- Лик, послушай, - таким же умоляющим шепотом заговорила я, обхватив его лицо ладонями и осторожно поглаживая широкие скулы, - ты не воин и не политик, милый, ты художник, очень талантливый художник, но ты не видишь и не знаешь, того что видят и знают другие. Это свадьба необходима Пределам. Необходима как воздух, как вода, как солнце! Только Север может помочь нам не допустить противостояния с Западом. И если я могу стать мостом между нашими государствами, я им стану. Несмотря ни на что!
- Что ты говоришь? Кайо! Опомнись, ты готова пожертвовать нашим счастьем, нашей любовью ради политики! Ради того, что ты сама всегда называла искусством грязи и подлости!
- Нет, это ты опомнись, Лик! Если я не пожертвую собой и нами ради этого искусства грязи и подлости, в наши дома придет война. В мой. Твой. В дома твоих друзей и родственников! Ты знаешь, сколько погибнет людей? Сколько стариков, женщин и детей станут жертвами западного десанта? А знаешь, что случится с моей семьей? Они не пощадят никого. Убьют всех. Ты понимаешь, всех?! До седьмого колена, Лик! Они уничтожат все, что сможет напомнить о существовании рода Черных Кошек, - в моем голосе слышались страх и слезы. Я действительно верила в это, так как знала силу армий Запада и Востока, так же, как и знала их почти звериную жестокость к побежденным.
- Ну надо же, - он едва заметно скривил губы, безуспешно пытаясь улыбнуться, - как ты веришь в нашу армию.
- Дело не в том, во что я верю, а во что не верю. Я знаю, Лик. Также как это знают наши отцы. Мы - не воины. Мы торговцы, дельцы, искусные мастера. Кто угодно, но не воины. Они же, учатся убивать с детства. В их знатных домах не найдешь ни одного мальчишки старше десяти лет не умеющего сражаться. Это их традиция и образ жизни. Они живут, сражаясь со всем миром, и умирают так же. - С каждым словом голос мой звучал все тише и тише, я слабо понимала, зачем я говорю все это, ведь он не поверит. Не поймет. Просто не захочет, его светлая душа художника не сможет осознать и принять существование подобной жестокости.
А значит все мои страстные слова и разъяснения являются для него всего лишь оправданием. И оправданием не самым достойным. Лику кажется, что я предаю его и нашу любовь, предаю из-за неоправданного страха.
А еще он знает, что я не отступлю от своего слова и что уговаривать меня передумать бесполезно.
- Лик, - вложив в голос всю свою любовь, нежность и горечь, я протянула к нему руки, надеясь в последний раз ощутить тепло его объятий, но он медленно покачал головой, глядя на меня расширившимися зрачками и постепенно отступая.
Я опустила руки и глазами, полными слез, могла лишь наблюдать, как, кинув на меня последний взгляд, моя первая любовь исчезает в тени густого кустарника.
Я еще долго смотрела на переплетение зеленых ветвей, кое-где украшенных алыми гроздьями крупных ягод, слушая и не слыша пения птиц, ощущая, как ласковые лучи солнца гладят мое лицо, как под их осторожными прикосновениями высыхают горькие слезы... Я стояла посреди заброшенного сада, принцесса, у которой за последний месяц небеса отобрали все. Положение наследницы - хотя оно и не было мне нужно и принесло одни несчастья, любимую и любящую мать, родной дом и любовь. Я стояла посреди заброшенного сада и понимала, что эти минуты останутся со мной навсегда. Какое бы счастье ни было мне предназначено в будущем, эти мгновения наедине с собой, мгновения, полные боли, я буду помнить всю свою жизнь. Помнить, как стучало в груди сердце, причиняя боль каждым ударом, помнить последний взгляд Лика, которого я так сильно любила и которого ни разу не целовала, Лика, который не сумел понять меня и который вряд ли сумеет простить.
Что ж, говорят, в путь нужно отправляться налегке. Я избавилась от всего, что привязывало меня к дому. Подруг у меня никогда не водилось - слишком сильная нагрузка и слишком мало свободного времени, сестер я любила и они, я уверена, любили меня, но последние годы сделали нас почти чужими, а брата я и вовсе не знала и лишь несколько раз держала на руках, ощущая странную щемящую нежность, прикасаясь к последнему подарку матери. Отец же... мы были слишком похожи, чтобы испытывать по отношению друг к другу пылкую привязанность, я бесконечно его уважала и любила почтительной дочерней любовью, я приняла его решение, разделила его и не смела винить в сложившейся ситуации никого кроме себя, но, не скрою, меня не огорчала предстоящая разлука с ним. Пока не огорчала.
Прикрыв глаза, я тщетно пыталась прийти в свое обычное равнодушно-отстранённое состояние хотя бы внешне. Вернуть душевное равновесие я даже не пыталась, только не сейчас, когда перед внутренним взглядом стоят гневные глаза Лика, а в ушах звучит его обвиняющий голос.
Неужели первое расставание всегда дается так тяжело?
- Кайо! Хватит спать, - звонкий голосок, казалось, раздавался прямо в ухе. Поморщившись, я повернулась на другой бок и, натянув легкое одеяло на голову, попыталась вернуть утраченный сон.
- Ну Кайо же, - продолжал канючить тот же голос, - так, девчонки, отбирайте у нее одеяло, а я возьму подушки, помните же, как она ими кидается?
Над моей несчастной головой послышался звонкий детский смех, и я ощутила, как одеяло начало выскальзывать из моих слабых после сна пальцев.
- Мы все равно не дадим тебе спать!
- Да!
- Не дадим.
Так, судя по разным голосам, два из которых ужасно похожи, ко мне решили заглянуть сестры.
- Вита, Иля, Ника, уйдите... куда-нибудь, - с трудом сдержав одно из многочисленных малокультурных словечек, случайно услышанных (точнее подслушанных) от обучающих меня самозащите воинов, сонно пробормотала я, сворачиваясь клубком и, пытаясь таким нехитрым образом удержать остатки накопленного за ночь и стремительно улетучивающегося тепла.
- Смотрите-ка, узнала, - звонко рассмеялась Ника, на правах старшей выхватывая из-под моей головы подушку.
Поняв, что поспать не удастся, я перевернулась на спину и душераздирающе вздохнула, пытаясь пробудить в этих мелких бестиях хоть каплю сочувствия к бедной старшей сестре, весь вечер проведшей в изучениях правил этикета, с коими будет сопряжена жизнь жены княжича Яромира. Надо сказать, что правила хорошего тона, принятые в Княжестве, существенно отличались от наших, так что уставала я непритворно.
Но я была рада этой усталости, она не давала мне думать о маме и Лике, все мои дни были буквально расписаны по минутам и, добираясь за полночь, до кровати, я нередко не могла даже раздеться без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы со вкусом поплакать в подушку.
- Не вздыхай, все равно не пожалеем!
- Откуда столько жестокости? - отбрасывая с лица спутанные пряди, и прикрывая зевок ладонью, пробормотала я.
Нахалки и не подумали ответить на мой вопрос, лишь переглянулись и рассмеялись, да так заразительно, что я невольно засмеялась вместе с ними.
- Так, я пошла в ванную, а вы, если хотите, можете подождать тут, - успокоившись, скомандовала я и, нехотя поднявшись, неторопливо зашагала к видневшейся в противоположном конце комнаты двери. За спиной слышались какая-то возня, приглушенный смех, и обрывки фраз, к которым я, будучи всецело поглощенной желанием умыться, не считала нужным прислушиваться.
Умывшись, я попыталась было разодрать спутанные волосы, но, сломав пару зубцов старинного гребня, принадлежащего еще моей бабке, поспешно спрятала его в деревянный шкафчик, висящий над раковиной, и поторопилась вернуться в комнату.
- Что здесь происходит? - ошеломленно выдохнула, глядя на сотрясающуюся кровать с опущенным балдахином, из-под которого доносились пронзительный визг и смех.
Мой вполне справедливый вопрос был полностью проигнорирован, так что я решила лично разобраться в творящемся безобразии и, проскользнув под тяжелую ткань балдахина, оказалась стоящей на собственной кровати, за какие-то десять минут моего отсутствия превращенную в чудовищное развлечение.
Роскошный матрас, доставленный во дворец не-знаю-сколько-лет-назад и увитый заклинаниями, как парадная жилетка моего отца золотыми нитями, жалобно вздрагивал под прыжками трех юных принцесс. Можно подумать, у них своих таких же нет! Или они решили, что, раз через несколько дней я покину эту комнату, скорее всего навсегда, ее мебель уже никому не пригодится?
