Маарах же, в отличие от брата, старался никогда не демонстрировать перед широкой публикой своих истеннейших чувств. Взгляд его был всегда безразлично-ровным и абсолютно бездейственным.

Вот и на этот раз, ответив на горячие братские объятья лишь холодным кивком головы, он, задрав к самому верху полы длинного платья, поспешил пройти в покои восточного принца. Уже на самом входе во дворец Маарах вдруг обернулся к робко семенящему за ним брату и, обнажив белоснежные огромные зубы, тихо проворковал:

- А ведь ты знаешь, я совсем забыл про свой главный подарок.

И махнув рукой в сторону серошкурой тройки, он звонко прокричал:

- Савва, выйди на свет!

И сейчас же дверь кареты распахнулась настежь и перед принцем и его верными слугами предстал тоненький невысокий юноша, одетый в черное парчовое платье. На голове его высился длинный желтый колпак, из-под которого выбивались наружу толстые светло-каштановые кудри. Заметив принца, он отвесил ему поясной поклон и еле слышно пролепетал:

- Приветствую тебя, о мой господин!

И тут же принц и все присутствующие при этой сцене слуги в один голос громко закричали друг другу:

- Яков, Яков, это же Яков!

И действительно, появившийся перед дворцовой публикой юноша был необъяснимо похож на главного королевского певца.

Сам же Яков, все это время мирно стоявший в стороне, сильно смутился. Худощавый большеглазый гость показался ему не только невероятно похожим на себя. В его бледном, хорошо очерченном личике Яков успел разглядеть что-то донельзя знакомое и родное, как будто он уже и раньше имел возможность лицезреть его в непосредственной близости от себя.

- Позвольте представить вам, владыка Востока, моего главного придворного художника! - с гордостью продекларировал Маарах все никак не могущему опомниться от изумления брату.

- Ты прекрасен как Божий день, юноша! - дрожащим от волнения голосом воскликнул принц. - Я надеюсь, что смогу тебя полюбить точно так же, как и твоего некровного близнеца.

Савва снова ответил на приветствие принца лишь тихим поклоном. Однако Яков, все это время неотступно следивший за выражением лица нового гостя, заметил, как в его доселе абсолютно немом взоре появился маленький проблеск надежды.

"А если на самом деле он станет новым любимцем владыки?" - тревожно подумал он тут же про себя, и сердце его задребезжало от неведомого доселе чувства глубокой ревности.

Между тем принц, окончательно освободившись от сразившего его наповал удивления, вызванного появлением Саввы, взял под руки двух своих новоприбывших гостей и удалился вместе с ними в королевский дворец.

Две недели, проведенные Маарахом и его придворным художником в доме Мизраха показались Якову целой вечностью. Ещё никогда время в дворцовых стенах не тянулось для него так мучительно и невыносимо медленно.

С первого же дня своего появления в восточном царстве Савва стал вводить самого верного из подданных Мизраха в нестерпимо-мрачное раздражение.

В отличие от Маараха, почти все время суток находящегося у себя в покоях и лишь изредка выходящего на балкон для того только, чтобы проводить багрово-серое вечернее солнце в громадную пасть дикого безжалостного запада, Савва ведь день бродил по широкому королевскому двору и приходил в свою комнату уже далеко за полночь.

Едва переступив порог царского дома, он захотел вдруг непременно познакомиться со всеми обычаями, заведенными в королевстве Мизраха. Узнав от простодушного принца об ученической комнате, Савва в тот же день решил обязательно посетить все совершающиеся в ней занятия.

К большому удовольствию Якова, первые семь уроков Савва пребывал в абсолютном молчании, лишь внимательно слушая мирные духовные наставления принца, которыми тот всегда щедро одаривал своего единственного ученика. И только в конце восьмого занятия, посвященного самой великой из людских добродетелей, он вдруг встал на колени перед Мизрахом и заплакал горькими покаянными слезами.

