Вспыхнув, Вера нырнула назад в вестибюль, потом поднялась по лестнице на второй этаж и, запыхавшись, ворвалась в помещение первого «А», где Анна Викторовна с Зинаидой Самсоновной как раз укладывали размонтированные стеллажи под самой доской.

– Зачем же вы согласились? – Вера воскликнула еще в запале. – И главное, он стоит себе руки в карманы…

Анна Викторовна, простоватая тетка в просторной шерстяной кофте на пуговицах, сквозь зубы смачно ругнулась и ответила что-то вроде того, дак ведь иначе он директору докладную напишет.

– Ну и пусть себе пишет. А где же это написано, что учителя должны…

– Ой, девонька, – Анна Викторовна тяжело опустилась на стул, потирая толстые коленки. – Вот поработаешь с наше…

Зинаида Самсоновна, брюнетка с усталым, сползшим вниз лицом, несколько раз сумрачно кивнула.

– Да что я только и слышу: вот поживешь с наше, вот поработаешь с наше… Как будто не понятно, что нельзя мужчине на крыльце прохлаждаться, когда женщины мебель таскают. – Вера все никак не могла успокоиться. – Давайте я вам хотя бы помогу. Вон у вас колени болят, а сколько всего надо еще принести.

– Ну смотри. Брючки у тебя новые… – Зинаида Самсоновна кисло улыбнулась.

– Да что там брючки!

– Премии-то тебе все равно не выпишут.

– Вам, что ли, выпишут? – хмыкнула Вера. – Идемте!

Миновав Тимура Петровича, который по-прежнему невозмутимо стоял на крыльце, она подхватила связку длинных металлических деталей и поволокла их в вестибюль, к лестнице, намеренно грохоча. И только когда она уже возвращалась, Тимур Петрович поглядел на нее с искренним удивлением.

– Это просто по-человечески, вы разве не понимаете? – на ходу бросила Вера, хотя он и не требовал объяснений.

И потом, уже в учительской, когда они с Анной Викторовной и Зинаидой Самсоновной, перетаскав всю мебель, пили чай с клубничным вареньем, Вера думала, что батюшка не совсем прав в том, что если внутри поселяется предчувствие, что что-то идет не так, то это еще не повод для уныния. Однако и не для радости, потому что через день это уже не предчувствие, а красная лампочка, которая пульсирует в знак тревоги.

Анна Викторовна и Зинаида Самсоновна за чаем рассуждали о том, что зима еще не наступила в полную силу, а яблоки уже подорожали и что начмед из сериала «Большая семья», такая сволочь, не хочет признавать собственного ребенка, и Анна Викторовна, потирая коленки, охала через слово: «Ой, страх-то какой!», а потом к чему-то рассказала, что на днях ей приснился волосатый нос, и это было тем более страшно.

– А вот моя страшная история, – завелась Зинаида Самсоновна. – Мы переехали в другой дом, когда мне было восемь, а сестре четырнадцать. От этого дома сейчас одни руины остались, а тогда он весьма интересный был. С большими комнатами, высокими потолками… Соседи сказали, что он раньше принадлежал помещику. И будто бы этот помещик деньги и золото в землю закопал и сам с нечистым знался…

Унылая Зинаида Самсоновна рассказывала историю на удивление живо, Вера даже незаметно для себя увлеклась. Наверное, Зинаида Самсоновна была по-настоящему хорошей учительницей начальных классов.

– И вот однажды ночью увидела я во сне собаку, – загадочным голосом продолжала Зинаида Самсоновна, – огромную, рыжую, с острыми клыками, а все равно – почему-то нестрашную. Она сидела в нашей с сестрой комнате, а потом убежала. Я рассказала свой сон сестре, а через несколько дней ей тоже приснилась эта собака, только рычащая. И в доме стало происходить что-то странное. Но взрослые почему-то ничего не замечали, только мы, дети… Сперва мы с сестрой услышали ночью какие-то шаги на чердаке, а потом послышалось, будто там собака скулит. Мы испугались и побежали к родителям, отец взял фонарик и поднялся на чердак – там никого не было…

– И что? – невольно вырвалось у Анны Викторовны. Она даже забыла про свои коленки.

– Потом к нам на каникулы приехал из Вологды наш двоюродный брат Коля. Он едва в дом вошел, сразу спросил, почему у нас пахнет псиной. И вот однажды вечером, когда родителей не было дома, мы с ним залезли на чердак. Было темно, но свет из соседних домов позволял нам видеть все, что находилось на чердаке. И вдруг что-то большое шевельнулось в углу… – Зинаида Самсоновна сделала «страшные глаза», и следом округлились глаза у Анны Викторовны и Верочки.

– В углу сидела та самая огромная собака, которая нам снилась. Она сделала несколько шагов, и свет из чердачного окна упал на ее морду!

Вера невольно вскрикнула.

– Это невозможно описать словами, – продолжила Зинаида Самсоновна. – Морда у нее была полусобачьей, получеловеческой. То есть лицо с собачьими чертами, но человеческим выражением, как будто собака хитро, ехидно улыбалась. Она даже чуть приоткрыла пасть, или рот, а в глазах у нее было что-то очень недоброе, звериное. Мы смотрели на нее секунд пять, а потом она поднялась на задние лапы… и засмеялась!

Анна Викторовна, сглотнув, перекрестилась.

– Так это… взаправду случилось? – Вера наконец решилась задать этот дурацкий, в общем-то, вопрос.

– А то как же! Собака на задних лапах побежала в темный угол и исчезла. Навсегда. Больше мы ее никогда не видели.

Тогда Анна Викторовна, беспрестанно крестя рот и запивая рассказ остывшим чаем, рассказала, что слышала от бабушки историю, как некогда местный помещик решил обменять крепостных на несколько охотничьих собак, да, точно: на них он выменял борзые три собаки… Так вот, в числе тех несчастных оказался подросток, чья мать была колдуньей, к ней все еще младенцев приносили «родимчик» лечить. А что, такие вещи в народе долго помнятся… Сына своего, променянного на собаку, она больше никогда не видела, но прежде чем умереть, наложила на помещика проклятие. Тот после смерти блуждал в образе собаки и не мог обрести покоя…

– А дом тот сохранился? – переведя дух, Вера спросила у Зинаиды Самсоновны. Ее не отпускало видение собаки с плоским лицом, которая давеча крутилась на школьном дворе.

– Нет, снесли еще при советской власти!

Товарки ее почему-то очень развеселились. Может быть, просто кончился рабочий день, и можно было наконец идти домой. Напоследок Анна Викторовна и Зинаида Самсоновна напомнили Вере, что завтра педсовет, на котором будут разбирать поведение Твороговой, этой девятиклассницы с пирсингом, которая пришла в школу в таких джинсах, что вся задница наружу. Присядет – и глядеть срамно. Ладно, бывает, что трусы торчат, так ведь тут голая задница из штанов вываливается!..

Где-то на полпути к дому, посреди деревянного тротуара, Веру обогнала парочка пятиклассников-тимуровцев, которые дружно несли куда-то двуручную пилу. Со стороны монастыря навстречу им двигались паломники с блаженными, почти иконописными лицами. И Вера невольно удивилась, внутри какого странного симбиоза протекает ее жизнь. Хотя жизнь – это ведь что-то осмысленное, а все творящееся вокруг как раз весьма быстро теряло смысл, кроме разве что кедров в монастырском кедровнике, которые с равнодушной стойкостью встречали первые заморозки. Только перемены погоды представляли для них какую-либо значимость. И вот, проходя мимо монастыря, Вера невольно подумала, а каково это – быть кедром, пробиться к свету из маленького зернышка, потом набирать рост и силу в течение трехсот лет, при этом не видя и не слыша мир. Но может быть, деревья все-таки как-то видят, не имея глаз. Ведь мы же видим сны, когда закрыты глаза.

У ворот монастыря молодая монахиня с бледным невыразительным лицом кормила отходами небольшую рыжую собаку, приговаривая: «Ешь, пока пост не начался». Из-за резной ограды, пребывая в полной безопасности, за трапезой ревниво наблюдали монастырские коты Сахарок и Уголек, известные Вере по рассказам учительниц, частенько навещавших монастырские службы.

Завидев Веру, монахиня доброжелательно ей кивнула – с учителями в городке здоровались практически все, – а потом будто пожаловалась:

– Собак-то нельзя нам держать, а я их так люблю – мочи нет.