– Наверняка друзья герцога, мессир[30], посоветуют ему оставить в покое свою новую жертву.

– Миледи, герцогу не дают досужих советов, – с предельной откровенностью выразился Рауль.

Матильда метнула на него оценивающий взгляд из-под густых ресниц.

– Он потерял голову от любви. – Леди выдержала паузу. – Если я вновь выйду замуж, то жених не должен уступать мне в благородстве происхождения. Я говорю столь открыто, потому что знаю – вы пользуетесь доверием герцога, – высокомерно добавила она, однако выглядела при этом словно маленькая девчонка, с замиранием сердца ожидающая родительской похвалы.

Рауль в ответ лишь покачал головой. Встретившись с Матильдой взглядом, он кое-что прочел в ее глазах и ощутил к ней острый прилив жалости, справедливо заподозрив, что женщина разрывается между двумя крайностями, каждая из которых способна погубить ее.

– Миледи, послушайте мой совет, – сказал он. – При всем уважении настоятельно не рекомендую вам использовать это оружие против моего хозяина. Ни ваш пол, ни ваше положение не защитят вас от его гнева.

Улыбка по-прежнему не сходила с губ Матильды; посторонний наблюдатель мог бы даже предположить, что она буквально замурлыкала от удовольствия, пропустив мимо ушей очередное предостережение.

– Он мой сюзерен и добр ко мне, – между тем продолжал Рауль, – но мне хорошо известен его нрав. Миледи, вам останется только уповать на Господа, если вы разбудите в Нормандце дьявола.

Он желал ей добра, однако не преуспел. Выслушав Рауля, Матильда лишь облизнула губы. Спустить с цепи дьявола, сидевшего в герцоге, – о, эта перспектива казалась ей очень заманчивой. А у него внутри сидит дьявол? Разве найдется женщина, способная устоять перед таким соблазном?

В конце недели герцог удалился в собственные пограничные земли. Из Э он отправил посольство в Лилль с официальным предложением руки и сердца Матильде. Вопрос о родстве более не поднимался; ничто из того, о чем твердили ему советники, не могло заставить герцога отложить эту просьбу. Своим посланником он выбрал Рауля и наотрез отказался слушать его мягкие увещевания. Придя в отчаяние, юноша заявил:

– Монсеньор, вам ответят отказом, а вы еще не научились смиряться с этим.

– «Да» это будет или «нет» – я жду ответа, – возразил Вильгельм. – Кровь Христова, эта осада и так уже тянется непозволительно долго! Поезжай и от моего имени потребуй ключи от этой цитадели!

На следующий же день посольство отправилось в путь и в положенный срок достигло Лилля, где его, вне всякого сомнения, ожидали. Благородных гостей приняли со всеми почестями и без задержек препроводили в залу для аудиенций графа Болдуина.

Рауля сопровождал Монтгомери; оба были богато одеты и торжественны, как того и требовало положение.

Зала для аудиенций была полна фламандской знати и советников. В одном ее конце на троне, стоящем на возвышении, восседал сам граф; рядом расположилась его супруга, а на стульчике по левую руку сидела Матильда.

Рауль и Монтгомери вошли в залу в сопровождении своих оруженосцев. Им был оказан самый учтивый и обходительный прием, но леди Матильда на мгновение подняла глаза и послала Раулю взгляд, не суливший ничего хорошего.

Он сразу же перешел к делу, передав предложение руки и сердца герцога погрузившимся в молчание придворным.

Когда юноша умолк, по рядам собравшихся прокатился негромкий ропот, который тут же стих. Граф погладил белый мех горностая, коим была подбита его мантия, и ответил несколькими дежурными фразами. Он польщен честью, оказанной его дочери, заявил Болдуин, но вопрос этот следует решать только после тщательного обсуждения.

– Милорд граф, мой сюзерен герцог Нормандии полагает, вы уже давно отдаете себе отчет в том, каковы его подлинные намерения, – с обезоруживающей улыбкой заявил Рауль.

Граф покосился на дочь. Было совершенно очевидно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Болдуин снова затронул было тему родства, и создалось впечатление, будто он готов прикрыться ею как щитом. Но, действуя согласно полученным указаниям, Рауль легко преодолел его оборону.

