И, однако же, подвел, оказался истинным подлецом.
Во время Сызрано-Самарской операции Михаил Николаевич объединил в руках Энгельгардта командование Пензенской и Вольской дивизиями, а также двумя полками Самарской. Энгельгардт выехал в Кузнецк. В ходе операции он часто терял связь со штабом армии, его донесения противоречили донесениям из частей, и в конце концов мы вынуждены были связаться напрямую со штабами дивизий и осуществлять руководство ими, минуя Энгельгардта. А когда закончилась операция и армейский штаб перебазировался в Сызрань, Энгельгардт незаметно исчез и объявился потом у Деникина.
После Великой Отечественной войны, году примерно в 1949-м, ко мне явился пожилой человек весьма благообразной внешности. Это был еще один из Энгельгардтов — бывший член Государственный думы. Он приехал в Москву из Риги с письмами от друзей; они просили помочь ему в издании мемуаров. Я спросил его о том Энгельгардте, что был в Первой Революционной армии в 1918 году.
— Мой племянник,— ответил он и тут же дал ему характеристику: — Подлец, Червонный Валет, родную мать продаст...
На наше счастье, в Первой Революционной армии таких негодяев было очень немного. За все время помню два-три случая перебежек бывших офицеров к белогвардейцам...
Железная дивизия
Основным хребтом дивизий Первой Революционной армии явились рабочие красногвардейские отряды и отряды, возникавшие на местах в процессе борьбы с контрреволюцией. Так из рабочих отрядов Самары, Симбирска и Сенгилея был создан сначала сводный отряд под командованием Гая Дмитриевича Гая, переформированный затем в дивизию, получившую за свою стойкость и храбрость название Железной.
Действительно, красноармейцы этой дивизии не знали страха. Как-то при продвижении к селу Тетюшскому, числа 8 августа, противник оказал сопротивление встречной контратакой отряда в составе офицерского георгиевского батальона, роты белочехов и одной роты так называемой народной армии, всего до полка пехоты с приданной батареей. Белогвардейский батальон атаковал наш полк в сомкнутом строю, с барабанным боем, имея впереди священника с крестом. Это была «психическая атака».
Красноармейцы Железной дивизии встретили «психическую атаку» спокойно, без истерики, но с возмущением. Старые солдаты, знавшие о таких атаках в прошлом, говорили: «Чего они? Сбесились, что ли? Точно на басурманов с крестом прут!» Схватка была жестокая.
Село Тетюшское осталось за нами.
В боях за Симбирск
В конце августа мы получили скорбную весть: эсерка Каплан ранила Ленина. Красноармейцы дали клятву: освободить родину Ильича — Симбирск — от белочехов.
6 и 7 сентября в Пайгарме состоялся военный совет армии. Высказывались все соображения, которые могли быть полезны для успешного осуществления операции. В заключение и на основании всего, что было сказано начальниками и военкомами дивизий и управлений, М. Н. Тухачевский объявил свое решение: начать симбирскую операцию 8 сентября.
Основная тяжесть борьбы за Симбирск легла на Железную дивизию. Оказывая упорное сопротивление по всему фронту дивизии, белогвардейцы у станции Охотничья построили окопы полного профиля и обнесли их проволокой в три ряда. В середине дня 10 сентября здесь разгорелся горячий бой. Значительная часть сил Симбирской Железной дивизии была брошена в обход флангов противника, и в центре, по линии железной дороги, действовало лишь два полка. Противник встречал атакующих пулеметным огнем и засыпал шрапнелью. Несколько атак противником было отбито. Тогда Гай бросил на Охотничью свой резерв — Интернациональный полк, состоящий в основном из венгерских коммунистов. Они в образцовом порядке подошли к исходной для атаки позиции и дружно бросились на окопы противника. Забросав окопы ручными гранатами, штыками-ножами проделывая проходы в проволоке, венгры ворвались в окопы и в рукопашной схватке уничтожили почти весь батальон белогвардейцев. Около 20 человек венгерских интернационалистов пали здесь, у станции Охотничья, вдали от родной Венгрии, за Советскую власть.
