— Как развивается атака Гурко?
— Турки понимают: Горный Дубняк и Телиш — их последняя надежда на связь с Сулейман-пашой.
— А наступление Скобелева в сторону Зеленых гор надо понимать как маневр?
— Да, ваше высочество.
— В штабе стало известно, что вы, генерал, наставление для своей артиллерии разработали? — иронически усмехнулся великий князь.
Тотлебен сделал вид, что не заметил иронии.
— Ваше высочество, мы сосредоточили артиллерию на флангах и тем приблизили ее к турецким укреплениям. Огонь батарей в центре был малоэффективным. А наставление, о коем вы, ваше высочество, упомянули, по нашему представлению, объединяет управление артиллерией Западного отряда.
— Интересно, интересно.
— Ваше высочество, по использованию артиллерии интересные соображения высказывал генерал Гурко.
— Генералу Гурко дай Бог управиться с гвардией. Кстати, как обстоит наступление на Горный Дубняк?
— Операция в разгаре.
— В таком случае позвольте понаблюдать за действиями колонн Гурко.
— Ваше высочество, генерал Гурко действует строго по инструкциям, хотя он обращался накануне с просьбой перенести наступление на семь-восемь часов.
— Чем он мотивировал?
— Он хотел интенсивным огнем своих батарей обработать турецкие укрепления, прежде чем идти на штурм.
— Не кажется ли вам, Эдуард Иванович, что это лишняя предосторожность?
— По тому сопротивлению, какое оказывают укрепления Осман-паши, сегодня я склоняюсь к мнению генерала Гурко.
Сквозь пороховые дымы видно, как войска шли квадратами. Лейб-гвардии его императорского величества егеря, гренадеры как на подбор. Шли упрямо, несмотря на огонь крупповских пушек и дальнобойных ружей. Визжала шрапнель, рвались гранаты. Вот уже взят Малый редут. У Большого остановились, залегли. Гурко бросил резерв измайловцев, наказав:
— Братцы измайловцы, блюдите славу дедов своих, героев Бородина! Вперед!
И с высоты кургана наблюдал, как пошли, один к одному, молодые парни в серых шинелях, подминая прижухлую траву.
Генерал глядел им вслед, его глаза остановились на одном, высоком, чем-то напомнившем ему сына… Чем? Может, походкой? Вот так, чуть припрыгивая, ходит Василий…
Солдатик шел вперед, сутулясь. А турки стреляли и стреляли. Ружейная пальба и разрывы снарядов, визг картечи и высокие султаны земли. Падали измайловцы, а генерал, сам того не замечая, все шептал и шептал: «Боже, спаси и помилуй…» Но пули не миловали. Вот уже тот солдатик, что так напомнил сына, взмахнул руками и упал, как подкошенный.
«Сынок, вставай! — хочет крикнуть генерал и чует, как по щеке сползала слезинка. Не кричит, шепчет генерал: «Братцы, вперед, братцы!»
Бой с каждым часом разгорался все сильнее и сильнее. Атаки следовали одна за другой. Турки лезли напролом. Шли табор за табором. Гремели орудия. Поле боя тонуло в дыму. Крики и стоны заглушали конское ржание, раздавался стон стали.
Гурко оторвался от бинокля, повернулся к вестовым:
— Вахмистр, скачите к генералу Зеделеру, пусть усилит нажим на Софийское шоссе.
Подозвал другого вестового:
— Немедленно к генералу Розенбаху, взгляните, отчего задерживается атака его колонны?
От Тотлебена к Гурко прискакал князь Имеретинский.
— Иосиф Владимирович, за боем следит главнокомандующий.
— Черт с ним! — в сердцах выкрикнул Гурко. — Мы не прохлаждаемся, и каждый солдат дерется за троих.
— Тотлебен просит держать Софийское шоссе намертво!
— Князь, мертвых егерей на шоссе предостаточно, доложите об этом Эдуарду Ивановичу.
Имеретинский натянул повод, крикнул, пуская коня в галоп:
— Помогай вам Бог!
Находившийся неотлучно при Гурко его начальник штаба Нагловский развернул на бруствере карту Горного Дубняка.
— Иосиф Владимирович, еще один рывок гвардии — и Горный Дубняк наш, Ахмет-Февзи-паша сложит оружие!
