Естественно, подобный уровень событий требовал особенно тщательной подготовки. Нечего было и думать спешить на помощь понтифику тем небольшим отрядом, которым мы ехали в Верону. К тому же такое серьёзное послание из Рима требовало официального подтверждения. Поэтому Его Величество немедленно повернул назад.

Пасху мы встретили в Ахене, любимом городе короля. От Адриана действительно приезжал официальный посланник, подтвердивший просьбы о помощи. Монах был немало удивлён тем, что королю уже всё известно. Сам он добирался до Ахена долгим путём через Марсель. По его словам, все горные перевалы взяты под охрану лангобардами.

Это выглядело, как вызов. Но Карла всё ещё останавливало от объявления войны Дезидерию воспоминание о браке с его дочерью. Пусть этот брак заключался по расчёту, не принёс королю счастья и стал причиной ссоры с матерью, но всё же это был настоящий церковный брак.

Карл отправил Дезидерию письмо, с рассуждениями о значении Церкви и предложением совместно защищать и укреплять Святой престол. Чуть позже он составил и отослал ещё одно послание, в котором призывал и заклинал Дезидерия решить все разногласия мирным путём. Он пошёл даже ещё дальше, предложив лангобардскому королю огромную сумму в несколько тысяч римских монет, если тот перестанет нападать на папу и займётся достойным делом укрепления Святого престола. Оба письма остались без ответа. Тогда Его Величество объявил подготовку к большой войне.

Наши послеобеденные чтения возобновились, но Августин теперь открывался нечасто. Его сменили военные теоретики былых времён. Карл изучал Фукидида, Ксенофонта — особенно «О начальнике кавалерии» и «О верховой езде», а также рассуждения о стратегии и тактике моего любимого Аристотеля.

Довольно быстро переосмыслив все эти труды, он создал новые капитулярии, изменившие саму суть франкской армии. Раньше у нас охотно служили крестьяне, в том числе совсем небогатые. Таким образом многие из них надеялись поправить свои дела. Они не могли позволить себе дорогие доспехи и в сражениях гибли быстро и бесславно. Уже с самого начала своего правления король предписывал таким людям скидываться втроём, чтобы обмундировать четвёртого. Или даже вчетвером, для пятого. К тому же он раздавал своим вассалам земли, так называемые бенефиции, для того, чтобы у них появились средства на вооружение. Теперь в новых королевских капитуляриях указывалось, что каждый, имеющий бенефиций, обязан явиться по первому зову в войско Карла на коне, с оружием и снаряжением.

Карл лично подсчитал в коровах полную стоимость тяжёлого вооружения и велел мне подробно записать свои подсчёты. Они выглядели так: шлем стоил шесть коров, латы — двенадцать, меч с ножнами — семь, поножи — шесть, копьё и щит — две коровы, боевой конь — двенадцать. Итого получалось сорок пять коров. Целое состояние. Но если свободный франк, имеющий эти средства, решил бы уклониться от военной службы — с него полагалось брать штраф — шестьдесят коров.

Воевать теперь призывалось не всем, а только тем, кто действительно мог снарядить себя. Прочих планировалось оставлять на хозяйстве, что тоже шло на пользу Франкскому королевству — куда же без хозяйства?

Наконец новая армия собралась. Теперь она выглядела ещё более устрашающей, чем раньше, когда не все воины были вооружены полностью.

Хильдегарда ликовала. Угрозы Дезидерия Святому престолу оскорбляли её до глубины души. Может быть, сюда примешивалась и ревность — лангобардский король являлся отцом предыдущей жены Карла. Королева с нетерпением ожидала восстановления справедливости. Она уже достаточно окрепла после рождения сына и на всех смотрах присутствовала лично, разъезжая верхом рядом со своим супругом.

Я тоже чувствовал душевный подъём вместе с моими властителями. Единственное, что сильно портило мне настроение — мысли о дяде. Но тот не появлялся. Да и ничего тайного не происходило на моих глазах. Король занимался подготовкой к войне, а такое не спрячешь, даже если захочешь.

До выступления армии оставалось всего ничего. И тут моя неутомимая матушка неожиданно придумала мне развлечение. Придя как-то перед сном ко мне в комнату (я теперь, как особо уважаемый книжник, имел свой угол), она с торжествующим видом показала мне записку. «Ваш интерес весьма интересен» — кудрявым дамским почерком было написано на клочке пергамента, щедро пропитанном розовой водой.

Я пожал плечами:

   — Что это, матушка?

   — Это Ансефледа! — сказала матушка с такой важностью, будто речь шла о папе римском. Хотя папа-то уж точно не вызвал бы у моей родительницы уважения.

Она сделала паузу, желая насладиться произведённым эффектом. Я терпеливо ждал, пока мне объяснят, что это за Ансефледа.

   — Как! Ты не слышал о ней? Да ты вообще ничего не слышишь, что происходит вокруг. Единственное, что у тебя ценно в голове — это память. Да и та, наверное, скоро засохнет от этих варварских святых, которых ты читаешь с утра до вечера. Ансефледа — дама знатнейшего рода, она родственница Лупа Гасконского. Если бы не влипла в историю, то уж точно бы никогда не обратила внимания на человека с такой сомнительной родословной, как ты.

   — А что за история, в которую она влипла?

   — Да обычная интрижка. Забыла о приличиях, бывает такое. А кавалер тоже непрост оказался. Познатнее её. Женат вроде бы. Или ещё что-то. В монастырь её не сослали — отец уж больно любил дочку, не позволил. Но ославить — ославили. А она ещё и не особенно красива — вот теперь и останется одна навеки.

Я потряс головой, тщетно пытаясь понять тайную связь между надушенным пергаментом и печальной повестью о некрасивой старой деве.

   — Матушка! А зачем ты рассказываешь всё это мне?

Она возмутилась:

   — А ради кого я всё это затеяла? Неблагодарный! Тебе и в голову не приходит думать о будущем, в то время как твоя мать ночами не спит, ломая голову, как устроить твою судьбу! Ты собираешься всю жизнь прислуживать, как мальчик на побегушках?

   — Я не прислуживаю, а служу! Король уважает меня! — удивительно, насколько легко матушке удаётся вывести меня из равновесия. Я ведь уже кричу, хотя обычно все считают меня спокойным и рассудительным.

Она прервала мои вопли:

   — Тихо! О таком не шумят. Если у меня всё получится — можно считать, что тебе в жизни повезло.

   — Что получится?! О чём ты говоришь?

   — Об Ансефледе, — прошептала матушка, глядя мне в глаза. — Она уже вполне заинтересовалась тобой. Ещё бы. Я написала ей такое письмо от твоего имени! Только, конечно, будь она помоложе, покрасивее, да приличная девушка — тебе всё равно нечего было ловить. А так очень даже есть надежда.

   — На что... надежда? — логика упорно не выстраивалась в моей голове.

   — Афонсо, не строй из себя дурачка. — Она посмотрела на меня так, будто я только что упал у лужу. — Надежда на женитьбу, очень выгодную для тебя.

   — Но я не хочу жениться! Тем более на некрасивой старой деве.

   — Женятся не для хотения. Думаешь, твоему отцу очень хотелось жениться на мне? Ничего. Женился, не умер. В смысле, я имею в виду, что умер он не от этого. И ты переживёшь как миленький и ещё спасибо мне скажешь.

   — Не скажу! Потому, что никогда не сделаю этого.

Не сделаешь? — она запустила пальцы мне в волосы, как бы желая приласкать, но вместо этого больно сгребла их в кулак. — Куда же ты денешься, дурачок? Ты же не граф и не герцог, чтобы поиграть со знатной дамой и бросить её. За такие игры простой человек легко может расплатиться головой. А ты ведь уже как бы начал ухаживания. Дороги назад у тебя нет. Так что продолжай в том же духе.

Вырвавшись из её цепких пальцев, я отшатнулся, забившись в угол комнаты:

   — Ты не мать, ты — чудовище!

Она туго перевязала на голове серый полотняный платок, знакомый мне с детства. Скорбно склонила голову, напомнив изображение богини Деметры, потерявшей дочь в царстве Аида.

   — Всё, что я делаю — это только для тебя и для твоей пользы. К сожалению, ты ещё слишком молод, чтобы понять и оценить это.