— Ничего не скажешь, прямо-таки вековая пыль, — приговаривал он, протирая папку влажной губкой.

— Я эту штуку в сейф не прятал! — заявил профессор.

— Разве я говорил такое? Смотрите.

Дэвис посмотрел на папку. Замки на ней, необычной, видимо, старинной формы, покрывал толстый слой окиси меди — время взяло свое. Посредине черного кожаного прямоугольника можно было различить полустершийся вензель из двух переплетенных готической формы букв «А».

— Так, все правильно, Элис Эдсон[4]. А что скрывает сия мрачная оболочка? — Томас стал открывать замки.

— Элис? Кто вам это сказал? Я этой папки у старухи не видел ни разу, а ей лет сто, как минимум. Что-то у вас все становится просто. Скажите еще, что это подделка под старину и купил ее я.

— Хм, пожалуй, вы правы. Я начинаю мыслить линейно.

— Могу порадовать вас, Арчер. На память в отличие от нервов, я пока не жалуюсь. Так вот, в роду Эдсонов с инициалами «А.А.» не было никого — ни женщин, ни мужчин. Может, эту папочку приобрел по случаю мой отец вместе с картиной? Где-нибудь в Бельгии? — Профессор почти полностью пришел в себя.

— Ваш отец? — повторил машинально Томас. — А ведь это мысль.

— Идите к черту со своими мыслями и не трогайте моего отца. Это был честнейший человек, смею вас уверить. — Дэвис вдруг усмехнулся. — От переизбытка мыслей вы скоро будете повторять известный афоризм.

— Нет, доктор, в Сократы я не гожусь — непроходимо глуп. Слушайте, эти замки просто слиплись от старости. У вас найдется отвертка?

— Найдется. — Дэвис порылся в одном из ящиков стола. — Такая подойдет?

— Вполне.

Арчер взломал замки и извлек из папки сильно пожелтевший лист бумаги.

— А. Вот и само послание. Вам, случайно, не знаком этот почерк?

Профессор взял в руки листок, прочитал:

— «Жду тебя там же. А.А.» Это почерк старухи, Том. Да, но она же мертва вот уже семь лет!

— Семь лет, док. Я же говорил вам, что в этой игре участвуют и покойники, не так ли?

— «Там же» — это… это где? — тихо спросил Дэвис.

— А, вы не догадываетесь? Я думаю, вам это известно, — ответил Арчер, внимательно изучая листок с

непонятной записью.

— Известно? Хотите сказать, что «там же» — это в Хеллингтоне?

— Точнее, в его библиотеке. И думается, ближе к ночи, — заметил Томас.

— Слушайте, вы! Не много ли кое-кто знает — шифр, содержимое сейфа? Мне это не нравится, Арчер.

— И мне не нравится многое, док. И вот почему: вы уверены, что это действительно почерк Элис Эдсон?

— Я мог бы вам ответить — «а чей же?», если бы не ее смерть.

— Итак, почерк ее. Потусторонние силы включились в игру… Вам не кажется, доктор, что это приглашение написано на слишком маленьком листочке?

— Возможно, Арчер. Смотрите, лист когда-то сложили поперек, вот след…

— Да. До того, как его положили в папку, он явно внутри лежал в конверте. И только потом он оказался внутри этого черного… контейнера со знакомыми вам инициалами.

— В данной ситуации эта папка выглядит весьма зловеще…

— А вы у нас человек нервный, — подхватил Томас. Очевидно, рассчитывали на больший психологический эффект…

— Может быть. Но и вы не тянете на помощника прокурора. Вас не взяли бы даже в констебли, заметил Дэвис.

— Весьма лестно слышать, доктор.

— Что делать, друг мой? Кто-то сам недавно выдвинул тезис о непроходимой глупости.

— Да, и в чем же она заключается?

— В том, что некий мудрец решил, что эта бумага адресована мне, и принялся за логические умонастроения, взяв за основу ложную предпосылку. Нет, эта записка предназначалась кому-то другому. — Профессор помахал листком. — Ее положили в папку давно, вот в чем дело. Так давно, что вам пришлось вскрывать замки отверткой. Что вы на это скажете, Арчер?

После небольшой паузы Томас сказал:

— Я идиот, док. Форменный идиот. Я пытаюсь под-гонять факты под схему.

