— Вот так на него все и западают, — вздохнула Ирина. — Прямо отбоя от девушек нет.

— Извините меня, — пролепетала вконец смущенная Лена.

— Шучу, — улыбнулась Ирина. — Так, мы говорили про кино. Не буду тебя ревновать к мужу. Ты еще маленькая, — шутливо пригрозила пальцем Ирина.

— Потом мы пили чай с тульскими пряниками. У Ани папа вернулся из Тулы, из командировки. И привез ящик пряников. Они намного вкуснее, чем в Москве. Мы съели аж по два, такие здоровые, свежие, мягкие…

— Ну и обжоры! — не удержалась Ирина.

Но Лена даже не улыбнулась, потому что ее рассказ подходил все ближе к тому моменту, о котором ей сейчас хотелось вспоминать меньше всего.

— И когда доели, смотрю, а на часах уже десять. Я так испугалась, потому что обещала маме в десять быть дома. Подумала: лучше и звонить ей не буду, что задерживаюсь. А то дважды влетит — и по телефону, и потом дома. Вышла на улицу. А уже стемнело. Анин папа предлагал меня до остановки проводить, но он только с поезда, устал, я и отказалась. Постеснялась его беспокоить. Вышла на остановку. Стемнело. А Анин папа устал…

Глаза девочки налились слезами, и Ирина поняла, что она оттягивает момент самого страшного в своем рассказе. Ей хотелось еще быть в теплом доме, где уставший Анин папа потчует девочек пряниками, и невзирая на усталость, готов проводить подружку своей дочери на остановку. А она отказывается. И в этом была ее первая ошибка.

— Ты пожалела Аниного папу. — Ирина погладила девочку по руке. Лена совладала с собой и продолжила:

— На остановке никого не было. Я еще обрадовалась, что мальчишек нет, никто приставать не будет. А то бывают такие дураки, не знаешь, куда от них деваться. Стояла и думала, что мама точно будет ругаться. А тут проезжает милицейская машина.

— Она ехала от центра?

— Да, по моей стороне. Остановилась. Милиционеры о чем-то говорили и смотрели на меня. Я еще подумала: и чего они смотрят? А один дверцу открыл и вышел — такой здоровый, шея толстая. Подходит и так грубо говорит…

Лена запнулась.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал… неприличное.

— Мне можешь сказать, я знаю много неприличного.

— Он сказал: «Что, сучка, блядуешь?»

У Лены брызнули из глаз слезы и она зло вытерла их кулаком.

— Этот был покрупнее того, который остался в машине?

— Да. Хотя и у второго шея толстая. И стрижка короткая, «ежиком». И у первого такая же, как у бандитов.

Ирина внимательно слушала, потому что со слов Турецкого знала: еще вчера девочка не в состоянии была описать насильников.

— У этого, который вышел, глаза были злые?

Лена задумалась.

— Он не злился. Он так лениво сказал. А тот, в машине, засмеялся. Мне стало очень стыдно, и я чуть не заплакала. Мне еще никто не говорил такие гадости. Как они могли подумать? Если бы я как-то одета была вызывающе или вульгарно. Или накрашена сильно. Или стояла… призывно. Я сказала, что они ошибаются, я жду свой автобус, меня мама дома ждет. А он мне не поверил, я видела. Тогда я сказала, что несовершеннолетняя. И тогда он схватил меня за руку и потащил к машине.

— Он что-то говорил при этом?

— Что в отделении милиции проверят, нет ли у меня приводов.

Лена сжала перед собой руки, и костяшки пальцев побелели. Она изо всех сил старалась не плакать, но голос ее дрожал. Ирина не торопила ее, она просто молча гладила девочку по плечу.

— Я сначала подумала, что нужно смотреть в окно, куда они меня везут. Но тот, что сел рядом, вдруг наклонил мою голову и прижал ее рукой к сиденью. Он стал другой рукой хватать меня… и смеяться. И второй смеялся. Я вырывалась, и тогда он придавил меня двумя руками. Я не знаю, сколько они меня возили. Мне казалось, очень долго.

Потом машина остановилась, и один сказал второму, что надо повернуть на аллею.

— Ты точно помнишь, что на аллею?

— Да. Мы еще проехали какое-то время, потом машину начало трясти, будто она ехала по плохой дороге, но недолго. И тогда они остановились и заставили меня выйти. Я все еще вырывалась, и один рванул мою кофточку. Все пуговицы отлетели. И потом…

Лена тихо заплакала и опустила голову.

