Все перевернулось вверх дном: торговец ценными бумагами был теоретиком, в то время как священник придавал большее значение практике. И тем любопытнее, что теоретик чувствовал себя как рыба в воде в мире денег, а практик представлял собой полную беспомощность.

В годы Наполеоновских войн Рикардо оказался поручителем при синдикате, который выкупал государственные ценные бумаги у Казначейства и предлагал приобрести их всем желающим. Рикардо частенько делал Мальтусу одолжение и откладывал для того несколько акций – пастор получал с них скромный доход. Накануне сражения при Ватерлоо Мальтус обнаружил, что заинтересован в росте рынка, и его слабые нервы не выдержали. Он немедленно написал Рикардо, призывая того, «если это не слишком сложно или неудобно… воспользоваться возможностью и получить небольшую прибыль с той доли, что вы обещали мне в силу вашей доброты».[71] Тот не отказал другу, но, повинуясь своим инстинктам профессионального спекулянта, не только не сделал то же самое, но и купил еще акций в надежде на их рост. Веллингтон победил, Рикардо сорвал куш, а несчастный Мальтус не мог скрыть своего расстройства. «Едва ли я хоть раз зарабатывал столько вследствие роста цен. Действительно, я оказался в заметном выигрыше… Но вернемся к нашему предмету»,[72] – как ни в чем не бывало писал Рикардо своему другу, после чего пускался в обсуждение теоретического значения роста цен на сырье.

Их казавшиеся бесконечными споры продолжались в ходе переписки и во время личных встреч до 1823 года. В своем последнем письме к Мальтусу Рикардо убеждал друга: «Мой дорогой Мальтус, с меня довольно. Как и многие другие спорщики, после стольких дискуссий мы остались при своих мнениях. И все же разногласия эти не могут причинить вред нашей дружбе – даже если бы мы соглашались во всем, мое отношение к вам не могло бы быть более теплым».[73] В том же году он скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти одного года; судьба отпустила Мальтусу еще одиннадцать лет. Его отношение к Давиду Рикардо было недвусмысленным: «Разве что членов собственной семьи я любил больше, чем его».[74]

Хотя Рикардо и Мальтус почти всегда расходились во мнениях, суждения Мальтуса относительно народонаселения его другом полностью разделялись. В своем знаменитом «Опыте…» 1798 года Мальтус не только привлек к вопросу внимание всей страны, но и пролил немало света на проблему ужасной и непреходящей нищеты, черной дырой зиявшей на картине английской общественной жизни. У других людей до него возникало ощущение, что между численностью населения страны и уровнем бедности есть связь, и в те годы был популярен скорее всего вымышленный рассказ о некоем Хуане Фернандесе, который оставил козу с козлом на небольшом острове неподалеку от берегов Чили – на тот случай, если при последующих визитах ему потребуется мясо. Вернувшись, он обнаружил, что поголовье животных превысило все разумные пределы, и не нашел ничего лучше, как оставить там пару собак. Размножившись, те сократили численность коз и козлов. «Таким образом, – замечал рассказчик, достопочтенный Джозеф Тауншенд, – установилось новое равновесие. Первыми возвращали свой долг природе слабейшие особи обоих видов, а более активным и решительным удалось остаться в живых».[75] К этому он не преминул добавить: «Количество пропитания – вот что регулирует численность человеческого рода».

Подобная система взглядов предполагала, что природа рано или поздно придет в устойчивое положение, но никто не смог сделать последнего, поистине сокрушительного вывода из имеющихся предпосылок. И тут на сцене появился Мальтус.

С самого начала он подчеркнул необыкновенно мощный потенциал, заложенный в процессе удвоения. Он был ошеломлен связанными с воспроизводством последствиями, и новые поколения ученых подтвердили справедливость его мнений. Один биолог подсчитал, что если пара животных будет производить на свет десять пар себе подобных в год, через двадцать лет популяция этого вида составит 700 000 000 000 000 000 000 особей. Хавлок Эллис[76] упоминает о крошечном организме, который, не будучи ничем ограничен в процессе деления, к исходу тридцати дней породит себе подобных общей массой в миллион раз большей, чем масса Солнца.

Разумеется, эти и многие другие примеры плодовитости природы не имеют прямого отношения к нашему рассказу. Вот какой вопрос видится важнее остальных: насколько велика в среднем склонность человека к воспроизводству? Мальтус предположил, что люди удваивают свою численность каждые двадцать пять лет. По тем временам его оценка казалась вполне умеренной. Подобные темпы роста достигались при средней семье в шесть человек, причем двое детей умирали, не дожив до брачного возраста. Приводя в качестве примера Америку, Мальтус замечал, что на протяжении предыдущего столетия ее население и правда вырастало вдвое каждые четверть века, а в отдельных захолустных областях, где жизнь была свободнее и здоровее, удвоение происходило и вовсе раз в пятнадцать лет!

Тенденция людского рода к повышению собственной численности – и тут совершенно не важно, идет речь о двадцати пяти или пятнадцати годах – вступала в открытый конфликт с упрямым фактом: в отличие от людей, земля не способна к размножению. Да, повышенные усилия могут привести к увеличению пахотных площадей, но прогресс будет медленным и недостаточно заметным. Земля не человек, она не плодит собственных потомков. А значит, рост ртов происходит в геометрической прогрессии, тогда как объемы годной для возделывания земли растут лишь в арифметической прогрессии.

Результатом является неопровержимое с точки зрения логики заключение: рано или поздно количество людей превысит объемы продовольствия, доступного для их пропитания. «Предположим, что на нашей земле в отдельно взятый момент проживает, скажем, тысяча миллионов людей, – писал Мальтус на страницах «Опыта…». -…Их количество будет расти в следующей последовательности: 1, 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256, 512 и так далее, в то время как объемы пропитания будут относиться друг к другу как 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 и так далее. Спустя два века с четвертью численность населения будет относиться к запасам продовольствия как 512 к 10, через три века – как 4096 к 13, а спустя два тысячелетия разрыв не будет поддаваться вычислению».[77]

Столь безрадостная картина нашего будущего в состоянии обескуражить кого угодно, и сам Мальтус признавал, что «такие выводы могут наводить тоску».[78] И был вынужден сделать тревожное заключение: неизбежное и непоправимое расхождение между количеством ртов и количеством продовольствия способно привести лишь к одному: большая часть человечества отныне и навсегда обречена на откровенно жалкое существование. Так или иначе, огромный и постоянно растущий разрыв необходимо сократить – в конце концов, люди не могут жить без еды, а на всех ее не хватает. Именно поэтому наши предки нередко прибегали к детоубийству, поэтому на нас постоянно давят войны, болезни и, конечно, бедность. Этого было бы достаточно, но Мальтус добавляет: