В штабе отряда обложения горели свечи, не смолкал телеграф. Тотлебен давал указания. Предположение о дне и месте прорыва подтверждалось. Скобелев телеграфировал: схвачен заблудившийся солдат. Он рассказал, османы покинули Кришинский редут. Высланные Скобелевым охотники подтвердили правдивость солдатских слов, а костры, горевшие на позициях, — обман, дабы ввести русские войска в заблуждение.

Прибыл, к неудовольствию Тотлебена, главнокомандующий. Эдуард Иванович доложил обстановку.

— Значит, вы не считаете это отвлекающим маневром? Хорошо. В таком случае, какие силы противостоят сегодня Осману?

— Ваше высочество, на решающем участке блокады сосредоточено пятьдесят девять батальонов, остальные соединения приведены в боевую готовность.

— Вы считаете это достаточным, чтобы остановить Османа?

— Не только остановить, но и разгромить.

— Когда намерены поехать к Ганецкому? Кажется, вы убеждены, что именно там Осман-паша надумал нанести удар? Не так ли, Эдуард Иванович?

— Как только получу сведения от Ганецкого о начале боя, так и отправлюсь.

— Поедем вместе.

— Как вам угодно, ваше высочество.

У села Дольнего Метрополя, на вершине холма, генерал Ганецкий оборудовал наблюдательней пункт. Дежурные гренадеры не отрываются от подзорной трубы, вглядываются. Увеличительные стекла приближают Плевну, вражеские редуты, черное месиво дорог, голые холмы. Невеселая, унылая картина.

— Пахомов, ась, Пахомов, — кричит гренадер товарищу, — ну как, не двинется Осман? Мы его здесь выглядываем, а он в ином месте вынырнет?

— Может, турок, он и есть турок.

Внизу, у подножия холма, зевал от скуки старший поста, прапорщик. Подняв голову, выкрикнул:

— Не видать ли какого передвижения?

— Никак нет!

В стороне от холма траншеи, снуют гренадеры.

— Господин прапорщик, — крикнул один из наблюдателей, — обоз показался!

— Велик?

— Считаю!

Когда подводы проехали, прапорщик вскочил на коня, погнал в штаб корпуса…

— Ветер-то продувает, Пахомов, — хрипит гренадер. — Ровно женка постылая.

Подняли гренадеры воротники шинелей, папахи на самые уши надвинули. Прапорщик возвратился нескоро, сердито бросил:

— Не слишком поверили, сомневаются…

Ночь минула. С утра к Дольнему Метрополю прибыл генерал Ганецкий, сошел с коляски, потер ладони.

— Вот мы их пушками прощупаем. — И поднялся на наблюдательный пункт.

Прапорщик доложил:

— Ваше высокопревосходительство, замечено оживление противника. Передвижение пехоты и конных. Путь держат по шоссе от города к предмостным береговым укреплениям.

Генерал прильнул к трубе, смотрел долго, хмыкал, брюзжал старчески. Потом спустился с холма, направился к позициям, занятым гренадерами, прошелся вдоль траншей, остановился.

— Ежели турок ринется, драться до подхода резервов, позиций не сдавать!

— Постоим, ваше высокопревосходительство! — хором ответили гренадеры.

Раскатисто одарили батареи корпусов. Снаряды рвались на редутах, за дальними холмами. Генерал повернулся к Плевне. Турки не отвечали.

— Никак ошиблись, велите прекратить обстрел. — Направился к стоявшей поодаль коляске.

Конная охрана села в седла. Едва тронулись, как турецкие батареи с редутов накрыли траншеи гренадеров. Уже в штабе Ганецкий сказал генералу Манькину-Неустроеву:

— Контузию от турка получил, уши заложило. Однако не убежден, на каком участке будет прорываться Осман-паша. Весьма возможно, замеченное передвижение на нашем участке лишь обманное.

— Но мы должны быть готовы. О чем я уведомил командиров охранительных линий.

— Естественно. Особо обратите внимание генерала Мантейфеля. Его охранительная линия шестого участка настораживает.

Разъезд эскадрона гусар по счастливой случайности выехал к реке. Сгущались сумерки. Холмы скрывали берега с наведенными мостами.

Все прежние попытки разведчиков пробраться через цепи турецких аванпостов кончались неудачами.