— О, у вас есть схема? Наверное, она выглядит так; кто-то или, точнее, «хеллингтонский шутник», по вашему выражению, хочет вторично заманить меня в библиотеку. Он находит среди записок Эдсон эту, наиболее подходящую по смыслу…

— Слушайте, а где хранятся ее записи? — перебил Арчер.

— Я понял. Там же, хм… Библиотека является и фамильным архивом. Все ее бумаги я переплел и оставил на одной из полок. С помощью предметного указателя вы отыщете их за тридцать секунд.

— Кто-нибудь знает о существовании указателя?

— Да, Берт Норман. Возможно, я говорил об этом Говарду, он в курсе всего.

— Вот оно как! Это существенно меняет расстановку сил.

— Учтите, что О'Нэйл, в отличие от меня, очень дружен с Беннетом. А про длину языка Ральфа Беннета ходят легенды. Вот вам и расстановка сил. Лично я, однако, и мысли не допускаю, что кто-то из названных мною лиц причастен к происходящему. Ваш «шутник» — какой-то сумасшедший маньяк, а не ученый нашего университета.

— Зло активно в темноте… — задумчиво произнес Арчер, добавив: — А Берт Норман? Пока еще он не работает в Бултоне.

— Оставьте его в покое, Том. Он рыбачил вместе с моим отцом, и этим сказано все. Они — друзья с детства.

— Но их социальное положение впоследствии стало неравным, и Норман мог…

— Вы не знаете Берта. Это честнейший и преданнейший человек. Слушайте дальше. Некий безумец добывает где-то папку с инициалами старухи и подкладывает ко мне в сейф, сжигая при этом ориентировку, положенную туда мной семь лет назад.

— Возникает множество вопросов. Например, как он узнал код сейфа, зачем прямо в нем он сжег ваши документы?

— Что касается кода, то тогда этот маньяк — вы, Арчер. Вы же где-то его узнали! Впрочем, путем логических сопоставлений…

— Э, нет. Это вы уже про меня. Давайте серьезно.

— Маньяк заманивает меня в библиотеку, а она находится, если мне не изменяет память, в Хеллингтоне. Так что догадаться не очень трудно. Вас устраивает такое объяснение?

— Ни в коем случае. Кто кодировал сейф- вы или преступник? Зачем вы ставите себя на его место?

— Хм, вы правы. Во всяком случае, наживка на крючке — рано или поздно я бы заглянул в сейф. Но эта черная папка разбивает в пух и прах любые схемы, вот в чем дело. Ее закрыли лет сто назад, а я узнаю почерк старухи! Или она сама подделывала чей-то почерк? Бред! А текст записки очень соответствует дню сегодняшнему. Предположим невероятное, а именно: почерк Эдсон был очень похож на почерк женщины, жившей сто, а может, и двести лет назад. Но кто мог знать, ч т о находится в этой чертовой папке? И наконец, дважды повторяются инициалы «А.А.». Это уже слишком. Вот вам и цена вашей схемы. — профессор замолчал, заговорил вновь: — Вы что-то говорили насчет проклятия, лежащего на вас. Как это произошло Том?

— Обыкновенно. Я попал в лапы дьявола. Это случилось в — день нашего с вами знакомства, доктор. Пойду-ка я сварю кофе. Не возражаете?

ТОМАС АРЧЕР ОТСТАВИЛ ЧАШКУ И, ЗАКУРИВАЯ, ЗАГОВОРИЛ:

— Давайте рассуждать аb ovo[5]. У меня сейчас такое ощущение, что схемы нет вообще. Все настолько иррационально… Но в этой иррациональности есть своя логика или антилогика, если угодно. А про алогизм происходящего я говорил и неделю назад. Как-то этот хаос все-таки упорядочен и связан. Слушайте, а может, одна схема наложилась на другую, вот мы ничего и не понимаем? Знаете, доктор, я бы выделил три линии в этом деле. Одна, скажем, оптическая. Название это чисто условно.

— Я вас понял, Том.

— Прекрасно. Эта линия каким-то образом связана с тем отрывком из летописи, что мы оставили в замке. Вторая — современная, в орбиту которой втянуты мы с вами.

— В этой линии не так-то все просто, Том. Возьмите, к примеру, последнее — подлог в сейфе. Черной папке не меньше сотни лет!

— А возможно, и двести пятьдесят. Но я не успел сказать про третью линию.

— Какую же?