Принарядившись, мисс Марлоу села в ландо незадолго до полудня, смертельно бледная, словно приговоренная к казни через повешение.

Состояние ее рассудка было таково, что, прибыв к особняку Солфордов, девушка ничуть не удивилась бы, если бы ее встретила целая череда призраков Рейнов, тыкающих в нее обвиняющими перстами. Но на глаза ей попались лишь слуги, старательно изображавшие, за исключением дворецкого, который буквально лучился доброжелательностью, свою полнейшую незаинтересованность. К счастью для душевного спокойствия Фебы, ей и в голову не пришло, что все домашние, у которых были дела в холле, воспользовались этим предлогом, чтобы оказаться внизу и взглянуть на нее. Подобное сборище лакеев выглядело несуразным, если не сказать – помпезным, но коль Сильвестр предпочитал именно таким образом управлять своим домашним хозяйством, то, в конце концов, это было сугубо его личное дело.

Явно расположенный к ней дворецкий провел мисс Марлоу на второй этаж. Сердечко гулко колотилось у нее в груди, и она даже запыхалась; оба эти симптома непременно ухудшились бы, знай она о том, сколько заинтересованных глаз из всевозможных укромных уголков следит за каждым ее шагом. Никто не смог бы с уверенностью сказать, откуда пошли слухи о том, что его светлость наконец-то решил связать себя брачными узами, обнаружив, в полном соответствии с пословицей, что путь его отнюдь не усыпан розами. Но об этом стало известно всем, начиная от старшего торгового агента и заканчивая последним поваренком, посему несоразмерно большое количество этих персон и стало свидетелями прибытия мисс Марлоу. Большинство оказались разочарованы; только мисс Пенистон и мисс Баттон не обнаружили в ней ничего предосудительного. Первая вообще склонна была счесть любую девицу, на которой остановит свой выбор дражайший Сильвестр, средоточием подлинных добродетелей. А вторая видела в ней посланницу небес, спасшую ее ненаглядного подопечного от неминуемой гибели при кораблекрушении, равно как и от тошноты, преступного небрежения и прочих напастей, кои непременно должны были обрушиться на голову несмышленого дитяти, увезенного за тридевять земель и оторванного от любящей нянечки.

Феба услышала, как прозвучало ее имя, и перешагнула порог гостиной герцогини. Дверь закрылась за девушкой, но, вместо того чтобы двинуться вперед, она застыла, словно прикованная к месту, глядя на хозяйку дома. На лице ее отобразилось непритворное и наивное удивление, и она настолько забылась, что непроизвольно вскрикнула:

– Ох!

Никто и никогда не говорил ей о том, что Сильвестр как две капли воды похож на свою мать. А между тем даже на первый взгляд сходство было поразительным. Присмотревшись внимательнее, впрочем, она заметила, что глаза у герцогини куда более теплые, а складка губ выглядит мягче.

Прежде чем Феба успела переварить эти открытия, герцогиня весело рассмеялась и сказала:

– Да-да, Сильвестр, бедный мальчик, унаследовал свои брови от меня!

– Ох, простите меня, мадам! – запинаясь, пролепетала Феба.

– Входите же и дайте мне взглянуть на вас! – пригласила ее герцогиня. – Наверное, ваша бабушка говорила о том, что из-за совершенно нелепого недомогания я не встаю из кресла.

Феба застыла на месте, обеими руками вцепившись в свой ридикюль.

– Мадам… я чрезвычайно признательна вам за то, что… вы почтили меня своим приглашением… но я не должна злоупотреблять вашим гостеприимством, не сказав вам… что это я написала… ту ужасную книгу!

– Как вы похожи на свою мать! – воскликнула герцогиня. – Да, я знаю, что вы написали ее, именно поэтому мне так хотелось познакомиться с вами. Ну, подойдите же и поцелуйте меня! Я целовала вас в колыбели, но вы-то этого не помните!

После таких слов Феба подошла к креслу герцогини и наклонилась, чтобы запечатлеть робкий поцелуй на ее щеке. Однако миледи не только тепло ответила на это целомудренное приветствие, но и сказала:

– Бедное, глупое дитя! А теперь расскажите мне обо всем!

Для Фебы было внове услышать, чтобы кто-то обращался к ней с такой лаской. Мисс Бэттери отличалась грубоватой суровостью, миссис Орде – прохладной отстраненностью, а леди Ингам – жестокой безжалостностью, хотя все эти три дамы принимали интересы Фебы близко к сердцу. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с нежностью, вследствие чего она упала на колени перед креслом герцогини и расплакалась. Подобное поведение наверняка вызвало бы град упреков со стороны леди Ингам, но герцогиня, похоже, не увидела в нем ничего достойного порицания, поскольку посоветовала своей необычной гостье выплакаться вволю и даже сняла с нее шляпку и погладила по голове.

С того самого момента, как она узнала, что Сильвестр отдал свое сердце Фебе, герцогиня твердо решила: она полюбит девушку и постарается отогнать от себя все мысли о книге, которую та написала; но ее светлость ожидала, что и то и другое дастся ей нелегко. Одно дело – вынашивать глубоко запрятанные в душе сомнения в отношении собственного сына, и совсем другое – обнаружить, что он изображен в качестве отрицательного персонажа в романе, в одночасье покорившем высший свет. Но стоило ей увидеть Фебу и прочесть искреннее раскаяние в ее глазах, как сердце герцогини растаяло. Ее охватила также бурная радость, поскольку, хотя Сильвестр и сказал, что Фебу нельзя назвать красавицей, она никак не ожидала увидеть перед собой стройную, тоненькую девушку с загорелым лицом и выразительными серыми глазами. Если Сильвестр, который прекрасно знал себе цену и хладнокровно составил список добродетелей, коими должна обладать его невеста, решил, что ему подойдет только эта девушка, значит, он влюбился куда сильнее, чем полагала возможным его мать. Герцогине, пожалуй, даже следовало бы громко расхохотаться, вспоминая все некогда сказанное им ей, потому что у Фебы, на первый взгляд, не было ничего общего с той мифической женой, которую он описывал. Она подумала, что их ждут бурные ссоры и выяснения отношений, если он все-таки женится на мисс Марлоу; а о спокойном и в каком-то смысле бесцветном существовании, которое сын когда-то полагал необходимым фундаментом успешного альянса, можно будет забыть.

Что ж, брак мог оказаться неудачным, однако герцогиня, которая заранее прониклась стойкой неприязнью к тем пяти неизвестным ей, но многообещающим кандидаткам на руку ее сына, была склонна полагать, что с таким же успехом обе стороны могут и соединиться в крепком любящем союзе. Так что к тому времени, как Феба, глотая слезы и уткнувшись лицом ей в колени, выложила герцогине всю историю написания «Пропавшего наследника», а потом и страстно попросила прощения, та смогла заверить раскаявшегося автора, причем с полной искренностью: в целом она рада тому, что книга была написана, поскольку, по ее мнению, роман пойдет Сильвестру лишь на пользу.

– Что же до отвратительного обращения конта Уголино со своим племянником, то эта часть, моя дорогая, вызывает у меня как раз наименьшие возражения, – сказала ее светлость. – Потому что, как только ты вовлекла его в свои злодейские планы, всякое сходство с Сильвестром исчезло. А Максимилиан, боюсь, так и вовсе не похож на моего непослушного племянника! Судя по тому, что рассказал мне мистер Орде, меня не покидает ощущение, будто Эдмунд быстро поставил бы Уголино на место!

Феба еле слышно рассмеялась, но затем сказала:

– Я клянусь вам, мадам, произошло случайнейшее совпадение, но он – то есть герцог – так не думает.

– О, Сильвестр знает об этом, что бы он вам ни говорил! Просто ему все это безразлично. Ианта долгие годы распускала о нем куда более неприятные слухи (поверить в которые было намного легче), а он не обращал на них ни малейшего внимания. Его задел лишь тот мимолетный портрет, который вы нарисовали, когда впервые вывели Уголино на сцену. Можно сказать без преувеличения, Сильвестр был буквально ошеломлен. О, не вешайте голову! Полагаю, это стало для него хорошим уроком. Видите ли, моя дорогая, в последнее время я начала немного беспокоиться о сыне, подозревая, что он стал – я воспользуюсь вашим определением – высокомерным. Вы можете возразить, будто мне следовало обратить на это внимание раньше, но он никогда не демонстрировал такую сторону своей натуры, да и в обществе я теперь не бываю, так что у меня не было возможности увидеть, как он ведет себя с другими. На самом деле я чрезвычайно вам благодарна, поскольку вы сказали мне то, чего не желал говорить никто другой!