– Мой сюзерен герцог, милорд граф, имеет все основания полагать, что это препятствие будет преодолено. Вашей милости должно быть известно – настоятель Бек даже сейчас находится в Риме, откуда шлет нам обнадеживающие известия.

Получив подобную отповедь, граф Болдуин разразился пространной речью. Суть же ее сводилась к тому, что он был бы счастлив породнить свой дом с Нормандией, но его дочь, уже не девушка, чтобы сбывать Матильду с рук против ее же воли, может питать некоторое отвращение ко второму замужеству, вследствие чего должна дать собственный ответ.

Пожалуй, один лишь Рауль догадывался о том, каким он будет. Граф, во всяком случае, не подозревал ничего худого, как и графиня, которая попросту была захвачена врасплох.

Леди Матильда медленно поднялась на ноги, присела в реверансе перед отцом и заговорила ясным, холодным голосом. Смиренно сложив руки под грудью, тщательно подбирая слова, она заявила:

– Мой господин и отец, я благодарна вам за проявленную обо мне заботу. Если ваша воля такова, что я должна вновь выйти замуж, будьте уверены, я сознаю свой дочерний долг перед вами и готова повиноваться вам, как подобает моей и вашей чести. – Она умолкла. Пристально глядя на нее, Рауль заметил, что уголки ее губ приподнялись в улыбке, и понял – пора готовиться к самому худшему. Опустив глаза долу, Матильда продолжала: – Но позвольте умолять вас, монсеньор, о том, чтобы вы отдали мою руку тому, чье рождение не уступает моему, и, ради нашей чести, не позволили крови дочери Фландрии смешаться с кровью того, кто происходит из низкого рода бюргеров. – Закончила она столь же холодно, как и начала, а, присев в реверансе во второй раз, вернулась к своей скамеечке и опустилась на нее, упорно глядя в пол.

В зале воцарилась гробовая тишина. Присутствующие обменивались встревоженными взглядами, спрашивая себя, как воспримут посланники Нормандии нанесенное им оскорбление.

Монтгомери покраснел и шагнул вперед.

– Клянусь распятием, это и есть ваш ответ? – требовательно спросил он.

Рауль счел нужным вмешаться, обратившись к графу Болдуину.

– Милорд граф, я не осмелюсь передать такой ответ своему сюзерену, – угрюмо заявил он. Глядя на потрясенное лицо Болдуина, юноша решил, что неуважительный ответ был подготовлен без его ведома. Взглядом призвав Монтгомери к порядку, он сказал: – Милорд, я ожидаю ответа Фландрии на предложение моего сюзерена.

Граф Болдуин обеими руками ухватился за соломинку. Поднявшись на ноги, он как мог постарался разрядить обстановку.

– Мессиры, – заявил граф, – Фландрия осознает оказанную ей высокую честь, и ежели она вынуждена отклонить ее, то, поверьте, делает это с большим сожалением. Мы были бы рады выдать нашу дочь замуж за герцога Нормандии, если бы не отвращение, которое леди Матильда питает к повторному браку.

Он еще долго разглагольствовал в том же духе, пытаясь сгладить впечатление от нанесенного оскорбления. Посланники откланялись, один, пребывая в задумчивости, а второй – кипя гневом и негодованием. Что сказал своей дочери граф Болдуин, осталось неизвестным, но он послал за Раулем де Харкортом в тот же вечер и провел с ним наедине целый час.

– Клянусь Спасителем, мессир Рауль, получилось очень неловко, – в большом волнении заявил граф.

– Молю Бога, чтобы вы не ухудшили дело своими объяснениями, – сухо согласился Рауль.

Это стало плохим утешением для встревоженного хозяина.

– Призываю вас в свидетели, мессир, что слова эти принадлежат не мне.

– Граф, – с улыбкой сказал Рауль, – со своей стороны, полагаю, нам лучше забыть о том, что говорят женщины.

Болдуин испытал явное облегчение, но Рауль многозначительно добавил:

– Помимо меня там присутствовали и другие, милорд.

– Будь я проклят! – в раздражении вскричал граф, – от женщин одни только неприятности!