На душе у Стояна было тепло и приятно. Во второй его приход Светозара спросила:
— Вам нравится наш город?
— Да, в нем много интересного и немало больших, красивых домов…
— О, это дома чорбаджи.
— Как вы сказали? — переспросил Стоян.
В разговор вмешался Райчо:
— Так в Болгарии называют тех богачей-болгар, какие служат Османской империи. Они и в обычаях придерживаются турок и ислам исповедают.
— Им приход русской армии не в радость?
— Да уж думаю. Некоторые сбежали с турками. Однако запомните, поручик: кое-кто из них будут искать поддержки у российской администрации.
— Думаю, не найдут.
— Как сказать, — засомневался капитан…
Совсем недолго пробыло ополчение в Систово и, получив приказ, ушло в распоряжение генерала Гурко!
В день, когда дружина поручика Узунова покидала город, он успел забежать к Светозаре. Она улыбалась, но узнав, что Стоян уезжает, огорчилась. И тогда поручик осмелел. Он сказал ей:
— Мой дед, граф Узунов, привез жену из вашей страны. Неужели и мне судьба пошлет такое же счастье?
Светозара глянула на него большими, полными слез глазами, прошептав:
— Аз ште те чевам.
Этот день для поручика был самым счастливым. Светозара оказала ему: «Я буду ждать тебя».
В тот день, когда драгуны ворвались в Тырново, Гурко и город как следует не разглядел и окрестности, проскакали на галопе да на рыси, Тырново позади оставили. А когда изгнали турок, осмотрелся. Боже, красота-то какая. Долина Янтры-реки золотом пшеницы отливает, колос голову клонит. А чуть поодаль поле кукурузы зеленеет. Высокая, в рост человека. Пшеницу вот-вот жать начнут.
Дома, когда жил Иосиф Владимирович в родительской усадьбе, пора эта для крестьянина праздником была. Косари и жницы в поле выходили наряженные, все в одеждах чистых. Мальчишкой Гурко выбегал в поле, когда уже стояли первые снопы. И если случалось, он появлялся к обеду и крестьяне, сидя в кружок, ели, то они звали и Иосифа:
— Ходи к нам, барчонок.
И уж как нравилась ему их еда. Он садился на траву, ел из одной миски, из глиняного глечика пил молоко, а потом слушал, как в сильных крестьянских руках вжикали косы и ровными рядками ложилась пшеница.
Заметив, как смотрит генерал на хлебное поле, денщик Василий сказал:
— Этко, ваше благородие, бывало у нас, в деревне, пожнут ржицу, она в суслонах выстоится, зерно к зерну. Отобьют его от колоса цепами, помелят, а из первой мучицы хлеб духмяный, а уж пироги, что с грибами, что с ягодой особливые, губами ешь…
В Тырново Передовой отряд задержался, Гурко вызвали в штаб армии.
Тырново — городок хоть и древний, но уж не так велик. Хотя болгары называли его Велико Тырново. Постройки здесь все из камня, в зелени садов утопают. День и ночь Янтра ревет. Народ приветливый, гостеприимный. Хозяин дома, где жил Иосиф Владимирович, генерала вопросами одолел, о Санкт-Петербурге расспрашивал, как живут в России. А больше всего страшило болгарина, ну как кончится война, уйдут русские братушки и снова турки вернутся.
Гурко хозяина успокоил, сказав, что османов прогнали навсегда и в Болгарии будет свое правительство…
Перед отъездом в штаб армии Гурко посоветовался с Раухом, Нагловским и Шуваловым. Еще раз хотел услышать от них, по плечу ли Передовому отряду пройти через Хайнкиейский перевал. Генералы долго обсуждали, проиграли на карте возможные дороги, какое сопротивление могут встретить, и пришли к общему мнению: путь хоть и труден, но преодолим.
Шайка башибузуков кривого Селима орудовала у Систово. От Дуная, не вступив в бой, она спешно уходила к Тырнову.
Сначала дорога пролегала вдоль течения реки Лома, а к юго-западу у Белы перешли в долину Янтры.
Сотни полторы башибузуков в конном строю следовали за своим предводителем. Кривой Селим, покачиваясь в седле, единственным глазом настороженно ощупывал дорогу. Совсем недавно здесь провел свою армию генерал с рыкающей фамилией, Гурко. Аскеры султана бежали, даже не дав боя. Селим считает: Абдул-Хамид должен казнить трусов. Кривой Селим смотрит на окрестности, на долину. Все безлюдно и только ворчит, как сварливая жена, Янтра. Она несет свои воды в Дунай, бурлит в камнях у берегов.
У Белы через Янтру новый каменный мост о двенадцати пролетах. Да ущелья Самовода частые курганы, а от Самовода начались горные ущелья, ведущие к центральному хребту Балка. О них урус-генерал Гурко и разобьет себе лоб.
Миновали монастыри: на правом берегу Янтры — Святой Троицы, на левом — Преображения. Безлюдные, запущенные православные монастыри.
Мрачен взгляд Селима. Гяуры гонят армию великого султана, как стадо баранов. У Селима один глаз, но он видит, как Передовой отряд генерала Гурко наступает им на пятки.
Жарко. Кривой Селим феской отирает пот с лица и снова нахлобучивает ее на бритую голову. Недобрые мысли у Селима. Война с Россией началась неудачно для Порты. Потерять Болгарию для Турции — равно Селиму лишиться последнего глаза.
Кривому Селиму, не забывшему свое безрадостное детство на окраине Стамбула, Болгария — райская страна. Здесь он и его башибузуки уже успели набить свои хурджумы.
В тени разлапистых чинар у реки шайка сделала привал. Стреножив коней, разожгли костры, освежевали баранов. Над долиной потянуло жареным мясом.
Селим умылся, отерся полой длинной рубахи, уселся на траве, скрестив ноги. Ему подали зарумяненный бараний бок. Орудуя ножом, Селим ел жадно, не успевая пережевывать. Ему казалось, он никогда не насытит свое тощее брюхо.
На окружающий мир Селим смотрел, как учил мулла. Мулла читал святой Коран и советовался с Аллахом, Аллах говорил устами муллы.
«Не имей жалости к неверным. Чем больше ты убьешь их, тем быстрее твоя душа вознесется в кущи блаженного рая».
Рай, в представлении Селима, был подобен дворцу и огромному саду главаря всех башибузуков досточтимого юз-баши Ахмед-Юнус-бея, жившего в Адрианополе. У юз-баши Селим с другими предводителями отрядов башибузуков побывал накануне войны. Ахмед-Юнус-бей, седобородый старик с лицом цвета печеного яблока, благословил башибузуков на уничтожение гяуров.
И Селим во всем следует советам муллы и юз-баши. Он не ведет счет жертвам. К чему? Аллах видит старания Селима и воздаст ему должное из милостей своих.
Сердце кривого Селима не дрогнет, а ятаган остер, как бритва, даже тогда, когда глаз видит красавицу гяурку. Селим знает: кончится война и он увезет в Стамбул ту, которая приглянется ему. Мулла освятит его брак, и болгарка родит ему сына.
— О, машалла![23] — кривой Селим довольно потирает ладони.
Пока же башибузуки убивают и режут гяуров, как овечек. Стоны и проклятия неверных сладкой музыкой отдаются в душе Селима. Он улыбается. Сегодня на рассвете его шайка оцепила деревню. Местные крестьяне ожидали братушек, а пришел он, Селим, как кара, какую творил Пророк. И никто из той деревни не увидит урусов.
Улегся кривой Селим на кошму, прикрыл глаз. Журчит вода у берега Янтры, убаюкивает. Набежал освежающий ветерок и тут же рассыпался в кроне чинары. Его дуновение коснулось заросшей щетиной лица Селима, чем-то напомнив ему родное селение. Вспомнилось давно забытое лицо матери.
Пробудился Селим в тревоге. Метались башибузуки, вьючили коней, подтягивали подпруги. Селим догадался: урусы поблизости.
Вскочив в седло, кривой Селим погнал коня. За ним, нахлестывая лошадей, с криком уносились башибузуки.
Утро только начиналось, а оперативное совещание при главнокомандующем подходило к концу. Генерал Гурко заканчивал свой доклад. Вывод для всех присутствующих был неутешительным. По данным рекогносцировки, проведенной накануне заместителем Гурко генералом Раухом, турки усиленно охраняют Шипкинский, Твердинский и Травненские перевалы. Выбить их — потребует длительного времени и больших сил.
