Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Как следовало из их рассказа, они ехали, размахивая белым флагом, и их незамедлительно провели к самому графу. Тот буквально раздувался от чванства и самомнения; человеком он оказался вспыльчивым, раздражительным, а когда приходил в ярость, то на лбу его жилами вздувались вены. Анжу высокомерно, оскорбительным тоном приветствовал обоих и поручил им передать своему господину, что в назначенный день встретится с ним в бою. После чего, воспламененный собственными речами и (по словам Фитц-Осберна) пожираемый червем тщеславия, громогласно заявил им, что нормандский выскочка узнает его на поле брани по красной мантии, которую он набросит себе на плечи, и такому же убранству его коня.

Как и следовало ожидать, это лишь подлило масла в огонь. Не раздумывая, Гийом Фитц-Осберн ответил графу в той же манере. Он заявил, что герцог, в свою очередь, будет в пурпуре, подобающем его сану, на шлем наденет венец и битву примет на гнедом жеребце, подаренном ему испанским королем.

– Далее, сеньор, – продолжал Фитц-Осберн, – мы сказали, что, если у него останутся сомнения, он узнает вас по золотым львам, которые будут развеваться у вас над головой, и по отважным воинам, что соберутся вокруг вас, горя желанием отомстить за нанесенные вам оскорбления. Полагаю, речь мне удалась. Выслушав ее, граф даже изменился в лице.

– Со своей стороны, – подхватил молодой Рожер, – добавлю, что это оказался совсем не тот ответ, которого он ждал. Граф был явно обескуражен и принялся жевать бороду, нервно поглядывая по сторонам.

Гале, сидевший в углу шатра, подняв голову, сказал:

– Анжуйский пес громко лает. Но стоит погрозить ему хлыстом, как он с ворчанием уползет обратно в конуру.

Так все и произошло. В назначенный день герцог повел свою армию на место встречи, но от графа не было ни слуху ни духу. Впоследствии им стало известно, что он в большой спешке увел свое войско и направился домой, прикрывшись сильным арьергардом. Анжуй стал первым из тех, кто предпочел бесславное бегство вооруженному столкновению с герцогом Вильгельмом Нормандским.

Что подумал об этом гарнизон Домфрона, никто так и не узнал. Что до Вильгельма, то он лишь язвительно рассмеялся да вернулся к осаде замка.

Теперь, когда Мартель более не путался под ногами, герцог предпринял один из своих излюбленных стремительных маневров. Оставив небольшое войско под стенами Домфрона, он ночным маршем повел остальную армию к Алансону. Путь его, пролегая через Менанден и Пуантель, выдался очень нелегким. Рыцари Вильгельма обливались потом; некоторые отстали, потому что лошади их начали хромать или у них были сбиты спины, однако остальные упрямо шли вперед, стиснув зубы, вознамерившись не дать превзойти себя их вожаку, который, похоже, не знал усталости.

Под стенами Алансона они появились с первыми лучами рассвета, покрытые дорожной пылью и по́том, и сквозь редеющий утренний туман стали вглядываться в город, раскинувшийся на другом берегу реки. Сам он укреплений не имел, но над ним гордо возвышался замок, к надвратной башне которого вела прямая дорога от моста через Сарту. Над его зубчатыми бастионами реял флаг Анжу.

– Будь я проклят, если не сорву его! – выругался герцог.

Спешившись, он стал молиться, поскольку никогда не забывал об уважении, что причитается Господу; люди Вильгельма последовали его примеру. Покончив с этим, герцог, выпрямившись, умылся в реке и вперил тяжелый, нахмуренный взгляд в надвратную башню, охранявшую мост. Пока он стоял, погруженный в размышления, жители Алансона получили возможность вдоволь полюбоваться его силами. Они собрались на противоположном берегу реки, устроив оживленный совет.

Те же, кто охранял надвратную башню, оценили численность армии герцога и, заметив, что он не привез с собой осадных машин, решили, будто благополучно отсидятся в своей цитадели. Обманчивое чувство безопасности вселило в них ощущение самонадеянности, и они сочли себя победителями, а кое-кто даже отважился на издевательские жесты и насмешливые выкрики, демонстрирующие их презрение к врагу.

Такие выходки не ускользнули от внимания герцога, и лицо его потемнело. Он отдал короткое приказание, после чего рыцари выстроились в боевой порядок. Герцог же устроил военный совет со своими военачальниками, во время которого покусывал ременную плеть, как бывало всегда, когда перед ним вставала особо трудная задача, и внимательно рассматривал диспозицию укреплений. Стражники в надвратной башне, сочтя, что их насмешки не достигли цели, придумали одну, по их мнению, особенно забавную шутку, которая непременно должна была задеть достоинство герцога. На стене началась суета и беготня, а затем над нормандской армией прокатился яростный рев и воины схватились за рукояти мечей.

Стоявший рядом с Раулем его брат Гилберт едва не поперхнулся от негодования.

– Клянусь Богом! – ахнул он. – Нет, ты только посмотри, что удумали эти грязные псы!

Рауль, вглядевшись внимательнее, понял, что защитники башни вывесили на стене меха́ и шкуры, после чего принялись выбивать их длинными палками и лезвиями своих мечей, держа их плашмя. Юноша вспыхнул от гнева, поскольку смысл сего действа был ему совершенно ясен.

– Крест Господень, что за невиданная наглость!

– Привет Дубильщику! Привет благородному Дубильщику Фалеза! – закричали люди на башне. – Как, ты еще здесь, нормандский выкидыш? Как идет торговля мехами?

При этих словах Вильгельм резко вскинул голову, посылая своего коня с места в карьер мимо Нееля де Сен-Совера, который загородил бы собой башню, если бы мог, чтобы герцог не увидел подобного непотребства. Вильгельм подъехал к самому мосту и с такой силой стиснул рукоять своего меча, что костяшки его пальцев побелели, а губы исказила гневная гримаса. Он сидел в седле совершенно неподвижно, словно каменное изваяние; внешне герцог сохранял ледяное спокойствие, но под этим льдом бушевало жаркое пламя.

Над рядами его воинов повисло гнетущее молчание. Наконец Вильгельм заговорил, и слова его, словно отлитые из свинца, тяжко падали в тишину, разбивая ее вдребезги.

– Клянусь величием Господа Бога нашего, я поступлю с этими негодяями так, как поступают с деревом, обрезая его ветви ножом!

Герцог так резко развернул жеребца, что тот присел на задние ноги; военные хитрости и уловки были отброшены за ненадобностью; его ярость передалась рыцарям. В атаку! В атаку! Надвратная башня будет взята штурмом и сожжена дотла, а те, кто оборонял ее, получат по заслугам. Военачальники смиренно посоветовали Вильгельму успокоиться и уже тогда принимать решение, однако он не пожелал их слушать. Герцог поклялся, что сравняет башню с землей или никогда более не поведет своих баронов в бой.

Бо́льшая часть воинов была с ним согласна; лишь немногие осмелились выступить против, опасаясь поражения и предлагая разработать более надежный план. Герцог отмел их возражения; выхватив из ножен меч, клинок которого заблистал на солнце, он проревел:

– Кто идет со мной? Говорите!

Ответом ему послужил многоголосый рев; Вильгельм улыбнулся, но Рауль услышал, как заскрежетали зубы герцога.

Об этой отчаянной схватке на мосту у Рауля остались самые смутные воспоминания. На головы осаждающих обрушились стрелы и копья; гарнизон замка отважился на вылазку, и завязалась жуткая рукопашная схватка, когда люди сходились лицом к лицу, упираясь друг в друга щитами, а потом, получив смертельную рану, с криками обрушивались в реку под мостом. С надвратной башни вниз летели камни и дротики; один такой снаряд угодил Раулю прямо в шлем, и он, оглушенный, повалился наземь, по-прежнему сжимая в руке окровавленный меч. В горячке боя по нему пробежали несколько человек; юноша с величайшим трудом встал, покрытый синяками и ранами, но живой, и начал расталкивать своих же товарищей, однако его подхватил людской водоворот.

Они подбежали к башне так быстро, что Рауль не успел опомниться. Сверху на них вновь обрушился град камней и копий. Но воины принесли к воротам таран, наспех изготовленный из срубленного дерева. Множество рук вцепилось в него; раздался глухой удар, когда комель[20] врезался в огромные ворота, преграждавшие проход в город под аркой башни. Дверь долго не поддавалась; те, кто держал таран, задыхались, обливаясь потом. То и дело кого-нибудь находило копье, брошенное сверху; на место упавшего тут же вставали другие, и таран опять врезался в ворота. В конце концов дерево треснуло, и нормандские воины ворвались внутрь, под арку, тараном вышибли дверь поменьше, что вела уже в саму башню. Она пала под яростным натиском атакующих; вломившись в узкий пролом, воины прорубили себе путь наверх, по винтовой лестнице, поднимаясь все выше и выше, ступая прямо по телам своих же павших товарищей, пока не вытеснили защитников на верхнюю площадку и в караульное помещение.

вернуться

20

Толстый конец бревна. (Примеч. ред.)

20
{"b":"557006","o":1}