Мы вплотную подошли к развязке нашей трагедии. Капиталист, благодаря чьим усилиям общество и пожинает плоды прогресса, оказывается зажат сразу с двух сторон. Во-первых, вследствие роста цены хлеба он вынужден повышать зарплаты. Во-вторых, с введением в оборот менее плодородной земли занимающие лакомые участки помещики заметно выигрывают. Достающийся помещикам кусок общественного пирога увеличивается в размерах, и происходить это может за счет только одного класса – капиталистов.
Куда уж дальше от великого праздника прогресса, на который нас приглашал Адам Смит! В его мире постоянное усовершенствование разделения труда шло на пользу всему обществу и позволяло каждому постепенно увеличивать свое благосостояние. Теперь же мы видим, что такое заключение вытекало из неспособности Смита разглядеть в земле препятствие на пути прогресса. Во вселенной шотландца плодородная земля неисчерпаема, и ничто не заставляет ренту повышаться параллельно с ростом населения.
В мире же Рикардо все выгоды доставались одной группе людей – землевладельцам. Работник отвечал на каждое увеличение зарплаты расширением семьи, и его собственные дети лишали его выигрыша, возвращая к существованию на грани голодной смерти. Что до работавшего, сберегавшего и снова вкладывавшего свои средства в производство капиталиста, то он очень скоро обнаруживал: все тщетно, его расходы на зарплату растут, а прибыль сокращается. Помещику оставалось лишь смотреть со стороны, как растет рента, а затем собирать ее.
Ничего удивительного, что Рикардо выступал за отмену хлебных законов и демонстрировал преимущества свободной торговли, и среди них – возможность ввоза в Англию дешевого зерна. Ничего удивительного, что на протяжении тридцати лет помещики ложились костьми, лишь бы не допустить появления в стране дешевого зерна. И уж тем более понятно, почему молодой капиталистический класс усмотрел в построениях Рикардо насущно необходимое теоретическое обоснование своих действий. Несли ли они ответственность за низкие зарплаты? Нет, виной тому была лишь близорукость плодящих потомство работников. Стоит ли обществу отблагодарить их за заметный невооруженным глазом прогресс? Несомненно, но при нынешнем положении вещей они не видели никакого смысла тратить свою энергию и сбережения ради дальнейшего расширения производства. Все их усилия вознаграждались крайне сомнительным удовольствием: они наблюдали, как ренты и денежные выплаты рабочим росли на фоне падающих прибылей. Капиталист сидел за рулем экономического автомобиля, но все удовольствие и выгоды от поездки доставались не ему, а комфортно расположившемуся на заднем сиденье помещику. Разумный предприниматель вполне имел право задаться вопросом: а стоит ли игра свеч?
Кто, как не пастор Мальтус, мог неожиданно встать на защиту помещиков от Рикардо?
Нам не следует забывать, что Мальтус был знатоком не только в вопросе о народонаселении. Прежде всего, он был экономистом; вообще говоря, он первым озвучил рикардианскую теорию ренты и сделал это задолго до того, как ее взял на вооружение и усовершенствовал сам Рикардо. Сделанные Мальтусом выводы заметно отличались от заключений его друга. На страницах своих собственных «Начал политической экономии», вышедших спустя три года после появления труда Рикардо, Мальтус замечает: «Рента вознаграждает не только за сегодняшнюю отвагу и мудрость, но и за вчерашнюю силу и прозорливость. Каждый день трудолюбие и одаренность приводят к покупке все новых участков земли». Здесь священник счел нужным сделать сноску: «Стоит отметить, что, будучи помещиком, мистер Рикардо служит прекрасной иллюстрацией к моим рассуждениям».[84]
Такие контраргументы выглядели не слишком убедительно. Ведь Рикардо и не пытался изобразить помещика в качестве корня всего зла. Он прекрасно знал, что зачастую землевладельцы помогают повысить производительность собственных ферм, хотя и отметил, что в таком случае они просто-напросто берут на себя функции капиталистов. Все это не помешало ему показать, опираясь на железную логику, что в качестве собственников они выигрывали даже в том случае, если не обращали на свои земли никакого внимания. Не заручаясь ничьим согласием, порождавшие экономический рост силы перекачивали связанные с ним выгоды в карманы собственников земли.
У нас нет возможности подробно изучить все аспекты этого спора. Что важнее всего, предсказанные Рикардо прискорбные последствия существования ренты так никогда и не воплотились в жизнь. В какой-то момент капиталистам удалось сломить сопротивление помещиков, и дешевое импортное продовольствие хлынуло на английский рынок. Во времена Рикардо пшеничные поля угрожали полностью занять склоны холмов, а всего несколько десятков лет спустя последние вновь превратились в пастбища. Стоит подчеркнуть, что рост населения никогда не был настолько серьезным, чтобы привести к истощению продовольственных ресурсов страны. Рикардианская теория ренты произрастает из различий между наиболее и наименее плодородными участками земли, а успешное решение проблемы перенаселения вызовет сокращение этих различий и, следовательно, не позволит ренте достичь статуса проблемы национального масштаба. Но задумайтесь хотя бы на секунду над такой возможностью: а что, если сегодняшней Британии потребуется прокормить сто миллионов голодных ртов с помощью выращенных внутри страны зерновых? Представьте также, что хлебные законы так и не были отменены. Стоит ли сомневаться, что нарисованная Рикардо картина подчиненного землевладельцам общества станет ужасающе реалистичной? В современном западном мире проблема ренты перешла в разряд теоретических головоломок, возбуждающих умы кабинетных ученых. Это произошло не потому, что теория Рикардо была ошибочна. Мир спасся от рикардианской напасти лишь потому, что производственные и технологические прорывы уберегли нас от предсказанных Мальтусом бедствий. Наступление промышленной эпохи не только позволило нам заметно сократить уровень рождаемости, но и существенно улучшило нашу способность выращивать еду на ограниченном объеме годной для возделывания земли.
Мальтус не терял времени зря – он обнаружил новую причину для волнений. Теперь его тревожила возможность, как он сам выражался, «общего перепроизводства» – потока товаров, которые никто и не думает покупать.
Нам такое допущение кажется очевидным, а вот Рикардо был уверен, что глупее этого он давно ничего не слышал. Конечно, время от времени экономика Англии испытывала трудности, но каждая из них имела свою причину, вроде банковского краха, неожиданного всплеска спекулятивной активности или войны. Более того, математический склад ума убеждал Рикардо в логической невозможности «общего перепроизводства». Следовательно, оно просто-таки не могло произойти.
Использованное Рикардо доказательство впервые сформулировал молодой француз по имени Жан Батист Сей. Он основывался на двух простых предположениях. Во-первых, по мнению Сея, желание обладать товарами было поистине безграничным. Адам Смит был прав, утверждая, что размер желудка человека сдерживает его желание поглощать еду, но стремление к обладанию одеждой, мебелью, украшениями и предметами роскоши не знает пределов. Сей добавлял, что эти бесконечные запросы поддерживались способностью оплатить приобретение желанных товаров. Ведь каждый товар требовал затрат на свое производство, а все затраты превращались в доходы того или иного человека. Зарплата, рента, прибыль – эти деньги обязательно кому-нибудь доставались. Так о каком же перепроизводстве может идти речь? На товары существовал не просто спрос, но спрос платежеспособный. Лишь ошибочные суждения могли, и то ненадолго, помешать рынку найти покупателей на все произведенные им товары.
Рикардо беспрекословно верил в правоту такого хода мыслей, но Мальтус придерживался иного мнения. Найти ошибку в доказательстве было сложно, особенно ввиду его кажущейся безупречности с точки зрения логики. Но Мальтус решил приглядеться повнимательнее к процессу обмена денег на товары, и у него родилась необычная идея. Разве не может возникнуть ситуация, спрашивал он, в которой спрос окажется меньше предложения в силу того, что людям свойственно делать сбережения?
