И с этими словами принц провел рукой по своим дальним и ближним окрестностям, как будто призывая женщину оторваться хотя бы на миг от своего обиженного нутра и посмотреть на окружающую её действительность, заслуживающую гораздо больше внимания, чем горделивые помыслы. Убитая горем мать решив, видимо, послушать государя, оглянулась вокруг. Её затуманенный слезами взгляд быстро пробежал по прекрасным виноградным садам и аккуратным крошечным фермерским домикам, мелькавшим вдалеке, и, наконец, остановился на красивом белокуром мальчике, стоявшем рядом с принцем. Яков, до этого в совершенном спокойствии взиравший на происходящую сцену, вдруг заметно оживился. Его светло-серые хрусталики, ещё минутой ранее желавшие больше всего на свете ночного покоя, наполнились заметным волнением.

Взглянув всего лишь раз в темно-синие оконца глаз крикливой незнакомки, он вдруг понял, что ни за что не сможет отпустить её от себя в столь подавленном состоянии. Горе этой малоизвестной женщины теперь стало и его горем тоже, и каждая из её пролитых слез стекала в его сердце жгучей ртутью.

"Ах если бы только на миг я смог обратиться в её погибшего сына, чтобы в её душе вновь ожила любовь!" - грустно подумал он про себя.

И тут ему на ум вдруг пришли слова одной песни, которую так любил напевать Трум вместе с Мизрахом. Она называлась "Лирой любви" и была посвящена всем обездоленным, затухшим от собственного гнева сердцам.

Посмотрев ещё раз в поблекшие от жажды мести глаза женщины, которую Яков уже всем своим существом жаждал наречь родительницей, он еле слышно запел.

Тихим сладкозвучным потоком полились из его юных алых уст восхитительнейшие слова самой прекрасной из песен. Яков пел о чистой бескорыстнейшей сыновьей любви, могущей покрыть собой все известные в мире страсти и добродетели, о материнской кротости и людском милосердии. И с каждой нотой его бледно-слабый тенорочек крепчал все больше и больше и наполнялся яркими богатыми оттенками, какие можно было встретить только в голосах известных всему миру запевал.

Закончив, наконец, свою чудеснейшую песню о всемогущественной любви, Яков стыдливо потупил взор, будто извиняясь за свой совершенно случайно проявившийся талант, и побежал стремглав обратно во дворец. Уже переступив порог дома он услышал у себя за спиной громкое рукоплескание Мизраха и всех находящихся с ним поблизости поданных.

- Истинно вам возвещаю, мой дорогой владыка, - прокричала наша недавняя знакомая, обретшая после исполнения "Лиры любви" долгожданнейший сладкий покой, - если живы ещё мои деточки, то одна из них обязательно находится у вас во дворце. Ибо так мог петь мне только мой собственный сын!

И обняв своего мужа, ещё несколько минут назад представлявшегося ей самым заклятым врагом, она вместе с ним удалилась в родное село.

Уже ближе к полуночи, дверь их дома сотряслась от громкого стука. Решив, что к ним в хижину ломиться один из соседей, страстно любивший хорошо отметить свою очередную получку, фермер вышел на порог с тяжелой чугунной кочергой. Но вместо знакомой донельзя размытой сине-красной физиономии он вдруг увидел перед собой маленькую корзинку, в которой громко звали на помощь двое крошечных, завернутых в старый прохудившийся плед, подкинутых малышей.

В этот день бедный фермер и его жена наконец-то смогли обрести потерянное когда-то сокровище, а их возросший вдали от отчего дома сын - так хорошо припрятанный в недрах своего тела талант, который в скором времени стал главной причиной зависти для многих лукавых умов нашего бренного мира.

С того самого судного вечера из уст Якова практически все время не переставали литься прекраснейшие серебристые потоки нот.

Услышав только раз сладкозвучное пение своего любимца, посвященное так и не опознанной матери, Мизрах на следующий же день незамедлительно издал указ привести к Якову самого лучшего учителя пения. Оказавшись в надежных руках, талант мальчика стал проявляться во всей красе и уже в скором времени о дивном голосе маленького насельника дворца знали все жители государства. Всякий раз в воскресный день в царский дворец стекались люди с самых окраин огромной страны для того только, чтобы услышать восхитительный голос Якова. Его чудные песни, повествующие о всеславных людских добродетелях, заставляли зрителей хоть на несколько секунд да отвлечься от назойливых житейских мыслей и подумать о страшном судном дне, каждый день все ближе и ближе мелькающем перед глазами.

Стоит отметить, что единственным и главным слушателем его все это время был простой деревенский люд, так любящий бывать на воскресной королевской трапезе, за которой можно было без стеснения выпить красного тысячелетнего вина из одной чарки с государем и от души поспорить с мудрым суровым Паилем. И хотя нищие зрители никогда не одаривали его деньгами, он был безмерно счастлив видеть их каждый раз на очередном своем выступлении в главном королевском саду.

К огромному благу юного певца, он ни разу ещё не имел даже малейшей возможности видеть перед собой иную, более зажиточную публику, привыкшую взирать на истинный Господний талант лишь сквозь призму заплаченных за его выступление монет.

Так, быть может, наш герой и прожил бы всю свою жизнь в окружении достопочтенных бедняков, если бы в один из мрачных дождливых дней на королевский двор не пожаловал одноутробный брат его любимого принца, являвшийся, как и его господин, правителем соседствующего с Восточной страной Западного государства.

С Мизрахом король-близнец находился уже давно не в самых ладных отношениях. Что послужило причиной возникшей между государями неприязни, никто не мог даже догадываться. По одним слухам главным виновником конфликта стало когда-то не совсем честно поделенное отцовское наследство, большую часть которого якобы прибрал к себе под крыло Мизрах. По другой, также весьма непроверенной информации, брат принца, отличавшийся слишком желчным несносным характером, просто завидовал излишней доброте покровителя Якова, за которую его совершенно безлестно любили все поданные, начиная от бедной челяди и заканчивая такими же бедными дворцовыми жителями.

Так или иначе, но Маарах (а именно так был наречен правитель Западной страны) не слишком любил проводить время возле названного отца Якова. Поэтому его визит удивил всех подданных Мизраха наисильнейшим образом.

К своему брату Маарах пожаловал на любимейшей алмазной колеснице, управляемой тройкой мрачных бледношкурых волков. Ещё ранним утром Яков, облетающий владения своего господина на крепкой спине Трума, заметил возле самой границы три бледных пятна, за которыми неотступно следовал переливающийся всеми цветами радуги великолепнейший алмазный шар. Подлетев чуть ближе к столь необычному видению, верные прислужники Мизраха смогли уже явственно разглядеть роскошнейший экипаж владыки Западного царства, направляющийся прямо к правительственному дому, расположенному в самом центре Восточной страны.

Подъехав вплотную к невысоким, всегда открытым для посетителя дубовым воротам, карета остановилась и из неё медленно показалась статная фигура правителя, прикрытая златотканым длинным одеянием, вдоль и поперек расшитым чудеснейшими жемчужными нитями.

Однако не успел он покинуть пределы своего богатого дорожного дома, как сразу же оказался в крепких объятиях обезумевшего от радости Мизраха.

Никогда ещё Яков не видел на лице своего господина столько безлукавого светлого счастья. Казалось, за одну секундную встречу с братом Мизрах готов был пожертвовать всеми своими бескрайними землями. Между тем, взгляд Маараха во все время приветствия оставался по-прежнему спокойно-пустующим. Несмотря на свою внешнюю похожесть с братом, западный король разительнейшим образом отличался от покровителя Востока.

К своему собеседнику Маарах всегда обращался лишь с высоты своего царского величия. Даже ростом он казался чуть выше покровителя Якова, спина которого от постоянного прислуживания своим же собственным подданным стала неимоверно сутулой. Впалые щеки западного правителя, покрытые бледной, донельзя ухоженной кожей также не шли ни в какое сравнение с почерневшим от солнца круглым лицом Мизраха. Но самое большое отличие усматривалось во взглядах обоих братьев на окружающую их нерукотворную действительность. Глаза Мизраха всегда и всюду возвещали лишь об одной бесконечной вселенской любви, которой он старался одарить всякого из своих подданных - и зажиточного толстого фермера, и бедную вдову и даже хитрого нищего пройдоху, пришедшего за внеочередной щедрой милостыней.