Как уже отмечалось, стиль «Шахнаме» нельзя изучать без уяснения вопроса о традициях и новаторстве. Здесь трудно высказаться с полной определенностью, так как памятники, непосредственно предшествовавшие периоду создания поэмы, не сохранились.

Элементы художественного мастерства Фирдоуси (образы, метафоры, сравнения) полностью были унаследованы классической литературой последующего периода. С другой стороны, очевидно, что не Фирдоуси лично их изобрел, ввел в литературу и т. д. «Шахнаме» — одна из самых ранних книг восточного Средневековья — уже отмечена печатью традиционности. Да иначе и быть не могло: ведь это в основе эпическое народное произведение. Традиция, лежащая в основе стилевых приемов и образов Фирдоуси, могла быть и книжно литературной и устной народной.

О книжной традиции можно составить примерное суждение по сохранившимся обломкам сасанидской и пехлевийской (мусульманского периода) литературы. О фольклоре — только по отражениям в литературе, т. е. еще меньше. Ведь памятников современного эпохе Фирдоуси народного творчества пет. Но мы знаем, что ранние таджикские и персидские поэты в период возрождения литературы на родном языке (фарси-дари) усиленно черпали материал в народной лирике. Это относится и к Фирдоуси, роль которого была особенно <велика в период становления национального (условно) языка. То, что поэт закрепил авторитетом своей «вечной книгн», имело решающее значение в деле стабилизации литературного языка и стиля.

При чтении поэмы обращаешь внимание на повторяемость, сходство известных сюжетов, стандартов и общих мест. Известно, что это одна из характерных черт народного эпического творчества. В «Шахнаме» много повторений ситуаций, характеристик, описаний, особенно в дополнительных сценах-эпизодах. Даже в основных эпизодах встречаются «штампы», но, всматриваясь пристальней, мы видим и то, как постоянно варьирует эти стандарты автор, как часто оживляет их каким-нибудь новым штрихом. Вот в этом и сказывается действительное мастерство Фирдоуси и результаты его большой работы над поэмой. Действительно, если взять основные сходные эпизоды поэмы, то нельзя не признать их внутреннего разнообразия. Сцены боя Ростема с Сохрабом, Исфендиаром, Эшкебусом, Афрасиабом настолько внутренне различны и динамичны, полны огня, что забывается стабильность частностей. А массовые сцены — при неизбежности эпических стандартов — как они разнообразятся автором, эти сражения Феридуна, Менучехра, Кей-Хосрова, Кадисия!

Многообразны и дидактические варианты и лирические вставки. Как различны основные романтические эпизоды о Зале и Рудабе, Бижене и Мениже, Сиявуше и Судабе, Хосрове и Ширин! А как многообразно описывает Фирдоуси пиры или природу! Вот как, например, варьирует Фирдоуси описания прихода ночи (часто мы встречаем первую строку, говорящую о заходе солнца):

т. е. «когда скрылось блистающее солнце. . .» и дальше несколько вариантов продолжения:

т. е. «заперли дверь покоя, и ключ оказался потерянным».

т. е. «темная ночь вывела на колесо [неба] войско [звезд] и т. д.

Кроме повторяемости сюжетов и образов, при чтении «Шахнаме»» в глаза бросается гиперболизм описаний, характеристик, сравнений. Можно сказать, что гипербола — излюбленный прием Фирдоуси.

Гиперболизм выражений и характеристик вообще свойственен народному героическому сказу, но такой гиперболизм не только не противостоит правде искусства, а сопутствует ей. Он нужен в поэме для реализации мифического, сказочного элемента. У Фирдоуси сказочное, фантастическое живет в поэме реальной жизнью, потому что все эти дивы, пери, драконы в представлениях народа реальна существуют, общаются и борются с людьми.

Естественно, рядовому человеку не под силу вступить в борьбу со стихией, драконом и т. д. Тут нужны люди, сильные и телом и духом. Нарушение автором пропорций внешнего правдоподобия, для того чтобы резче подчеркнуть, выделить нужный момент, глубоко свойственно художественному творчеству. Другими словами, здесь имеет место формальное нарушение закона при верности ему по существу.

Реалистичность творчества Фирдоуси является выражением реалистического, по существу, миропонимания поэта. Разумеется, эта не реализм как определенное литературное направление, а реалистическое отношение к действительности. Автор видит и хочет видеть не искаженное представление о мире, а самый мир и в меру своего (и народного) опыта отображает реальный мир в своем творчестве.

Это выражается и в описаниях природы, и в описании человека, в тонком проникновении в его внутренний мир. Автор умеет открыть живое, человеческое даже в космических мрачных образах, например в образе Зохака.

Многочисленные образы врагов-туранцев также отнюдь не залиты одной черной краской, как и иранцы не всегда изображаются только положительно.

Во внимании к подробностям быта, мелким деталям, в использовании сравнений, эпитетов, большей частью в основе своей конкретных, живых, народных также сказывается стремление Фирдоуси к реалистической точности.

Неразрывно со стилем связан и вопрос о языке «Шахнаме».

Язык поэта в разных частях поэмы также отражает различие источников. Большая часть «Шахнаме» является версификацией мансуровского свода, и этот древнейший памятник новоперсидской прозы в значительной мере определяет общую характеристику поэмы, ее языка в частности. Используя арабоязычные своды, можно получить представление о том, чего не было в мансуровском своде, и, следовательно, взято Фирдоуси из других источников (например, сказ о Ростеме и Сохрабе, о Бижене и Мениже).

Внимательный взгляд обнаруживает некоторые несходные черты языка в различных частях «Шахнаме», обусловленные различием источников. В этом направлении серьезных исследований еще не было, вопрос остается открытым. Особо детального изучения требует язык тех частей «Шахнаме», которые основаны на «новоперсидских» источниках.

Но вот другая группа — группа арабоязычных источников, лежащих в основании повествования об Искендере и «полуахеменидах» — кеянидах: Дара (сын Бехмена) и другого Дара, источников, связанных с западом и эпопеей Александра. Здесь уже явно бросается в глаза разница в языке, прежде всего насыщенность его арабизмами (в лексике).

В основных частях «Шахнаме» удельный вес арабских слов невелик, и все они уже прочно вошли в основной фонд складывающегося литературного фарси, а в «Искендер-наме» (преимущественно) изложение пестрит арабизмами, часть которых и позднее осталась в пределах словарного запаса. Помимо отдельных слов, встречаются и арабские выражения, мусульманские формулы и т. п.

Здесь зависимость языка Фирдоуси от источников, им использованных, выступает с особой наглядностью. В дальнейшем изложении — в сасанидской части — язык повествования возвращается к общему стандарту, но арабизмы очень уместно появляются в эпизодах, связанных с действиями арабов, в их речах, например в обращении Шо'бе — посланца Са'да к испехбеду Ростему:

«Так сказал Ростему: «О достославный,

Если примешь веру (ислам), то алейка-с-салам»[446]

В целом же язык «Шахнаме» и поныне является образцом свободного от арабизмов литературного фарси. Но в языке Фирдоуси нет особой нарочитости в изгнании арабских слов, а тем самым, по-видимому, и искусственности в сравнении с живой литературной речью своего времени. Несомненно, в языке поэмы арабизмов и должно было быть меньше, чем в живом разговорном языке. Тематика и источники, конечно, не давали для этого оснований, наоборот, обусловливали значительную долю архаизмов, специальной и уже ко времени Фирдоуси устарелой лексики, так богато представленной в «Шахнаме». На наш взгляд, язык Фирдоуси в «Шахнаме» при наличии архаизмов и известного количества арабизмов более близок к живой речи, чем, например, нарочито освобожденный от арабской лексики язык некоторых «принципиальных» статей Пуре-Давуда (XX в.).