Отчего-то расползающиеся на алые кляксы капли. Воздуха… Всего. Глоток. Воздуха.

Наваливается на меня, вжимает в пыльную стену, стискивает горло так, что меня вот-вот выключит, и… разжимает хватку.

Разворачивается и отходит. Вижу спину и то, что в его руках нет катаны.

Узнал меня.

Еще бы не узнал.

Едва не стекаю на пол, подкосившиеся ноги все же удерживают меня, не дают позорно плюхнуться на задницу.

Хватаюсь за шею и стараюсь перекрыть, загнать назад в глотку приступ кашля.

Гремит чем-то на стеллаже за стойкой, огибает ее снова и, привалившись к ней, наблюдает за мной уже с бутылью из темного стекла в руке.

Обтирает горлышко перчаткой и, открутив пробку, делает глоток.

Даже не морщится.

Тоже мокрый, с той только разницей, что капли на его одежде замирают на поверхности, а не вгрызаются в материю, противно налипая на кожу.

Алкогольные пары смешиваются с запахом застарелой грязи, разбавляют его.

- Я велел не попадаться мне на глаза.

Кривлюсь.

- Заведи себе псину, я не шавка.

Реплика приходится аккурат на момент нового глотка, и поэтому он только вскидывает брови, а, проглотив, языком собирает оставшиеся на губах капли.

Вот бы тоже промочить горло.

- Ошибаешься, именно шавка. Мокрая жалкая шавка.

- А ты сам? Разве не мокрый?

Пожимает плечами и, отставив бутылку в сторону, ладонью ерошит волосы, отводит назад налипшие на скулы прядки.

Наблюдаю со странной смесью любопытства и, пожалуй, толики опасения. Страха отчего-то нет, отчего-то мне не кажется, что, допив, он вырвет мне кадык и бросит истекать кровью.

Нет, уверен, что нет.

Но уточнить никогда не будет лишним:

- Не убьешь меня.

- Откуда столько уверенности в голосе?

Криво хмыкаю и наконец-то отнимаю ладонь от горла. Все еще саднит, скручивает, кажется, невозможной сухостью в глотке, но разве это значимо? Могло быть хуже. Много хуже.

- Тебе скучно.

Выпрямляется и, размяв шею, делает шаг в мою сторону.

Заставляю себя остаться на месте. Остаться даже тогда, когда оказывается рядом, в едином шаге. Оказывается совершенно расслабленным, но я-то знаю цену этой небрежности, знаю…

- Хочешь развлечь? - так пошло звучит, что в груди покалывает.

Покалывает, вызывая очень и очень странные ощущения. Наплыв.

- Разве мы договорили в прошлый раз?

Еще ближе, не удерживаю себя и пячусь, уходя вбок, чтобы не оказаться вжатым в стену.

Медленно меняемся местами. Теперь я спиной к стеллажу.

Немного приподнимая уголки губ, только немного, должно быть, потому, что, улыбнись он чуть шире, покажется раздвоенный язык.

- Это невежливо, отвечать вопросом на вопрос.

В полголоса отправляю его по всем известному маршруту и, вместо того чтобы сгруппироваться, выставить блок или, стиснув зубы, приготовиться к боли… поворачиваюсь спиной, направляясь к барной стойке, чтобы вцепиться в бутылку и осушить залпом пару оставшихся глотков.

Обжигает глотку, жжет пищевод… Проклятье. Бренди!

Глаза лезут на лоб, и я, не выдержав, захожусь в приступе кашля, сгибаясь напополам, цепляясь за стойку.

Презрительное «слабак» врезалось в сознание и проскочило мимо куском мокрого мыла.

Вместе со жжением вернулась и слабость с усталостью, а сверху для полноты ощущений обрушилась еще и боль.

Словно - бац! - и выдернули меня обратно в реальность, где больше всего я хотел бы продолжения той его игры или разговора. Только не его.

Кривлюсь и, заметив движение краем глаза, резво огибаю стойку, останавливаясь ровно посередине стеллажа.

Он выглядит разочарованным.

- Что, это все? И куда вся смелость делась?

- Иди ты, - проговариваю себе под нос, выходит хрипло и достаточно больно. Все-таки сжег глотку.

Хмыкает и, опершись на стойку, наклоняется вперед.

Становится крайне неуютно. Впрочем, в пыльном заброшенном баре мне было бы стремно и без него. Но не так стремно.

Сглатываю и только причиняю себе новую боль. Как наждаком по глотке.

Улыбается, словно Чешир, откидывая непослушные пряди - все лезут на глаза, липнут к скулам, не желая сохнуть.

- Ты прав в одном: мне скучно. И если хочешь жить - сиди тихо.

Оглушающий раскат грома. Словно прямо над нашими головами, под закопченным пожелтевшим потолком.

И шумовая завеса набирающего силу ливня слышится.

Этот проклятый дождь никогда не кончится.

***

Он неторопливо пьет, медленно перебирая бутыли на пыльных полках, я же, воспользовавшись установившимся молчанием, решаю глянуть, что там с рукой. Рана почти пылает, соприкасаясь со сползшим бинтом.

Скидываю куртку на стойку и, повернувшись боком к лампочке, рассматриваю то, что осталось от повязки, ссохшейся твердой коркой.

Прикасаюсь к ней и морщусь от тупой боли, словно нечто невидимое прикусывает кожу и перекатывает ее, надавливая коренными зубами.

Поменять бы.

Оглядываюсь по сторонам и припоминаю, что такие вещи обычно держат под стойкой.

Негромко звенит донышко вернувшейся на полку бутылки.

Кривлюсь.

К черту, потерпит до отеля, не отвалится.

- Поцарапался? - доносится насмешливо и, к моему удивлению, совершенно трезво. Сколько он уже вылакал? И что, ни в одном глазу? Но стоит ли удивляться, учитывая явно нечеловеческую природу этой твари? Нет, не думаю.

- Отъебись.

- Будешь громко гавкать - сломаю челюсть.

- Повторяешься.

- Отнюдь, я обещал вырвать твой длинный язык.