— Они меня по очереди… насиловали. Я даже не могла кричать, потому что один из них залепил мне рот скотчем, а второй держал за руки.

— Леночка, ты не помнишь какие-нибудь приметы на лицах обоих?

Девочка крепко зажмурила глаза и обхватила руками голову, силясь что-нибудь вспомнить.

— От одного воняло сигаретами. Их лиц я не могла рассмотреть, потому что было темно. Но у одного из них была металлическая коронка на верхнем зубе. Он когда смеялся, она блеснула, и я заметила. Как они могли? Ведь у них тоже, наверное, дети?

— Как ты думаешь, по сколько им лет?

— Совсем старые. Я думаю, под сорок.

— Вполне возможно, что у них есть дети и они их даже любят.

— У одного было обручальное кольцо на пальце, — вспомнила Лена.

— Оказывается, ты не так уж и мало помнишь, — подбодрила девочку Ирина. — А может, они как-то друг друга называли?

— Один того, кто с обручальным кольцом, назвал Вованом.

— А как же ты выбиралась оттуда? В темноте, одна…

— Когда они меня оба… изнасиловали, велели лежать на траве и не вставать, пока не уедут. Я думала, они меня хотят убить. Потому что второй схватил меня за горло и сказал, что запросто может свернуть мне шею, как куренку. Но тот, что с обручальным кольцом сказал, что нечего об меня руки марать. Я и так ничего о них рассказать не смогу. И пригрозил, мол, если что, они меня найдут и уроют. И родителей моих тоже. Но тогда я не испугалась. Правда, мне уже было все равно. Они и так сделали со мной самое худшее. И я сразу решила, что обязательно отомщу им. Они сели в машину и поехали, а я проследила куда. Чтобы по той же дороге куда-нибудь выйти.

— Номер не заметила?

— Они не зажигали огни.

— Что ты делала потом?

— Я содрала скотч, бросила его в траву и пошла по той плохой дорожке. И вышла потом на асфальтированную. Было очень страшно, потому что никого не было, очень темно и вокруг деревья, сначала и огней не было. А потом я увидела фонари, вышла по ним на улицу.

— Ты не узнала район?

— Я там никогда не бывала. Я стояла на улице и плакала и не знала, что делать. Иногда проезжали машины, но я боялась их останавливать. Вдруг в них бандиты ехали? А у меня такой вид был, они бы меня тоже не пожалели. Потом остановилась продуктовая машина, такая большая, как грузовик. На ней было написано «Кока-кола». И водитель спросил, чем он может мне помочь. Он меня пожалел — у него такие глаза были жалостливые. И я попросила отвезти меня на улицу Поддубного. Решила, что лучше сначала к тете Кате заехать, она моя крестная. Потому что мама меня убила бы, увидев в таком виде. Парень спросил, не отвезти ли меня в больницу. Но я сказала, что нет. Мне хотелось скорее к кому-нибудь родному. Когда он подвез меня к дому, сказал, чтобы я пошла в милицию с кем-нибудь из взрослых. Он все про меня понял… — Лена опять заплакала.

— А номер его машины ты не запомнила?

— Я смотрела и даже повторяла несколько раз, но записать было нечем, и я забыла. Сумочка моя пропала, а в ней были ручка и блокнотик. Не знаю, то ли она в машине у тех дядек осталась, то ли в лесу…

— Сколько вы ехали с тем парнем?

— Я не знаю. На часы не смотрела. Все время думала, что скажу тете Кате и маме.

— В милиции ты рассказала про парня?

— Нет, потому то следователь мне сразу не поверил, что меня милиционеры изнасиловали. Он и так сказал, что я была с каким-то парнем, а потом испугалась и все наврала, чтобы от мамы не влетело. Он бы сразу подумал, что я с этим парнем была. Почему он мне не поверил? Разве я выгляжу такой… которой все равно, с кем…

Лена выглядела измученной и бледной, в глазах ее светилось отчаянье и горькое недоумение.

— Милая, люди разные бывают. И подлецы встречаются всюду, даже там, куда их близко подпускать нельзя. А теперь давай пойдем на кухню и вместе подумаем, как найти насильников. Мой муж очень хороший следователь. Ты не представляешь, сколько сложных дел он раскрыл.