Несложно догадаться, что эта книга была написана под диктовку сердца, и на ее страницах соседствовали горечь и надежда. Разумеется, преобладание эмоций над профессиональной рассудительностью не было ее сильной стороной. Но каков контраст с унылыми трактатами того времени! Неудивительно, что стражи чистой экономики не воспринимали мысль, изложенную в следующей форме:
Возьмите… любого расчетливого предпринимателя, что не знает никаких теорий, но умеет делать деньги. Скажите ему: «Вот стоит маленькая деревушка, через десять лет она превратится в огромный город – через десять лет железная дорога займет место кареты, электрический свет придет на смену свече. Город будет изобиловать станками и прочими улучшениями, многократно увеличивающими эффективность труда. Будет ли через десять лет выше ставка процента?» И он ответит вам: «Нет!» – «Вырастет ли оплата труда рядовых рабочих?…» Он скажет: «Нет, оплата труда рядовых рабочих не повысится…» – «Что же вырастет?» – «Вырастет лишь рента, доход с земли. Так что заполучите кусок земли и держитесь за него».
И если вы воспользуетесь его советом, то больше от вас ничего не потребуется. Вы можете присесть и закурить свою трубку, можете развалиться, словно неаполитанские бродяги или мексиканские леперос, подняться на воздушном шаре или провалиться в нору – что бы вы ни делали, через десять лет, не пошевелив для этого пальцем и не произведя каких-либо общественно полезных действий, вы будете богатым! Скорее всего, в новом городе у вас будет шикарный особняк, но где-то на его улицах обязательно обнаружится и дом призрения.[162]
Приводить бурлящий эмоциями аргумент целиком не стоит – его смысловая часть отражена в приведенном пассаже. Генри Джорджа приводит в ярость один вид людей, чьи доходы, зачастую поражающие воображение, обязаны своим происхождением не услугам, которые эти люди оказали обществу, а исключительно тому факту, что им посчастливилось обладать удачно расположенной землей.
Конечно, Рикардо дошел до этого намного раньше, но он лишь предположил, что в бурно развивающихся обществах присутствует тенденция к обогащению землевладельцев за счет капиталистов. Для Генри Джорджа с этого все только начинается. Высокие рентные платежи не только лишают капиталиста причитавшейся ему прибыли, но и тяжелой ношей ложатся на плечи рабочего класса. Он также выяснил – и это было самое страшное, – что именно они приводят к тем «пароксизмам» промышленности, как называл их он сам, что время от времени потрясают общество до самого основания.
Надо сказать, что аргументы вполне можно было изложить более убедительно. Прежде всего, Джордж опирался на тот факт, что раз рента изначально является своего рода вымогательством, то и полученный землевладельцами, в отличие от предпринимателей или простых рабочих, доход получен нечестно. Что касается кризисов, тот тут Джордж был уверен: существование ренты неминуемо ведет к спекуляциям землей (такое на самом деле происходило на западе США), а значит, и к обвалу рынка, способного утянуть за собой все остальные рынки.
Разоблачив истинные причины бедности и преграды на пути прогресса, Джордж без труда выписал больной экономике рецепт: внушительный налог. Речь шла о налоге на землю, который поглотит всю ренту. Как только из тела общества будет удалена опухоль, настанет Золотой век. Единый налог не только позволит избавиться от всех остальных налогов, но и за счет уничтожения ренты «увеличит оплату труда и доход от капитала, искоренит нищету, приведет к выгодному трудоустройству всякого, кто этого захочет; он даст волю человеческой мощи, оздоровит правительства и продвинет нашу цивилизацию до невиданных высот».[163] По-другому и не скажешь: налог будет настоящей панацеей.
Этот тезис не так уж и просто оценить. Он в известной степени наивен, а отождествление ренты с грехом могло прийти в голову только мессианской личности вроде Джорджа. Точно так же указать на спекуляции с землей как на главную причину экономических спадов значило непропорционально раздуть отдельный аспект экономического роста. Да, эти спекуляции могут иметь дурные последствия, но глубокие кризисы случались и в тех странах, где цены на землю никак нельзя было назвать высокими.
Здесь можно не задерживаться, а вот на центральном аргументе Джорджа стоит остановиться поподробнее. Пусть его механистический диагноз является искусственным и ошибочным, зато в основе критики системы лежат соображения нравственности, а от них отмахнуться сложнее. Почему, спрашивает Джордж, рента вообще должна существовать? Почему человек должен получать доход исключительно в силу обладания куском земли, не принося никакой пользы обществу? Прибыли промышленника можно интерпретировать как вознаграждение за его дальновидность и находчивость, но в чем дальновидность того, чьему прадеду принадлежало пастбище, впоследствии, по тем или иным причинам, ставшее площадкой для строительства небоскреба?
Вопрос кажется почти риторическим, но не стоит отрекаться от института ренты, как следует все не обдумав. На самом деле землевладельцы не единственные, кто получает от общества выгоды, не прилагая для этого никаких усилий. Акционер бурно развивающейся компании, рабочий, чья производительность растет за счет технического прогресса, потребитель, чей доход увеличивается с увеличением богатства народа, – все они выигрывают от роста общества в целом. Незаработанные средства, получаемые удачно устроившимся землевладельцем, в той или иной форме поступают и каждому из нас. Проблема заключается не только в ренте, но и в любом незаработанном доходе как таковом. Вне всяких сомнений, проблема эта важна, но подходить к ее решению лишь со стороны собственности на землю по меньшей мере непродуктивно.
К тому же ситуация с земельной рентой не так катастрофична, как кажется Генри Джорджу. Скромный, но стабильный поток рентных платежей идет фермерам, владельцам домов, скромным гражданам. Даже когда мы говорим об операциях с недвижимостью в крупных городах, по природе своей связанных с высокой монополизацией рентных доходов, в дело вмешивается вечно меняющийся, подвижный рынок. Ренты не застывают на месте, как это было во времена феодализма: земля постоянно покупается и продается, ее цена определяется и пересматривается – и платежи переходят из рук в руки. Достаточно заметить, что доля рентных платежей сократилась с 6 % национального дохода США в 1929 году до 2 % сегодня.
Не имеет никакого значения, был ли выдвинутый Джорджем тезис цельным, являлось ли оправданным лежавшее в его основе нравственное порицание. Как бы то ни было, книгу ждал потрясающий прием. «Прогресс и бедность» стала бестселлером, а Генри Джордж в одночасье прославился на всю страну. По мнению книжного обозревателя сан-францисского «Аргонавта», «Прогресс и бедность» – это главная книга за пятьдесят лет»,[164] а нью-йоркская «Таймс» написала, что «равной ей по силе не было со времен появления на свет «Богатства народов» Адама Смита». Даже издания вроде «Экземинера» и «Кроникл», объявившие книгу «самым разрушительным экономическим трактатом за многие годы», лишь добавляли ей славы.
Джордж отправился в Англию и вернулся из лекционного тура уже звездой мировой величины. Он выставил свою кандидатуру на выборах мэра Нью-Йорка и обошел Теодора Рузвельта, лишь немного уступив кандидату от демократической партии.
Теперь единый налог был его религией. Основав клубы «Труда и Земли», он читал их восторженным членам лекции – как в США, так и в Великобритании. Один друг поинтересовался у него: «Означает ли это войну? Есть ли еще надежда отобрать землю у ее собственников, не прибегая к войне, или люди слишком трусливы?» – «Я не думаю, – отвечал Джордж, – что нам потребуется хоть один выстрел из мушкета. Но если это будет необходимо, мы объявим войну. За всю историю ни у кого не было для этого более священного повода. Ни у кого!»
