В возмущении Эйнхард схватился за кувшин, изрядно пролив мимо кубка. Отпив и немного успокоившись, он:

   — Наш Карл всегда ведёт себя достойно, несмотря на то, что твои соотечественники считают его некультурным варваром. Но он никогда не станет Мелхиседеком — царём-священником. Его сила — в союзе с папой. А есть ли нынче сила у самого папы? Он поставил под сомнение белизну своих риз, допустив клевету и покушение и всё остальное. А это значит, что под сомнением всё наше королевство. Если низвергнут папу — Карл потеряет знамя для своих побед...