К вечеру 11 сентября Железная дивизия сосредоточила свои передовые части в двух-трех километрах от Симбирска.
Ночь на 12 сентября прошла в подготовке к атаке. У костров, освещавших сосредоточенные лица бойцов, политкомы вели в эту ночь беседы. Политкомами были не только штатные работники политотдела.
Каждый коммунист считал себя партийным, политическим агитатором, пропагандистом.
На рассвете 12 сентября пять батарей из района Карлинская слобода беглым огнем возвестили о начале штурма. Их огонь был подхвачен батареями, приданными полкам. Пехота поднялась в атаку. Сильная схватка была на участке 2-го Симбирского полка в районе Винновской рощи, где полк дрался с офицерским инструкторским батальоном. Этот «образцовый» батальон белых был смят. Всадники Петра Боревича ворвались с флангов в Симбирск. Белогвардейцы уже не в силах были оказать какое-либо сопротивление. Сохранившие еще некоторую боеспособность части народной армии еще ночью переправились с артиллерией на левый берег Волги. Они рассчитывали на получение поддержки со стороны Уфы от белочехов. Не успевшие удрать белогвардейцы бросали оружие, разбегались, местами отстреливаясь от входивших в город красноармейцев.
Начальник Железной дивизии Гай отправил в Москву Ленину телеграмму:
«Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу одну рану, а за вторую будет Самара».
Вскоре через Валериана Владимировича Куйбышева был получен ответ:
«Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы. Ленин».
28 сентября 1918 года я вместе с П. А. Кобозевым доставил в Симбирск Красное знамя ВЦИК, которым награждалась Железная дивизия за блестяще проведенную ею Симбирскую операцию. Отныне эту дивизию именовали Симбирской Железной дивизией.
С короткой речью Петр Алексеевич Кобозев вручил знамя начдиву Гаю, который принял его, встав на колено и поцеловав край полотнища. Держа в руках развернутое знамя, Гай, стоя в автомобиле, под эскортом конников, через весь город доставил знамя в штаб дивизии. Массы трудящихся на улицах Симбирска радостным «ура» встречали боевую награду, полученную Симбирской Железной дивизией за освобождение родины великого Ленина. Так еще на заре молодой Советской Армии в 1918 году впервые был установлен и вошел в жизнь, как традиция, воинский ритуал вручения и приема частью ее святыни — боевого знамени.
Телеграмма из Самары
После того, как пришло известие, что в оккупированной белочехами Самаре большевики-подпольщики подняли восстание рабочих, бойцы Первой армии рвались в бой, на помощь восставшим. А начальник Симбирской Железной дивизии Гай решился на отчаянный шаг, за который впоследствии получил от командарма серьезное внушение.
К этому времени в распоряжении армии появился авиационный отряд в составе двух «фарманов» и одного «сопвича». Поскольку я прошел краткосрочный курс офицерской воздухоплавательной школы, Михаил Николаевич возложил руководство действиями «армейской авиации» на меня. Основная ее задача состояла в осуществлении «глубокой» (до 30 километров) разведки.
Один из самолетов, насколько помню «сопвич», я придал Симбирской Железной дивизии. И вот после занятия Сызрани, когда в треугольнике Сызрань — Самара — Ставрополь шли бои, Гая Дмитриевич с летчиком (кажется, тов. Кожевниковым) садится где-то на картофельном поле под самой Самарой, узнает, что белогвардейцы из нее почти все удрали, и, вооружившись ручными гранатами, отправляется в город. Самару он знал хорошо и сразу двинулся на телеграф. Перепуганные его грозным видом, телеграфистки покорно стали отбивать на нескольких аппаратах: «Всем! Всем! Всем! Я, Гай, нахожусь в Самаре. Да здравствует Советская власть!»
А через некоторое время от Сергея Сергеевича Каменева по прямому проводу из Арзамаса мне пришлось выслушивать примерно следующее:
