— Ледоход на Дунае создал дополнительные трудности, ваше величество, — вставил Непокойчицкий. — Нарушено снабжение армии.
Александр вспылил:
— Я никогда не верил вашему товариществу, коему вы отдали все поставки. В их жульничестве мы убедились воочию: солдат кормят прескверно, а деньги тают с неимоверной быстротой. Если снабжение армии повлияет на планы наших дальнейших операций, я создам следственную комиссию и отыщу виновных.
Непокойчицкий побледнел, подбородок затрясся.
— Ваше мнение, Дмитрий Алексеевич? — Александр посмотрел на Милютина.
Военный министр поднялся:
— Ваше величество, не возражаю, главнокомандующий прав, трудно перейти Балканы зимой, но считаю необходимым освободившуюся после Плевны армию немедленно бросить в наступление. Тем паче, генерал Гурко с гвардией уже на марше к Орхание. Убежден, бросок через Балканы и дальнейшее продвижение к Адрианополю — единственное решение проблемы. Если позволите, генерал Обручев изложит тактические соображения.
Александр кивнул. Обручев встал.
— Полностью разделяю мнение военного министра, считаю план генерала Гурко вполне обоснованным. Тем не менее, вопреки германскому фельдмаршалу Мольтке, я предлагаю на ваше усмотрение следующие наброски плана. — Указка в руке Обручева коснулась Софии и заскользила вдоль Балкан. — Необходимо начать прежде всего движение правым флангом — разбить Шакира, рассеять или пленить вновь формирующуюся армию в Софийско-Ихтиманском районе и затем движением на Филиппополь и по южному склону Балкан заставить турок очистить проходы, а в случае упорства атаковать их одновременно с фронта и с флангов.
— Считаю мысли генерала Обручева заслуживающими внимания, — сказал Александр. — Такое наступление дает возможность включиться в кампанию сербам, а очистив Софийский район и овладев центральными проходами, провести армию к Адрианополю.
— Ваше величество, — снова сказал Обручев, — кроме отряда Гурко, коий перейдет через Балканы в районе Араб-Конака и, заняв Софию, двинется южнее Балканского хребта, у Трояна и Шипки перейдут через Балканы отряды генералов Карцева и Радецкого. Как и генерал Гурко, общим направлением у них будет наступление на Адрианополь и Константинополь.
— Исходя из прошлого урока, вслед за вышеупомянутыми отрядами необходимо двинуть через Балканы общий резерв, — вставил Милютин.
— Николай Николаевич, как вы мыслите наступление на Шипку и Шейново? — спросил главнокомандующий.
— Для этого предусмотрены фланговые удары по армии Сулейман-паши двух колонн. Правую поведет генерал Скобелев, левую генерал Святополк-Мирский.
— Вы уверены в успехе? — обратился к Обручеву Непокойчицкий. — Не будем ли мы топтаться на перевалах, как Сулейман-паша?
— У нас, Артур Адамович, двойное превосходство в солдатах и вчетверо больше пушек. Ко всему не забывайте доблесть и мужество российского солдата. Наконец, у нас проводники-болгары и помощь населения.
— Я думаю, военный министр и генерал Обручев достаточно продумали план наступления, — заметил Тотлебен. — У меня лично он не вызывает сомнения.
— Если государь за зимнюю кампанию, то мне приходится согласиться, — подал голос великий князь. — В деталях главный штаб уточнит.
Непокойчицкий закивал.
Император поднялся:
— Итак, господа, принимаем. — Повернулся к великому князю. — Передайте генералу Гурко: на него и гвардию полностью полагаюсь.
Широкие проспекты аристократического Санкт-Петербурга, каналы и каменные арки мостов, прямой, украшенный дворцами и особняками, сияющий витринами магазинов и ресторанов шумный Невский, великолепные соборы и Летний сад с мраморными скульптурами, Александровский столп и Зимний…
Но был и рабочий Петербург. Петербург заводов и фабрик, бараков и задворок, трактиров и кабаков, Петербург работного люда.
Декабрьским студеным утром на Патронном заводе в Санкт-Петербурге случился взрыв. Убитых вынесли на снег, раненых увезли в больницу. На Патронном остановили работу. Взрыв потряс рабочую окраину столицы. Хоронить погибших собрался работный люд Санкт-Петербурга. Запруженными улицами до самого Смоленского кладбища на руках несли рабочие своих товарищей.
Молча наблюдали процессию наряды полицейских и жандармов. И даже когда у могил ораторы говорили о тяжкой доле работного люда и желаемой свободе, не осмелились разогнать демонстрантов…
Когда об этом стало известно в Главной императорской квартире, Александр Второй высказал явное неудовольствие действиями департамента полиции и жандармского корпуса.
— Сей гнойник, — заявил царь, — необходимо было вскрыть хирургическим скальпелем, дабы зараза не распространялась вглубь и вширь. Впредь загонять скот в хлев надлежит нагайкой. Мало — оружием. Беспощадно. В России рабочих рук достаточно. Сие передайте Николаю Владимировичу Мезенцеву. Он шеф жандармов и начальник Третьего отделения. Надеюсь, к моему возвращению в Петербург жандармы и полиция проявят пристрастие в наведении порядка в государстве. Передайте Николаю Владимировичу, я требую покончить с деятельностью нигилистских организаций «Земля и воля» и «Народная воля», ареста их членов и суда над ними. И еще, господа, в Болгарии, нам известно, есть весьма подозрительное и противоестественное общество «Молодая Болгария». Дабы не допустить до смуты и речей крамольных, кои на умы российские воздействовать смогут, я повелел учинить догляд за поведением не только российского люда, солдат и офицеров, но и общества болгарского, поручив сие князю Владимиру Александровичу Черкасскому, а ему в подчинение снарядил особый отряд жандармов. Однако мне стало известно, некоторые офицеры недоброжелательно относятся к столь важному и нужному учреждению, коим руководит князь Черкасский. Владимир Александрович жаловался на начальника разведки Артамонова. Передайте полковнику мое неудовольствие.
Пожалуй, давно не чувствовал генерал Гурко такой удовлетворенности, как в тот день, когда возвратился из штаба армии. Накануне его вызвали и Иосиф Владимирович, предчувствуя, о чем пойдет речь, немного волновался. Знал: должна решиться судьба его плана, отстоит ли военный министр переход через Балканы, поддержит ли Обручев, да и согласится ли император? А может, великий князь убедит брата и тогда отложат все на лето…
Но на военном совете генерала Гурко поддержали и Милютин, и Обручев, и Тотлебен. И тогда главнокомандующий сказал, что он не против, хотя и считает затею эту рискованной. Не попадет ли армия, спустившись с гор, в мешок Сулейман-паши? Однако, если совет высказывается «за», ему приходится согласиться… Военный министр говорил убедительно, он повторил те же слова, какие высказывал Гурко: об укреплении турками Софии, о возможности второй Плевны…
Весомый аргумент был и у присутствовавшего на совете канцлера Горчакова. Европейская дипломатия, говорил он, подает голоса в защиту Оттоманской Порты, а западная печать внушает, что зимние Балканы непроходимы, Россия, де, эту войну проиграет…
Великому князю, главнокомандующему, нечего было возразить и он сказал, закрывая совет, что государь принял план зимнего перехода Балкан и Гурко будут приданы гвардейские части, освободившиеся под Плевной: 3-я Гвардейская дивизия генерала Каталея, весь 92-й армейский корпус генерал-лейтенанта Криденера…
Цокот копыт скакавшего позади Гурко конного конвоя не отвлекает генерала от мыслей…
Вместе с начальником своего штаба Нагловским Иосиф Владимирович заранее определил порядок прохождения колонн, не одну рекогносцировку провели на местности, выслушали проводников-болгар. Знали: турки охраняют проходимые тропы, потому и принял Гурко решение подниматься непроходимой дорогой, где турецкое командование не ждет их. Русские войска будут действовать в обход неприятельских укреплений, спустятся в долину и выйдут в тыл линии Шандорник — Араб-Конак, отрежут турецкие войска от Софии и Филиппополя…
Обдумывая все до мельчайших подробностей, советуясь со своими генералами и командирами соединений, Гурко не забывал и того, что переход связан с физическим и психологическим напряжением. Солдатам придется на руках нести орудия и зарядные ящики, а спустившись с гор, опрокинуть врага, разгромить его. Но Гурко убежден: гвардия, которую он поведет через Балканы, преодолеет эти трудности…
