Вчетвером они часто собирались в знаменитых горячих источниках. Купались и обсуждали, обсуждали... Мне эти обсуждения казались бессмысленными — ведь карт Саксонии не существовало и любые самые строгие планы могли в любой момент оказаться всего лишь фантазией.

Однажды я осмелился выразить свои сомнения, когда королю зачем-то понадобилось мнение «человека непосвящённого». Это привело всех четверых в состояние буйного хохота.

— Видишь ли, Афонсо, — объяснил король, отсмеявшись, — любые человеческие планы не больше, чем фантазия, а уж на войне и подавно. Тем не менее мы должны усердно готовиться ко всему, ибо Господь не любит ленивых.

Итак, к лету 775 года мы месили грязь в вестфальских землях, близ реки Рур. Помимо воинов с Карлом следовало много важных духовных лиц — епископы, аббаты... Был даже примас франкской церкви, архиепископ Санса Вилынер, преемник Хродеганга из Меца. А престарелый аббат Фулрад из монастыря Сен-Дени боялся ехать в дикую Саксонию из-за своего почтенного возраста и написал перед поездкой нечто вроде завещания. В нём он отказался от собственных владений, в пользу своего монастыря.

Хильдегарда в этот раз не поехала с супругом по причине слабости. Только что она родила принцессу Ротруду. Наша смелая королева собиралась присоединиться к войску позднее.

Откровенно говоря, хорошо, что сейчас её не было с нами. Саксония — это не Лангобардия с её прекрасными долинами, виноградниками и райским климатом. Здесь мы постоянно вязли в болотах. Нас кусали какие-то мелкие мошки, от которых не спасали доспехи. Приходилось постоянно быть начеку. В любой момент из-за деревьев могла вылететь стрела. Нас пытались подстрелить на привалах и в пути. На моих глазах погиб воин в прекрасных доспехах, но с плохо защищённой шеей. Невидимый стрелок попал точно в щель между шлемом и кольчугой. После этого я всё время старался втягивать голову в плечи, благо на голове у меня теперь тоже красовался шлем ценой в шесть коров.

Лес закончился. Впереди виднелось большое поселение, огороженное наполовину частоколом, наполовину стеной из камней и глины.

— Кажется, это Зигбург, — задумчиво произнёс Карл.

   — Берём? — с надеждой спросил короля Роланд, оглаживая рукоять Дюрандаля. — Или опять... милосердие?

Король молчал, глядя на дубовые ворота. Брови его сдвинулись к самой переносице, глаза потемнели, словно воды лесного озера. Наконец он вымолвил:

   — Эти люди не слышат языка милосердия, они слишком закоснели в своих заблуждениях. Темнота убивает их, подобно антонову огню, и только острый меч может принести им свет. Готовьте таран.

Королевские воины с бревном, утяжелённым с одного конца железным наконечником, бросились к воротам. Но раньше, чем они успели добежать, ворота открылись. Оттуда выскочила толпа саксов, вооружённых топорами. Мгновенно сшибли таранщиков вместе с их орудием, с яростными криками понеслись дальше туда, где полукольцом выстроились всадники, и начали безжалостно рубить лошадей. Франки отбивались копьями и мечами, однако храбрость саксов была столь безумна, что железный строй армии Карла дрогнул.

Несколько прекрасных боевых коней в конвульсиях умирали на траве. Пар шёл от их страшных ран. Рядом со мной упал, как подкошенный, племянник Борнгарда. Стрела поразила его прямо в глаз. Все пророчили этому знатному юноше славное будущее... Саксы продолжали неистовствовать. Мне пришлось изрядно потрудиться, отгоняя копьём от своей Тропинки одного взбесившегося дровосека. Вдруг мой шлем загудел, будто колокол. Всё вокруг закружилось, а сам я почему-то оказался на земле. Мир перед глазами поплыл и подёрнулся странным зыбким маревом. В этом тумане я увидел, как Его Величество отдаёт решительные, но совершенно беззвучные команды своей скарре, и та мчится к открытым воротам. Моя же верная Тропинка осторожно перешагивает через меня и встаёт надо мной, словно живая палатка.

Я захотел подняться. Почему-то это не получилось. Прежняя расплывчатая мгла окрасилась красными пятнами — в саксонском поселении что-то горело. Потом мне захотелось спать, но кто-то начал отчаянно трясти меня за плечо. Надо мной замаячило лицо Виллибада. Тот яростно выпучивал глаза, смешно по-рыбьи разевал рот, но звуков не было. Тут что-то оглушительно загудело у меня в ушах. Голову обожгла волна боли, и я услышал далёкие, совершенно бешеные крики:

— Афонсо! Вставай немедленно, не то окажешься в чистилище!

Я встал и, не разбирая дороги, побрёл к воротам, у которых образовалась свалка. Несколько саксов, стоя в проёме, остервенело махали топорами, но франки всё же теснили их. Звон оружия доносился до меня еле слышно, от этого казалось, будто я сплю и вижу красочный сон. Оглянулся поискать короля или хотя бы кого-нибудь из знакомых. Неподалёку стояла телега с таранами, около неё — несколько человек. Они разговаривали, но до меня не долетало ни слова.

Я снял шлем, осмотрел его. На левой стороне виднелась крохотная вмятинка, скорее всего, от стрелы. Без шлема я бы точно не уцелел при таком попадании.

Когда я снова повернулся к воротам — бой закончился. Франкские воины входили внутрь. Подозвав Тропинку, я с трудом вскарабкался на неё и поехал следом.

Улицы в саксонском поселении были вымощены досками, дома — тоже большей частью деревянные, кое-где украшенные резьбой. Один из домов горел, испуская клубы дыма. Его пытались потушить франкские воины.

Местные жители попрятались. Но вот впереди показалась площадь. Подъехав, я увидел, что она запружена народом, а посередине на коне неподвижно возвышается Карл. Гудение в ушах немного поутихло, и до меня донёсся голос Борнгарда:

   — ...а также двенадцать заложников из знатных родов для гарантии мира...

Кто-то из местных переводил его слова на саксонское наречие. Бородатые длинноволосые мужчины угрюмо внимали. Серые бока королевского жеребца отливали металлом, сверкали в отблесках огня доспехи короля. Роскошный сине-зелёный плащ струился по его плечам, а голову венчали золотой франкский обруч, украшенный самоцветами, и железная корона лангобардов.

   — Это должно произойти прямо сейчас, — продолжал Борнгард и вдруг гаркнул: — Ну? Король ждёт!

Толмач перевёл. Несколько наших всадников подъехали к толпе, обнажив мечи. Саксы продолжали стоять неподвижно. Напряжение росло. Из толпы, склонив голову, медленно вышел рослый человек с серебряной цепью на шее и приблизился к королю. Тот молчал, оставаясь недвижимым, и глядел словно куда-то сквозь сакса.

   — На колени! — взревел Борнгард. Сакс остановился напротив Карла, видимо, не понимая слов. Переводчик подошёл к нему и шепнул что-то на ухо. Но тот даже не пошевелился.

Несколько франкских воинов спешились и двинулись к нему. Тогда из толпы начали выходить другие саксы в богатых одеждах. Они взяли великана за руки, вместе с ним преклонили колени, после чего всех вышедших (а их всё же набралось двенадцать) увели франки.

Борнгард возгласил:

   — Сейчас будет зачитан королевский капитулярий!

Выехал со свитком глашатай, обладающий на редкость пронзительным голосом, и начал зачитывать, постоянно делая паузы для переводчика:

— «Решено всеми, чтобы церкви Христовы, которые строятся теперь в Саксонии во имя истинного Бога, пользовались большим, а отнюдь не меньшим почётом, нежели прежде идольские капища. Кто ворвётся в церковь силою или возьмёт оттуда что-либо силою или тайком, или сожжёт самую церковь, — да будет казнён смертью.

Кто по неуважению к христианской вере нарушит пост святой четыредесятницы, поев мяса, — будет казнён смертью; но священник должен принять в соображение, не был ли преступник вынужден какою-либо необходимостью есть мясо. Кто сожжёт по языческому обряду тело умершего и обратит в пепел его кости, — будет казнён смертью.

Кто из племени саксонского будет впредь уклоняться от крещения, не явится для совершения над ним этого таинства, желая оставаться в языческой вере, — будет казнён смертью.

Кто принесёт человека в жертву диаволу по обычаю язычников, — будет казнён смертью.