Насмешливо изгибается черная бровь, сам с места не двигается, всем своим видом излучая самодовольство и мерзостную снисходительность.
Замахиваюсь.
Лезвие встречает ножны.
На этот раз быстрее все. Сильнее. Больнее.
Действительно только играет со мной, отступает, лениво отмахиваясь, и это не может не злить.
Бесит, заставляя плотнее стиснуть зубы и выгадывать, каждый шаг свой просчитывать, и когда короткое лезвие цепляет его плечо, оставляя кривой росчерк, довольно щурится.
- Умница, - роняет вместе с кивком головы, небрежно, как выслужившейся собаке, и ярость опутывает.
Налетаю сбоку, пытаюсь добраться из-за спины, но все одно. Глухая оборона и ни единой попытки задеть в ответ.
Прыжок назад.
Дистанция в какие-то два метра.
Отираю лоб рукавом куртки, жалея, что не так просто вычистить агонизирующие легкие.
- Прекрати. Меня. Жалеть, - четко, рубя паузами и сочащейся затаенной злобой, выплевываю, упрямо задрав подбородок, а сам ощущаю, как коленки трясутся.
Короткая схватка вымотала, вспыхнувшая ярость окончательно посадила мои батарейки. Но продолжаю стискивать рукоять, и плевать, что того и гляди выскользнет из мокрой ладони.
В глотке першит, под диафрагмой словно кишки в клубок спутались.
И взглядом уже изучающе, без насмешки, чуть склонив голову набок, и тонко улыбается, на мгновение прикрыв глаза.
Звук, с которым лезвие покидает ножны, отпечатывается намертво, паяльником на подкорках, лязгом на внутренней стороне черепа.
Бликует в последних лучах закатного солнца.
Пригибаюсь, отводя одну ногу назад.
Смотришь совсем иначе теперь, оглаживаешь, и в алых глазах, опасных, будоражащих, мелькает нечто такое, что пугает куда больше физической боли или унижения.
Нежность.
Сглатываю, мышечный спазм неприятно прокатывается по горлу, и больше не медлю.
В этот раз мой выпад первый.
Это не похоже на танец, это не похоже ни на один из боев в «Бл@стере».
Сталь о сталь.
Искрами.
Надсадным стоном металла.
Сталь о сталь…
Тяжелым ботинком по голени, оставляя на светлой ткани след; локтем по солнечному сплетению, сквозь плотную куртку ощущая, как в грудину вминается единственный крест.
Горячо, смазано, огибая полукругом, и снова контакт.
Острозаточенного металла и взглядов.
Секунды лишь.
И болью сознание заливает, слепну, все окрашивается в черный, едва не падаю, неосмотрительно вытягивая руку в поисках опоры, и… Кончено.
Слишком быстро.
Перехватывает за запястье, выбивает нож, заламывает, дергая на себя. Сглатываю и, дернувшись, замираю: холод лезвия щекочет кожу прямо под кадыком.
Ощущаю, насколько близко находится сталь: одно неосторожное движение и… Почти физически чувствую, как мокнет ворот футболки, впитывая в себя струящееся красное.
Вздрагиваю от прикосновения пальцев, задирающих футболку, но только дергаюсь, чтобы оттолкнуть руку, как слышу насмешливое «ц-ц-ц», которым грозят непослушным детям.
Поджимаю губы.
Невесомо, почти без нажима оглаживает свежий, только-только зарубцевавшейся шрам. Плотный, грубый, все еще шероховатый.
Пробует затянутыми в латекс пальцами, вздрагиваю, представляя, как мог бы попробовать языком.
Делает шаг вперед, я послушно переставляю ноги тоже.
Подводит к чертовой облезлой будке и отводит лезвие. Тут же опускаю подбородок вниз, сглатываю и собираюсь было уже обернуться, как нихонто падает на гравийку, а моя правая рука попадает в железные тиски.
Сжимает до тупой боли, на грани звонкого хруста, и неторопливо заводит за мою спину.
Шаг, и буквально в затылок дышит.
Держит за заломленное запястье, выгибает дугой и, навалившись всем весом, давит, не позволяя нормально выдохнуть.
- Наигрался? - возвращаю реплику, и усмешка застревает в глотке, потому что разворачивает, освобождает кисть, но тут же хватает за волосы, дергает, оголяя беззащитную шею, и порывисто, рывком проводит по ней горячим языком.
Останавливается возле уха, больно прикусывает мочку и, влажно мазнув по раковине, шепчет:
- Давай, мышонок, не ломайся.
- Мы все еще о твоей цацке?
Колено, впечатавшее мне в живот, тоже не становится неожиданностью. Но от этого не менее больно, роящихся красных вспышек вокруг становится много, легкие сжимаются от недостатка кислорода, и я давлюсь оборванным вздохом, пытаясь согнуться и пережить это.
Не позволяет.
Явно наслаждается происходящим, и вторая обтянутая черным латексом ладонь лениво проходится по моему бедру.
Отталкиваю ее и тут же получаю в зубы.
Клацают, цепляются за язык, и безумно хочется сплюнуть в сторону, слишком явным становится металлический привкус.
Закрываю глаза, пытаюсь расслабиться, выгадывая подходящий момент для того, чтобы отодрать чертову клешню от своего затылка и, если повезет, подхватить меч первым.
Если повезет.
Наивный.
Заведомо знаю: уже проиграл.
- Присмирел?
Сжимаю веки еще плотнее, до слепляющей плотной черноты, и, подавшись вперед, насколько позволяет удерживающая рука, выдыхаю прямо в самодовольную рожу:
- Отсоси.
Закатывает глаза и, к моему удивлению, перестает выдирать мне волосы, но вместо того, чтобы обрадоваться и ляпнуть что-нибудь по этому поводу, я с хрипом хватаюсь за горло, безжалостно стиснутое черной перчаткой.
Двумя руками его запястье, уже не дурачась, сжимаю изо всех сил, пытаюсь отпихнуть - и тщетно. Совсем как в тот раз, совсем как когда негромкое «плачь, умоляй» выкручивало мои внутренности.
Вскидываюсь, всматриваясь в его лицо, в его прищуренные, алые, словно истекающие кровью глаза, и, задыхаясь, вкладываю в этот взгляд всю ненависть, на которую только способен.