— Наш-то наш, да какой ценой! А Телиш мы такими жертвами брать не будем. Заставим Измаил-Хаки-пашу капитулировать под огнем артиллерии.
Прискакал оруженосец, едва коня осадил, закричал радостно:
— Ахмет-Февзи-паша капитулирует!
Генерал вскочил на коня, помчался к редуту, на котором пленные турки уже складывали оружие. Иосиф Владимирович с коня соскочил, Василий едва повод подхватил. Солдаты бежали к генералу, кричали радостно: «Ура!» И Гурко им отвечал:
— Спасибо, братцы! Спасибо, сынки!
Увидев турецкого генерала Ахмет-Февзи-пашу, Гурко направился к нему. Протянув руку, сказал по-французски:
— Вы достойный противник и сражались храбро. А подъехавшему Нагловскому приказал: — Полковнику Сиверсу подтянуть всю наличную артиллерию к Телишу.
Брать Телиш ценой таких потерь Гурко отказался. Артиллерийская бригада полковника Сиверса полукругом расположилась у этого укрепленного турецкого поселка. А за батареями встали три гвардейские бригады. Они подтягивались к Телишу сразу же после взятия Горного Дубняка.
В полдень 16 октября Гурко подал знак и сигнальное орудие произвело выстрел. И едва турки ответили залпом своих батарей, как вся артиллерийская бригада полковника Сиверса разразилась таким орудийным громом, что весь Телиш утонул в разрывах гранат, в пороховом дыму. Обстрел длился почти три часа. Турецкие укрепления не могли отвечать.
И тогда Гурко приказал привести пленных офицеров. Передавая им письмо коменданту Телиша, он сказал:
— В нем наш ультиматум. Вы сами видите, сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, мы прекратим обстрел, когда генерал Измаил-Хаки-паша сложит оружие.
Ждать пришлось недолго. Над турецкими редутами подняли белый флаг.
Иосиф Владимирович, опасаясь подвоха, велел Московскому и Гренадерскому полкам подтянуться и ретироваться.
Подскакал порученец:
— Ваше превосходительство, турецкая кавалерия покинула Телиш, направляется в сторону Софии.
— Генерал Нагловский, послать им в обход Уланский полк.
Но турки уже складывали оружие, становились таборами. Вскоре из Телиша выехал со свитой и сам комендант, генерал Измаил-Хаки-паша, на Гурко смотрел надменно, едва кивнув.
Иосиф Владимирович повернулся к сопровождавшему его штабу:
— Ссадите этого коменданта с коня и отправьте в штаб к генералу Тотлебену.
Ночью после боя за Горный Дубняк и Софийское шоссе Гурко не сомкнул глаз. Там остались лежать четыре тысячи гвардейцев, отборных солдат. Кто повинен в столь огромных потерях? В чем его, Гурко, вина?
Все больше и больше Иосиф Владимирович утверждался в мысли, что прежде чем посылать солдат на штурм, необходимо было огнем батарей подавить турецкие пушки… Пять-шесть часов обрабатывать плевненские укрепления турок, редуты, прикрывавшие Горный Дубняк.
А ведь он, Гурко, обращался с такой просьбой к Тотлебену, да тот не посмел отложить начало штурма, испугался императора и главнокомандующего…
А он, Гурко, не мог не послать измайловцев на последний штурм. Увидел, как гренадеры и егеря шли в наступление, падали и поднимались, атакуя Малый и Большой редуты, шли в надежде на помощь, тогда-то и бросил он в бой измайловцев, наказав: «Только победа!»
Победа необходима была не потому, что за сражением следил главнокомандующий, а потому что от того, возьмет ли он, Гурко, Горный Дубняк, оседлает Софийское шоссе, зависело окружение Плевны и армии Осман-паши…
Перед самым рассветом забылся в коротком сне, и в нем виделись ему квадраты наступавших солдат, черные султаны земли, дым, и он, генерал, среди наступавших солдат…
Государь пригласил к обеду военного министра. Ели за походным столиком, при свечах. Воск таял, стекая в серебряные подставки.
Александр Второй медленно пережевывал пищу. Болел желудок, и доктор велел больше обращать внимания на процесс еды. К концу обеда слуги поставили большое блюдо с серебряными чашами и серебряный кувшин с горячими сливками и бисквит. Александр сказал:
