Я знала, что Эйнштейн вступил в игру на стороне реализма, но всерьез ли он играл? Ему, Эйнштейну, не приходило в голову, что некоторые якобы инварианты могут на деле оказаться относительными? Относительность? В самом деле? Звоночек не зазвонил?
Мне нужно было собраться с мыслями, собрать воедино эти разрозненные нити, так что я села на поезд, направлявшийся в Филадельфию.
Когда я позвонила в дверь, ответом мне была тишина. Никто не лаял, не скулил, не бил хвостом. К одиннадцати годам у стареющей Кэссиди выросла опухоль на ноге, которая уже была размером с грейпфрут. Она провела почти год, поджимая ногу, словно бывший фронтовик, до тех пор, пока боль не стала слишком сильной. Ветеринар сообщил нам, что ампутация будет сложной и не слишком продлит ей жизнь. Мама была единственным наблюдателем, когда вселенная Кэссиди подошла к концу. Мой отец положил ее миску и цепь на рабочий стол. Я рыдала в трубку, когда они рассказали. Знание, что Кэссиди была всего лишь иллюзией, едва ли было утешающим. Это была самая милая иллюзия, которую я когда-либо знала.
Войдя в дом, я торопилась вернуться назад, к началу, к H-состоянию, попробовать осмыслить нашу историю.
– Ты не сохранил наши первые записи, когда мы только-только начали работать надо всем этим? – спросила я отца.
– Я думаю, что они в одном из шкафов в библиотеке, – ответил он. – Предлагаю тебе попытаться разыскать их там.
В библиотеке бесчисленные стопки книг почти забаррикадировали дверцы шкафа. Я закатала рукава рубашки и начала раскладывать книги на кушетке и на редких свободных местах на полках. Стопки книг, как кольца на спиле дерева, отражали хронологию интеллектуальных интересов моего отца. В ближайших стопках книг были самые недавние приобретения: книги по космологии и квантовой гравитации. За ними шли книги по теории относительности и квантовой механике, затем по астрофизике и астрономии. Когда я, наконец, добралась до последней стопки, там были разнообразные книги: биография Эйнштейна, книга Шрёдингера «Что такое жизнь?», сборник стихов Боба Дилана. Было несколько книг философа Алана Уоттса, в том числе «Путь дзэна».
Я перелистала пожелтевшие страницы. Мой отец рассказывал мне, как еще подростком он читал «Путь дзэна» во время летних каникул, лежа в гамаке, натянутом на заднем дворе их дома, который отделяло от того дома, где я выросла, менее двух миль.
– В книге говорится об иллюзии эго, – рассказывал мне отец, – и о тождестве субъекта и объекта. Эта мысль полностью захватила меня, настолько она была простой и в то же время глубокой. Она так на меня повлияла, что я стал гипервнимателен ко всему вокруг. Я был в таком состоянии в тот момент, когда на страницу села пчела, пукнула там и улетела прочь. Я обвел пятно карандашом и написал на полях: «Пчела здесь наследила».
Когда он рассказал мне эту историю, я задумалась о том, что сделала бы я, если бы пчела нагадила на мое подростковое чтиво, которое было прямой противоположностью дзэну. Скорее всего, я бы обвела пятно карандашом в моем Сартре и написала: «Фигуры». Забавно, что при этом, к ужасу отца, улизнув из дома в возрасте четырнадцати лет, чтобы сделать первые татуировки, я, при всем своем экзистенциализме и страхе, выбрала татуировку в виде китайского иероглифа, обозначавшего «дзэн», который выглядел как маленький гаваец с бамбуковым факелом на бедрах, потому что, хотя я и была бунтарем, в действительности мне больше всего хотелось быть просто похожей на него, обладать такой же мудростью, которую я видела в его взгляде, в его больших карих глазах, всегда немного прикрытых, так что он всегда казался немного сонным. Эти глаза я унаследовала от него и считала их не просто генетическим факсимиле, а скорее чем-то вроде тайного рукопожатия. Именно идеи дзэна привели моего отца к просветлению, к H-состоянию, методике думать ни о чем, что было онтологически равно познанию всего. И именно его H-состояние привело меня к небольшой лжи, придуманной жизни, к книге, Вселенной.
Я осторожно положила книгу, стараясь не потревожить ни одного сентиментального экскремента в ней. Я переложила какие-то буддийские тексты, философию пространства и времени, сборник стихов Уильяма Карлоса Уильямса. Уильямс, я вспомнила, был любимым поэтом отца, может быть, из-за сюрреалистических стихов в дзэноподобном стиле, – как много зависит от простого пчелиного дерьма! – а может быть, и потому, что он тоже был врачом в университете Пенсильвании, или потому, что он тоже ушел из дома ночью, чтобы жить другой жизнью. Один человек пишет стихи, другой разгадывает тайны Вселенной, что, я думаю, было в действительности одно и то же.
Когда мне, наконец, удалось открыть дверцы шкафа, я нашла стопку тетрадей в твердой обложке. Я отнесла их в мою старую спальню и устроилась на кровати читать.
Мой отец использовал для записей, возможно, четверть каждой из тетрадей, оставляя остальные страницы пустыми, а затем по необъяснимой причине начинал новую тетрадь. Каждая запись объясняла смысл H-состояния и содержала один и тот же, мучительный, доводящий до бешенства вопрос: с чего ему меняться?
«Все и ничто – просто двойники, которые в пределе становятся одним и тем же… И все, и ничто вложены в H-состояние. Поэтому идею, что все появляется из ничего, нельзя считать большим концептуальным прорывом. Но как произошло изменение от безликой пустоты к неоднородной и полной удивительных структур Вселенной?»
«Все, в том числе время, пространство, энергия и материя – все это, по-видимому, изменчивые лица H-состояния, которое само в конечном счете никогда не меняется, – писал он в другом месте. – Как это может быть? Оно, по определению, идеально однородно и, следовательно, не подлежит изменениям».
В конце концов отец нашел ответ: «Для объяснения мы можем обратиться к трем разным, хорошо известным законам природы. В самом деле, изменение получается как следствие каждого из этих законов. Если бы H-состояние не обрело формы, то это было бы нарушением наших основных научных принципов».
Первым было второе начало термодинамики. H-состояние, писал он, находясь только в одной уникальной конфигурации, имеет нулевое значение энтропии, которая, согласно этому закону, должна расти. В то же время, будучи максимально однородным, H-состояние обладает бесконечной энтропией. «H-состояние являет собой и абсолютный порядок, и абсолютный беспорядок, и ни одно и ни другое! Это слияние и того и другого. Таким образом, абсолютный порядок и абсолютный беспорядок эквивалентны друг другу! Вселенная должна рождаться из H-состояния и в конечном счете возвращаться к нему».
Вторая причина изменения – нарушение симметрии. «H-состояние, в своей совершенной однородности, по определению обладает идеальной симметрией. Абсолютно симметричные состояния совершенно нестабильны… Физики пришли к пониманию, что нашему миру свойственно нарушение симметрий. На самом деле, все наши законы сохранения – сохранения энергии, момента импульса и др., сами являются отражениями фундаментальных симметрий. Но если каждая вещь по отдельности выводится из нарушенной симметрии, то все они вместе должны происходить от совершенной симметрии – H-состояния».
Третьей частью головоломки была квантовая механика, писал мой отец. Согласно законам квантовой механики, «ничто во Вселенной не может находиться на точно определенном энергетическом уровне. H-состояние – не исключение. Принцип неопределенности требует, чтобы H-состояние перестало быть однородным». «Квантовые флуктуации, – писал он, – сопровождаются естественными колебаниями, которые образуют основу для вещности, подобно тому как колесо вращается вокруг неподвижной ступицы».
«Поскольку все совершенно одинаково, – продолжал он, – то нельзя указать ни место, ни время в H-состоянии. Не существует положения в пространстве, поскольку все положения одинаковые. Не существует времени, поскольку все моменты времени одинаковы. Ничего не изменяется ни в пространственном, ни во временном, ни в любом другом измерении. Но все наши фундаментальные законы природы диктуют, что такое состояние не может сохраняться долго. Оно неустойчиво. Законы термодинамики, нарушение симметрии и квантовая механика предписывают H-состоянию трансформацию от ничего к чему-то. Поскольку в H-состоянии нет ни пространства, ни времени, изменения будут происходить во всех местах и во все моменты времени. Можно сказать, что Вселенная родилась из точки, но эта точка имела бесконечную протяженность… Однородность – это окончательная реальность. Структуры принадлежат обычной реальности… Ничто не может существовать. Оно нестабильно».
