Диана нежно провела рукой по его щеке и горячо ответила на поцелуй. Стон, вырвавшийся из его груди, показал ей, что они оба в равной мере разделяют наслаждение. Диана чувствовала, как желание овладевает им, и тогда она игриво прикусила ему верхнюю губу.
Генри замер, потом тихо простонал и в ответ нежно обхватил ее нижнюю губу, своего рода возмездие. Он жадно пил ее дыхание, ее аромат, понемногу чувствуя, как теряет над собой контроль. Не думая ни о чем, он завел обе ее руки назад и ловко сжал их своей одной громадной ручищей. Теперь она оказалась целиком в его власти. Диана удивленно раскрыла глаза, но понять, что он намерен дальше делать в кромешной тьме, окружавшей их, было невозможно.
Она принадлежала ему.
Диана едва не задохнулась от острого и глубокого наслаждения, когда он свободной рукой принялся гладить ее грудь. Каждый раз, когда его ладонь ласково сжимала ей грудь, она едва не задыхалась от непонятного восторга. Ее груди отяжелели, поднялись, упершись сосками о стягивающий корсет. Сладострастный стон вырвался из ее горла, она невольно плотнее прижалась к нему, слегка потерлась о его тело, словно умоляя продолжить начатое.
Генри не надо было ни о чем просить, тем более умолять. Он ласкал ее грудь, и Диана погружалась в сладостное состояние. Затем пальцы Генри скользнули под корсет и принялись поглаживать сосок на груди круговыми движениями.
Сладостное томление сменилось всплеском наслаждения, Диана громко застонала, но Генри ловко закрыл ее рот страстным поцелуем. Он прижал ее всем своим телом к стене, продолжая ласкать ее груди. Внутри Дианы росло неутолимое желание, оно накатывало волнами, и особенно сильно этот прилив ощущался между бедрами. Ей хотелось чего-то большего, что должно было наполнить странную пустоту внутри нее.
Диана была девственницей, тем не менее она располагала кое-какими знаниями в плотских утехах. Во-первых, она воспитывалась в провинции, где разводили лошадей, а во-вторых, ее дедушка коллекционировал античные статуи, которые располагались в том числе и в столовой. Во время обеда и ужина Диане волей-неволей приходилось взирать на обнаженные торсы греческих богов. Однако между холодным мрамором и горячим телом Генри Уэстона была огромная разница. То, что упиралось в низ ее живота, наводило на соответствующие размышления, и при мысли об этом ее бедра, словно соглашаясь с ее мыслями, дернулись вперед и задрожали.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он ей на ухо.
Окружавшая ее темнота только обостряла чувства Дианы. Она упивалась страстными нотками в его голосе, причем охрипшее тяжелое дыхание обоих звучало почти в унисон, что тоже пьянило и кружило голову. Сердце гулко и быстро колотилось в ее груди. Ее губы ощущали сладкий вкус съеденных им пирожных и еле уловимый аромат бренди, но главное это был его запах, мужской запах, запах Генри Уэстона. Каждый раз, когда они оставались наедине и так же близко, запах, окружавший Генри, сгущался, словно воздух в преддверии бури.
Буря все приближалась. Предчувствие не могло обмануть Диану: вскоре у нее не будет сил противиться.
Дыхание Дианы становилось все более глубоким и прерывистым, голова кружилась все сильнее под непрерывными ласками Генри.
«Ваза разлетелась на кучу синих и белых осколков. Один из них очутился возле ног спрятавшейся Дианы, и она еще ближе подтянула колени к груди.
— Томас, эта ваза свадебный подарок принца Уэльского!
— Да, она разбита точно так же, как моя вера, как наш брак…»
— Нет, — прошептала Диана и, упершись руками в грудь Генри, оттолкнула его.
— Что случилось? — В его голосе слышалось недоумение и разочарование.
— Я не могу. — Она запнулась, проглотила застрявший в горле комок. — Надо идти, меня, наверное, уже хватились.
— Конечно, разве можно заставлять ждать сэра Скуку, — буркнул Генри.
— Не надо так называть сэра Сэмюеля при мне.
— Сэр Стикли — это олицетворение скуки и косности, возьмите хотя бы его суждения о лошадях, сплошная безвкусица и банальность.
Тут Генри прав, с ним нельзя не согласиться. Диана с тоской вспомнила, как сэр Сэмюель с гордостью показывал ей недавно купленную пару серого цвета лошадей для выезда. Блеклый цвет, посредственные лошадки, не очень даже подходящие для пары — для человека со вкусом кошмар да и только.
— Мне не важно, хорошо или плохо он разбирается в лошадях. Еще неизвестно, выйду я за него замуж или нет, но пока он самый достойный претендент на мою руку. А то, чем мы с вами только что занимались, вряд ли поможет осуществлению как ваших, так и моих планов. Как бы нам не остаться у разбитого корыта. Конечно, сэр Сэмюель далеко не идеал, тем не менее это… — Она взмахнула руками, пытаясь найти убедительный довод.
— Наши планы важнее и ценнее глупых поцелуев. А ведь все могло бы погибнуть, если бы кто-то увидел, чем мы тут с вами занимаемся.
Диана осторожно выбралась наружу. К счастью, в коридоре никого не оказалось. Она быстро оглядела свой наряд, расправила складки на платье, вроде все в порядке. Внешне, да, все было в порядке, в отличие от того, что творилось в душе. А там бушевал вихрь чувств, которые никак нельзя было назвать пристойными. Диана потрогала ладонями пылающие щеки, пригладила волосы и принялась энергично обмахиваться веером, чтобы побыстрее прийти в себя и уничтожить следы возбуждения.
Вернувшись в бальный зал, она как ни в чем не бывало принялась кокетничать и болтать, хотя в то же самое время мысленно то и дело возвращалась в темную, полную страстей кладовку, к человеку, который, шутя, мог поколебать ее хваленое самообладание. Рядом с ним она всегда терялась. Понять, как это ему удается, она не могла. Но сегодня он заставил ее не только забыться, но и вспомнить свое прошлое. Еще одна причина держаться как можно ближе к сэру Сэмюелю и как можно дальше от Генри Уэстона.
Генри стоял в темноте — мрачный, злой и недовольный собой. Опять потерять над собой контроль. С той самой ночи в саду он неустанно напоминал себе, что надо вести себя благоразумнее, а сегодня позволил себе забыться. Какая неосторожность! Но сегодня он действовал в своем амплуа, смело, нагло, дерзко. Диана вовремя опомнилась, и слава богу, а то неизвестно, чем бы все это закончилось.
Чувство вины тяжко опустилось на его плечи, непривычно, тревожно и мучительно. Что бы там ни говорили, он не соблазнял невинных девушек, более того, Диана была внучкой герцога, черт побери, а он — джентльменом. А джентльмен не станет набрасываться на благовоспитанную юную леди, ласкать ее груди, какими бы восхитительными они ни казались. Тут Генри зажмурился, опять ощутив волнующую упругую тяжесть в своей руке.
Усилием воли он прогнал наваждение. Однако возбуждение не проходило. Он хотел ее, и всего лишь оттого, что трогал ее груди. Он представил их обнаженными и едва не задохнулся от вожделения, от того, что ему захотелось делать дальше.
Боже, он провел дрожащей рукой по лицу. Не стоит ли ему на время уехать из города и остановиться в какой-нибудь деревушке, в таверне подцепить местную проститутку и переспать с ней, чтобы удовлетворить похоть. Все будет шито-крыто, Диана ни о чем не узнает. Совесть мучила его, но лучше признать свое поражение, чем испытывать такие муки.
Если он продолжит вести себя подобным образом, то погубит ее, а заодно и себя. Если бы она не остановила его, то еще неизвестно, как далеко бы он зашел в своем нетерпении. Скорее всего взял бы сперва все, что она сама предложила бы, а потом еще больше.
Несмотря на то что Диана была опасно близка к тому возрасту, когда к девушке приклеивался ярлык старой девы, она оставалась невинной. Конечно, благодаря его усилиям Диана из совершенно невинного создания превратилась в довольно искушенную особу, однако она по-прежнему оставалась девственницей, и таковой должна была остаться до замужества. Ей надлежало выйти замуж, это являлось ее главной целью, только ради этого она согласилась на его план с ухаживанием. Ей нужен муж, какой-нибудь скучный, сельский джентльмен вроде чопорного сэра Сэмюеля. Если бы Генри погубил ее репутацию, или их застигли бы во время таковой попытки, в таком случае Диана тоже могла бы выйти замуж — за него. При мысли об этом Генри прошиб холодный пот.