Разъезд спешился. Старший, передав повод товарищу, выждал темноты. На реке чутко. Хорошо слышны говор, крики, шум.

Старший снял шинель, перекинул через седло, а сам, сначала короткими перебежками, потом по-пластунски, ужом прополз мимо аванпоста, выбрался к шоссейной дороге. Двигались колонны пехоты, конные, тянулся обоз. Проскакал со свитой какой-то высокий турецкий чин…

Той же дорогой старший возвратился к разъезду. Вскочив в седла, гусары поскакали в эскадрон. Майор Кареев, командир эскадрона гусар, выслушав донесение старшего разъезда, немедля отправил записку генералу Мантейфелю. Тот не спал, ждал сообщения. Прочитав донесение Кареева, Мантейфель тут же сообщил дежурным полков, а те начальникам Дольне-Дублянского и Метропольского отрядов.

Мантейфель срочно снарядил офицера связи к генералу Свечину с предложением сменить на его участке четырехфунтовые батареи девятифунтовыми. Свечин обещал к рассвету прибыть на позиции Мантейфеля.

Тем часом Мантейфель и Кареев лично выехали к реке, убедились в правдивости данных разъезда.

Начальник Метропольского отряда генерал Данилов сообщил телеграммой Ганецкому: «…от Копаной Могилы слышен шум у моста и движение орудий из Плевны по шоссе к мосту».

Возвратившись, Мантейфель заверил по телеграфу штаб Гренадерского корпуса, что вверенные ему блокадные отряды готовы дать отпор туркам, если те попытаются пробиться на его участке.

Отдав необходимые распоряжения, Мантейфель связался с генералом Ганецким. Тот ответил по телеграфу: турки оставили Кришинский редут, и две их бригады выступили в направлении мостов, о чем он, Ганецкий, уведомил Свечина и Данилова, потребовав от них принятия конкретных мер.

Телеграфное сообщение Ганецкого не успокоило Мантейфеля, и он к рассвету уже был в распоряжении Самгитского и Таврического полков.

Мантейфель удивился: на позициях ничто не предвещало близкого боя. Встреченный на батарее генерал Свечин на вопрос Мантейфеля, почему не заменены орудия, ответил: он пока еще не убежден, что османы попытаются разорвать блокадное кольцо именно здесь. Мантейфель сказал с укоризной:

— Но, ваше превосходительство, вы непосредственно отвечаете за Дольне-Дублянский отряд.

— Я давно на позициях, — раздраженно ответил Свечин, — а ничего не видел и не слышал.

— Пошлите девятифунтовые батареи в Таврический полк, ваше превосходительство, а то как бы греха не вышло… Видите, какой туман стелется. Под его прикрытием турки могут напасть неожиданно…

Командир гусарского эскадрона майор Кареев первым заметил: турки, переправившись на левый берег, перестроились для атаки. Кареев поскакал к Данилову. Начальника Метропольского отряда застал в Дольнем Метрополе. Данилов удивился:

— Но я не имею об этом сведений от передовых постов. Вы, майор, заблуждаетесь.

Приехав на батарею вместе с Кареевым, Данилов долго вглядывался в расположение противника, однако в густом тумане ничего не разглядел.

— Действительно, что-то темнеет. Но, может, это вновь отрытые траншеи?

— Ваше превосходительство, я сам видел, как разворачивается противник. Прошу, дайте распоряжение послать сигнальную ракету.

— Нет, нет, не вводите меня в искушение.

— Ваше превосходительство, я должен послать донесение генералам Мантейфелю и Ганецкому.

— Майор, вы можете делать, что вам угодно, но пустить ракету я пока воздержусь.

— Ваше превосходительство, посмотрите еще раз внимательно, то, что вы называете траншеей, надломилось. Это же наступление османов.

— Майор прав, — поддержал Кареева начальник штаба отряда полковник Чайковский.

Данилов поднял обе руки:

— Ничего не вижу, не склоняйте.

— Ваше превосходительство, — сказал Чайковский, — велите батарее дать по видимой цели несколько гранат.

— Коли настаиваете, прикажите командиру батареи.

На третий залп турки ответили массированным огнем.

— Господа, вы правы. Выстрелите сигнальную ракету, а я поехал поднимать малороссийцев.