Однако принц в ту же секунду поднял Савву с земли и проводил прямо к себе в покои, где продержал главного художника Западного края, получившего возможность наконец-то познать всю могучую силу истинной безлукавой отцовской любви, до самой середины светлой восточной ночи.

На следующие сутки Савва снова зашел на урок к Якову, чем весьма опечалил последнего, уже надеявшегося, что этот день Мизрах целиком и полностью посвятит одной только его персоне. Однако по истечении последнего занятия Савва опять затворился с принцем в его тесной донельзя комнате и пробыл там до наступления темноты.

Нужно обязательно отметить, что новый посетитель Восточного края сразу же обрел расположение всех старейших насельников дворца - и сурового Трума, и простодушного Корбана и даже всегда осторожного к людям Паиля. Последний настоль проникся любовью к немногословному скромному юноше, что даже позволил присутствовать ему однажды на одном из своих судов. Эта новая милость, оказанная только что появившемуся юнцу, смогла ввести нашего главного героя в невероятно сильное расстройство. Ведь за все свои пятнадцать лет пребывания во дворце он ни разу не удостаивался от белогривого хранителя порядка подобной благосклонности.

"И как только этому тощему тихоне удалось так быстро завоевать столько чистых, неподкупных на лукавство сердец?" - сокрушенно думал Яков и душа его тут же наполнялась желчным зловонным месивом гнева.

С яростным нетерпением ждал он того самого дня, когда Савва и его постоянно находящийся в затворе правитель покинут пределы Востока. И вот наконец в один из теплых мартовских, переполненных светом дней вышедший к утренней трапезе Маарах громко возвестил принцу, что утром следующего дня они с Саввой должны будут отправиться в обратный путь. При этом глаза его придворного художника в ту же секунду наполнились жгучими слезами горестного сожаления.

Бедный принц, также весьма расстроенный поступившей от брата вестью, сейчас же объявил всем собравшимся за столом, что сегодня вечером в стенах дворцового дома будут устроены торжественные проводы столь дорогих для его сердца гостей.

Весь этот день Яков ходил в неимоверно приподнятом настроении. Даже очередной визит Саввы в ученические покои не смог потревожить его опьяненное от радости сердце. Вечером же, хорошенько умывшись в холодном источнике, устроенном в самой сердцевине величавого столетнего кедра, мирно растущего прямо под окнами дворца, и надев свой лучший наряд, Яков поспешил пройти в королевский сад, где должен был состояться праздник.

Сразу на входе он неожиданным образом увидел вдруг Савву с большим бумажным свертком в руках. Заметив Якова, он кивнул ему вместо словесного приветствия головой и удалился к уже собравшимся за столом трапезнующим.

Стоит заметить, что Мизрах решил позвать в тот день на устроенный в честь отъезжающих гостей богатый ужин не только уже знакомых нам обитателей королевского дома, но также и всех жителей своего бескрайнего царства.

Никогда Яков ещё не имел возможности видеть столько народу на маленьком царском дворе. Желающих проводить любимого брата государя было настолько много, что большинству из них пришлось ютиться возле огромных густых фиг, росших в большом изобилии в царском саду, потому, как просторный трапезный стол смог приютить у себя лишь самую малую часть всех пришедших на праздник.

"А меня мой господин никогда так не чествовал, даже в день собственного дня рождения!" - с громким сожалением отметил Яков, посмотрев на праздничный стол, в самом центре которого гордо восседали Маарах и его спутник.

Незаметно пройдя мимо фермеров, уже порядком повеселевших от нескольких выпитых кубков старейшего вина, Яков остановился возле одной из смоковниц. Но на его собственное счастье, в одиночестве ему пришлось пребывать совсем недолго. Уже через несколько минут главного королевского певца заприметили сразу несколько крестьян, коротающих отведенное для праздника время под соседними фигами. С радостными воплями бросились они к Якову и, схватив его под руки, подвели прямо к принцу, который в это время о чем-то с увлечением спорил с главным судьей. Однако только взглянув на представшего перед ним Якова, принц в ту же секунду соскочил с места и взяв в свою горячую ладонь холодную кисть юноши, робко попросил: