– О нет, только не я! Сделайте это сами, прошу вас! – ответила она, усаживаясь за стол. – Вы не представляете, как я проголодалась!

– Отчего же? Я и сам очень голоден. Интересно, куда подевалась половина этой птицы? А-а, понял! Наверное, ее отдали Орде! Как он там, кстати?

– Что ж, он, похоже, идет на поправку, вот только доктор говорит, что еще целую неделю ему нельзя вставать. Не знаю, как сумею удержать его в постели, потому что он умрет со скуки.

Сильвестр согласился с Фебой, решив, что не одному Тому неделя, проведенная в этой гостинице, покажется смертной скукой.

Впрочем, разговор за ужином не клеился. Герцог очень устал, а Феба старательно избегала любых тем, кои могли спровоцировать «неудобные» вопросы. В результате все обошлось и молодой человек ни о чем не расспрашивал девушку, хотя ее приключения интересовали его куда сильнее, чем она полагала. Сильный снегопад и сломанная нога Тома могли вполне приковать их к «Синему вепрю» не только на неделю, но и дольше. Сильвестр по собственному разумению предпринял кое-какие меры, чтобы положение Фебы выглядело как можно благопристойнее, но у него не было никаких сомнений в том, что человек, умудренный некоторым жизненным опытом, должен сделать все от него зависящее, дабы помешать тайному побегу под венец. Деревенский девятнадцатилетний мальчишка мог, конечно, и не подозревать, сколь пагубные последствия возымеет эта безумная тайная эскапада, а вот Сильвестр, будучи много старше Тома не только на те восемь лет, что разделяли их по возрасту, полностью отдавал себе в этом отчет. Он решил: самое малое, что должен сделать, – это обратить на них внимание Тома. При этом не имел ни малейших намерений обсуждать сложившееся положение с Фебой. Подобная задача представлялась затруднительной и щекотливой в любых обстоятельствах, а в случае Фебы могла вообще оказаться бесполезной, поскольку отсутствие смятения и замешательства, вполне естественного у девушки, оказавшейся вовлеченной в крайне неподобающую историю, чего она не могла не сознавать, означало, что нрав у нее беспардонный и распущенный.

Сразу же по окончании ужина она отправилась в комнату Тома; как выяснилось, юноша раздумывал над тем нелицеприятным положением, в котором она оказалась. И тут ему в голову пришло одно важное, на его взгляд, соображение, и он не преминул обратить на него внимание девушки:

– Помнишь, о чем мы говорили, когда Кигли принес для меня ужин? О том, что герцог не собирался делать тебе предложение? Видишь ли, если это действительно так, Феба, то теперь тебе совершенно необязательно ехать в Лондон! Ну и тупицы же мы с тобой, если не подумали об этом раньше! А я еще ломал голову над тем, что предпринять, чтобы ты все-таки добралась до столицы!

– Я тоже думала об этом, – ответила Феба. – Но даже если герцог больше и не представляет для меня опасности, я все равно намерена уехать к бабушке. И дело не только в том, что я боюсь мамы, – хотя стоит мне только подумать, как она злится на меня за то, что я убежала, признаюсь тебе, меня начинает тошнить от ужаса! – просто… Словом, однажды сбежав, я не могу – и не вернусь – обратно! Понимаешь, даже отец не слишком сильно меня любит. Во всяком случае, недостаточно сильно для того, чтобы поддержать меня в тот момент, когда я умоляла его о помощи. Знаешь, он заявил мне, что, если я не соглашусь выйти замуж за Солфорда, он обо всем расскажет маме, поэтому я почувствовала себя свободной ото всех обязательств.

– Но ведь это не так, Феба, – возразил Том. – Ты еще несовершеннолетняя, а он был и остается твоим отцом. Твоя бабушка не сможет оставить тебя у себя против его воли.

– О нет! Пожалуй, если бы он действительно желал моего возвращения, я бы охотно отправилась обратно. Но он этого не хочет. Думаю, если мне удастся убедить бабушку приютить меня, то папа будет рад ничуть не меньше мамы избавиться от меня. Во всяком случае, ему будет все равно, в Остерби я или нет, разве что капельку пожалеет о моем отсутствии, обнаружив, сколь ненадежен Соули теперь, когда больше некому присматривать за конюшнями.

Том не нашелся с ответом. Поначалу решение Фебы убежать из дома показалось ему вполне разумным, учитывая, что ей (по ее же словам) грозило нежеланное замужество; но ее упрямство теперь, когда выяснилось, что главная причина заключалась в том, что дома она несчастлива, изрядно потрясло его. Подобного поведения он одобрить не мог. С другой стороны, Том прекрасно представлял себе, с какими унижениями придется столкнуться Фебе, если после подобной выходки силой вернуть ее в Остерби, а он был слишком привязан к девушке, чтобы отказать ей в помощи, когда таковая требовалась. Посему, после долгих размышлений, юноша лишь поинтересовался:

– Что я могу для тебя сделать, Феба? Правда, я и так все испортил, но если могу чем-либо помочь тебе, то обещаю, что сделаю все возможное.

Она, одарив его ласковой улыбкой, сказала:

– Ничего ты не испортил: это все тот злосчастный ослик! Быть может, если нас не найдут до того, как ты поправишься, я все-таки поеду в Лондон на почтовом дилижансе, а ты купишь мне билет. Но сейчас говорить об этом слишком рано.

– Да, по крайней мере пока не закончится снегопад. И в любом случае…

– В любом случае, я надеюсь, ты не думаешь, будто я брошу тебя здесь одного! Я не настолько бессовестная! Нет-нет, не терзайся понапрасну, Том, я что-нибудь придумаю, вот увидишь! Пожалуй, когда герцог наконец уедет, – на его месте я бы удрала отсюда при первой же возможности, а ты? – он согласится отвезти мое письмо к бабушке.

– Феба, он ничего не говорил? Я имею в виду, о твоем побеге? – внезапно поинтересовался Том.

– Нет, ни слова! Очень кстати, верно? – ответила она.

– Не знаю. Сдается мне… Словом, вся эта история должна показаться ему дьявольски странной! Что произошло в Остерби, когда там обнаружили, что ты сбежала? Неужели он не рассказал тебе даже об этом?

– Нет, но я и не расспрашивала его.

– Господи Иисусе! Надеюсь, он не подумает… Феба, он, случайно, не обмолвился, что собирается подняться ко мне в комнату?

– Нет, а разве ты хочешь поговорить с ним? – спросила она. – Быть может, прислать его к тебе? То есть если он еще не ушел в конюшню, чтобы осмотреть Трасти вместо меня. Он пообещал сделать это и поставить свежую примочку, если в том возникнет надобность.

– Феба! – взорвался юноша. – Если ты заставила его сделать подобную вещь, то это просто неслыханно! Ты обращаешься с ним как с лакеем!

Она, невольно хихикнув, сказала:

– Нет, правда? Знаешь, это пойдет ему на пользу, но я не просила его ходить на конюшню, чтобы заняться лошадьми. Он сам предложил, чем, признаюсь, изрядно удивил меня. А почему ты хочешь, чтобы он навестил тебя?

– Это мое дело. Кигли еще зайдет ко мне, прежде чем отправится спать, и я попрошу его передать вежливое приглашение герцогу. А ты больше не спустишься вниз, Феба. Понятно?

– Да, я иду спать, – ответила она. – У меня уже глаза слипаются. Но что ты думаешь? Этот ужасный человек вынудил Алису Скелинг отдать свою спальню Кигли, а в моей установить раскладную кровать, на которой она будет спать! И даже не спросил моего согласия, а все потому, что он слишком гордый, чтобы позволить Кигли переночевать в его собственной комнате! Он сказал, что боится заразиться от него простудой, но я-то знаю, в чем причина!

– И я тоже! – откликнулся Том. – Господи, какая же ты гусыня! Ладно, ступай в постель! И помни, Феба: будь вежлива с герцогом, когда встретишься с ним снова!

Такая возможность представилась ей раньше, чем ожидал юноша, потому что в этот самый момент в комнате появился Сильвестр, сказав:

– Я могу войти? Как поживаете, Орде? По-моему, выглядите намного лучше.

– Да, прошу вас, входите! – сказала Феба, прежде чем Том успел открыть рот. – Он как раз хотел пригласить вас. Вы уже были в конюшне?

– Да, мадам, и вы можете со спокойной душой отправляться в постель. Трасти не выказывает никаких намерений избавиться от примочки. Коленное сухожилие его напарника все еще воспалено, но и там я не вижу особых причин для беспокойства.