А вот и дорогой друг, майор Сенюшкин!..

— Виктор, считай, что дуплетом!

— А если пояснее?

— Во-первых, Мелкумов, ну, тот, сосед Клычева…

— Миша, не тяни!

— Так вот, он видел Пономарева ночью около дома Клычева! У калитки.

— В ночь пожара?!

— Да. И, во-вторых, виделись очи, Гагуа с Пономаревым, вечером четвертого. Гагуа говорит, что Пономарев расстроенный был. Злой. Ни о чем не стал говорить, только автоген попросил.

— Что? Автоген?!

— Автоген! Гагуа дал ему автоген. Обижается, что до сих пор Пономарев так и не вернул его Очень обижен Гагуа. Говорит, что мужчины, друзья так не поступают,

Итак, неужели все-таки Пономарев?.. Иван Алексеевич Пономарев. Против него все больше и больше улик, Много косвенных, а одна — серьезная. Автоген, который он взял у Гагуа. Им можно было прорезать щель в стояке и инсценировать утечку газа Преступник, конечно, предполагал, что мы наткнемся на эту щель, даже рассчитывал на это. Щель очень тонкая, под гайкой, там, где нарезка. Мало ли по какой причине возникает такая щель. На редкость аккуратно прорезана… Но куда же исчез Пономарев?..

Коля Турин уже прекрасно ориентировался в городе. Он нырял из переулка в переулок и, наконец, остановил “газик” перед одноэтажным зданием. Это и было почтовое отделение А–88.

За окошком “Заказная корреспонденция” сидела девушка, как будто сошедшая со страниц сказок “Тысячи и одной ночи”.

— Простите, девушка… — Я чуть не заикался от смущения, со мной подобное бывает, когда я вижу такие создания. — Могу ли я посмотреть журнал с отметками о заказной почте?

Она не удостоила меня даже взглядом.

— Если разрешит товарищ Шарипов. Кабинет рядом с отделом доставки.

Я открываю дверь с табличкой “Шарипов М.X.” и вхожу.

— Что? — не говорит, а стреляет мужчина в гимнастерке, не отрываясь от бумаг, лежащих перед ним на столе.

Я представляюсь и тычу ему под нос удостоверение. Какая метаморфоза! Шарипов М.X. тут же вскакивает и тянет мне свою руку. На его лице сияет улыбка. В двух словах я излагаю суть просьбы. Он поднимает телефонную трубку.

— Пришлите ко мне Мендыгуль! — тоном приказа говорит он. Шарипов М.X., наверное, из отставников, в нем чувствуется военная косточка.

Мы молчим. Через несколько минут входит Мендыгуль, та самая девушка за окошком. Мендыгуль… Имя-то какое! В нем что-то таинственное, и я про себя подпеваю. “Мендыгуль, Мендыгуль..”

Мои покойные родители мечтали, что я буду музыкантом, а я стал старшим инспектором уголовного розыска. Музыкант из меня и не мог получиться, потому что, играя гаммы и “Этюды” Черни, я думал о том, как наша улица обыграет наконец в футбол соседнюю. Это был предел моих мечтаний.

— Вызывали, Мурад Хасанович?

— Да, — кивает он. — Помогите, пожалуйста, разобраться товарищу с заказной почтой, поступившей в наше отделение в конце мая и в начале июня.

— Хорошо, Мурад Хасанович.

Шарипов М.X. смотрит на меня, и вновь улыбка заполняет его круглое, до синевы выбритое лицо.

Мендыгуль… Мендыгуль…

Мы выходим с ней из комнаты. Навстречу — парень в ковбойке.

— Оразбаева! — говорит он — Ты не забыла о вечере? Ты читаешь Маяковского!

— Помню!

Ну вот, я и вспомнил. Лейтенант Габибулин говорил о том что сын Хромовой Зикен Бейсеев пьет от неразделенной любви к Мендыгуль Оразбаевой, работающей на почте. Мир все-таки тесен, особенно если он ограничен рамками Салтановска.

Мы идем молча. И вдруг я неожиданно для самого себя говорю.

— А я вас знаю, Мендыгуль.

— Вы — меня? — улыбается она. — Откуда?

— Вы уже помирились с Зикеном?

Ее глаза сразу становятся злыми.

— С Зикеном? Вы его знакомый?

— А что?

— А то, — резко отвечает она, — что если вы его знакомый…

Черт меня дернул за язык! Она отворачивается от меня, и я вижу, как начинает пульсировать у ее правого уха тоненькая синяя жилочка… Еще несколько секунд тягостного молчания — мы пришли.

Я листаю “амбарную книгу”. На имя Клычева заказная почта не поступала. Ни в мае, ни в июне. Я уже хочу закрыть “амбарную книгу”, когда мои глаза натыкаются на знакомую фамилию.

Пономареву И.А., улица Фрунзе, 6 — письмо из Заейска. От Маланиной А.И. Дата поступления — 4 июня 1960 года.

Я прыгаю от радости — мысленно — и закрываю книгу.

— Спасибо, — говорю я Мендыгуль.

Она молчит.

— Скажите, Мендыгуль, а где у вас междугородная телефонная станция? Есть такая?

— Рядом с нашим домом.

— До свидания, Мендыгуль Оразбаева! А Зикена я вовсе не знаю. — И я улыбаюсь.

Она растерянно хлопает длинными, загибающимися ресницами.

…Междугородная телефонная станция.

— С вашим городом у нас автоматическая связь. С Алма-Атой нет. Для того, чтобы позвонить из Алма-Аты в Салтановск, разговор нужно заказать, — объясняет начальник станции, милая русоголовая женщина с усталым взглядом.

Через несколько минут я уже внимательно изучаю список телефонных номеров. Собственно, меня интересует лишь один телефон в Салтановске — 2–54–67. Это номер домашнего телефона покойного учителя Клычева. Кто и откуда ему звонил в конце мая или в начале июня?.. Из Алма-Аты Клычеву не звонили. На всякий случай я проверяю весь май. И даже апрель, хотя это уже для перестраховки. А вот из нашего города Клычеву звонили 3 июня.

Абонент 26–45–75 — абоненту 2–54–67.

Абонент 26–45–75 — это Галицкая Ксения Эдуардовна.

Круг замкнулся. Минхан Ергалиевич Абугазин может быть доволен. Кое-что я привезу ему из Салтановска.

Мы едем на улицу Фрунзе. Короткая остановка у телефона-автомата.

— Ангелина Федоровна? Шигарев беспокоит. Вы не будете возражать, если я к вам на несколько секунд заскочу? Что? Хорошо, давайте опять у памятника Джамбулу.

Когда-то в школе мы учили стихи великого акына. Интересно, а как Мендыгуль Оразбаева читает стихи Маяковского?..

Я замечаю Ангелину Федоровну. Она идет торопливо Все-таки это удивительное зрелище: торопливый мелкий шажок изящной женщины. Неужели Пономарев из-за нее стал убийцей? Ах, страсти человеческие… Сколько из-за вас оказалось загубленных жизней?!

— Я отниму у вас совсем немного времени.

— Да уж, пожалуйста…

— Кто такая Маланина А.И.?

— Анастасия Ивановна? — ее глаза широко смотрят на меня. — Это бабушка моего мужа. Она живет в Заейске. А что?

— Когда пришло от нее последнее письмо?

— Не помню… Простите, вы что-нибудь узнали о нем?

— Пока нет. Вы могли бы показать мне письма Маланиной?

— Да.

— Я подвезу вас.

Она не приглашает меня в дом. Салтановск — маленький городишко. Здесь все друг о друге знают всё. Я понимаю, ей не хочется давать лишних поводов для сплетен, боится, что дойдет до мужа. Значит, она верит, что он вернется? А если Пономарев уже четвертого июня решил сжечь за собой все мосты и для этого поджег дом на улице Мосягина?

— Вот. — Она протягивает пачечку писем в кон­вертах.

— Коля, поехали!

У дома, на котором висит вывеска “Ателье”, Ангелина Федоровна просит остановиться. Она молчит, пока я читаю. Письма как письма. Письма старого человека. “Ванечка”… “Ангелочек”… “Милые”… На каждом конверте крупным почерком выведено: “г. Заейск, В-22, ул. Красных Партизан, дом 7”.

Я возвращаю письма.

— Я выйду здесь, — говорит Ангелина Федоровна — Умоляющий взгляд. — Я понимаю… Но я прошу сообщить мне, если… — она не заканчивает, но я все понимаю. Мне ее искренне жаль. Представляю, каково ей будет потом. Ей, наверное, придется уехать “Муж убил любовника. Слыхали?!” Доказать еще нужно. Нельзя человека называть преступником, пока не доказано, что он им стал.

Я возвращаюсь в горотдел. И кладу перед Сенюшкиным листок, на котором написан адрес Маланиной

— Что это? — спрашивает Михаил.