— Я никогда не был под арестом, испугался. Точно не помню. Вот теперь мне кажется — читал лейтенант…

Захаров, заметя в степи движущуюся точку, отпустил Сергея. Вокруг была пустынная степь. По ней не катились серые волны отар, не стояли, словно изваяния, чабаны, к колодцу не мчались машины с цистернами, не рысили всадники. Только там, где люди не заметили в густой траве павших животных, черными тучами взлетали стаи ворон, да иногда, пересекая дорогу, показывались обожравшиеся падалью волки.

Резко затормозив, около Захарова остановился Кондрашов. Он быстро достал пакет и передал его старшему лейтенанту. Тот, обрывая край конверта, вскрыл его и, прежде чем достать листок, незаметно заглянул внутрь пакета. Контрольная полоска была цела. Зачем же понадобилась эта проверка Дубову? Что он… подозревает Кондрашова?.. Да ведь и он только что думал, почему протокол допроса читал сам лейтенант, а не дал его прочесть Сергею, и было ли там сказано о людях, которые не нравились Федору Терновскому? Захаров посмотрел на измученное тревогой и бессонницей лицо Кондрашова. Тот дремал, клонясь к рулю, и терпеливо ожидал ответа. Глядя на него, Захарову самому захотелось спать.

«Психует старина, — подумал он. — Мог бы ограничиться радиограммой. А может, кого на радиостанции проверяет, на всякий случай повторил?.. Но здесь коротко все?..»

— Я получил сообщение. Зачем вы ехали? — спросил Захаров.

— Видимо, капитан не доверяет радио, — устало ответил Кондрашов. — Ну, я поеду назад. Мне приказано вернуться.

— Одну минуту, передам ответ, — Захаров пошел к домику, в уме зашифровывая ответ Дубову: «Они плотники. Контроль цел. Выезжаю на второй колодец».

Зная показания жены Прохора Зуйкова, Кондрашов понимал, что Дубову известно, под какой маской работают в степи Васин и Кондаков. Он почувствовал, что посылка его с пакетом была связана не только с недоверием к радио, но была проверкой какого-то подсознательного подозрения, зародившегося у Дубова к нему, Кондрашову. Перед выездом из поселка он известил своего поездного попутчика о необходимости отзыва и всю дорогу к ферме обдумывал, как спасти соучастников.

Кондрашов кинул взгляд на домик, в котором скрылся Захаров, медленно склонился к мотоциклу старшего лейтенанта, повозился около мотора и снова, будто заснув, прилег на руль. Когда Захаров подошел к нему, он выпрямился, включил мотор. Проехав по кругу, остановился на дороге в Бугровой, спросил:

— Что передать?

— Я на втором колодце буду завтра. Завтра, — повторил Захаров, хотя сам собирался выезжать немедленно.

Кондрашов дал газ и вихрем понесся по степи. Когда первая ферма скрылась позади, он круто развернулся и прямо целиной помчался к Васину и Кондакову. Их он не застал на опустелой ферме и облегченно отер рукавом гимнастерки потный лоб. Но вдруг он увидел на развилке дорог ожидающих попутную машину двух человек. Они!

— Куда? — подлетев к ним, зашипел Кондрашов.

— Ну, кто спрашивает так путников, тем более незнакомых? — пошутил Васин. — Матвей Осипович, ты забываешь русские обычаи! — он весело улыбнулся, закинул ногу за ногу и достал трубку.

— На ваш след напали… Знают, что вы за «плотники», — испуганно заговорил Кондрашов. — Прохора пришлось убрать. Меня начинают контролировать, подозревают. Сегодня получу телеграмму о смерти жены и уеду! Дальше нельзя… Вы с Черных Земель не выедете, надо как-то прожить здесь. Месяц, два, пока утихнет! Черненко ищут, туда суйтесь осторожнее. В Бугровой не появляться, вас там знают. Лучше скрыться в крепи. Захватить охотничью лодку, выбраться на Кавказ… или перебыть в зарослях! — Кондрашов торопливо вышвырнул из коляски мотоцикла два свертка. — Вот ваше барахло охотников, захватил сейчас из тайника. Затаитесь! Переждите! — он оглянулся по сторонам и скомандовал: — Садись!

На развилке степных дорог никого не осталось.

…Поздно ночью добрался Захаров до второго колодца, бросив мотоцикл с испорченным мотором. Разыскав на покинутой ферме дежурного радиста, расспросил его о положении вокруг колодца. Передал Дубову: «Плотники выбыли в Кизляр. — Подумал и решительно добавил: — Выезжаю по фермам. Организую поиски на Черных Землях».

Утром по осенней степи замаячили дозорные. То там, то здесь на редких буграх вдруг вырастал конник. Иной приставлял ладонь козырьком к глазам, другой вскидывал бинокль и внимательно рассматривал равнину, тщательно прощупывал взглядом каждую складку или неровность. Около стогов сена всадники спешивались. Остерегаясь, обходили их вокруг, потом влезали наверх. У ферм, на скирдах, сторожкими птицами дежурили подростки, а на крышах чабанских домиков то и дело появлялись женщины. Теплый ветерок трепал цветные платки, сбивал их на плечи. Время от времени, пересекая неоглядные просторы, почти над самой землею медленно пролетал самолет. Вдоль приморских зарослей, отгораживая их от степи, расположились станами охотники, даже в тех местах, где испокон веков не было ни зверя, ни птицы. Изредка глухими дорогами в разных направлениях пробегали автомашины. Над равнинами стояла чуткая тишина, казалось, весь необозримый край насторожился, отыскивая врагов.

Максим Вавилов — кряжистый, рослый, с открытым мужественным лицом — стоял на бугре и просматривал зоркими глазами степняка чащобы тамариска.

Здесь, в низине, зимой лежат сугробы, весной озерами стоят талые воды, сюда летом стекают воды нечастых дождей и поэтому здесь высятся заросли степного кустарника. От обилия влаги вымахивает он вверх до трех-четырех метров, толщиной в руку у основания. Травы заплетают его, не пролезть… Дороги обегают заросли. Ни одна из птиц не гнездуется здесь, в поисках добычи не забредают сюда лисы, стороной обходят эти места зайцы из боязни попасть в лапы хищника. Это — убежище волков! Взять их тут почти невозможно. Ступнешь ногой, и в густой траве затрещит сушняк: не то что чуткого зверя, мертвого разбудит. Да и ружьем не развернешься так быстро, как надо, охотясь на волков. Но степняки умеют брать зверье и в таких, казалось, совершенно неприступных местах. Собираются вместе с двух, трех ферм и зажигают заросли. Ветер гонит ревущее пламя. Выскакивают волки в открытую степь. Вдогонку с гиком пластаются всадники. Зверь наддает, и сперва расстояние между ним и чабаном увеличивается, а потом медленно начинает сокращаться. И вот взлетает в воздух тяжелая плеть. От первого удара волк падает. Град ударов обрушивается на зверя. Ощерив пасть, он издыхает… Но иногда — на полном ходу провалится скакун ногой в сурчиный отнорок и, падая с переломленной ногой, разбивает седока. Залитыми болью глазами смотрит конь на стонущего хозяина, а зверь уходит…

Максиму Вавилову вчера глубокой ночью повстречались в степи два охотника. Они громко спорили, где бывает больше дроф. Обычно не разговорчив степной народ, но при встрече заведено перекинуться парой слов: кто, откуда, далек ли путь? Вот и весь разговор. Охотники же прошли мимо, будто не заметив Максима, а он при встрече с ними остановился. Тревожная радиограмма, полученная вечером, требовала усилить охрану сена, и Максим вернулся к скирдам.

Утром Максим выругал себя за то, что не спросил повстречавшихся, что они за люди? Эта тревога привела его к зарослям и сейчас не позволяла уйти. Вдруг Максим почувствовал взгляд зверя. Он схватился за ружье, взвел курки и оглянулся на заросли. Ничего не увидел, но присущее бывалым охотникам чувство близости хищника вновь удержало Максима.

Долго стоял он, прощупывая взглядом низину, потом, решив, что, видимо, привлеченные падалью в зарослях опять обосновались волки, пошел к ферме.

Максим дошел до места, где ночью повстречал охотников. Кое-где на пыльной дороге виднелись следы: большой и поменьше. Местами они были закиданы пылью от копыт коня проскакавшего на рассвете всадника, иные затоптал он сам, когда ходил к стогам. Он пошел по следам. Охотники, обойдя ферму, в километре от нее свернули с дороги.