Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Говорят, узнав об этом, Ги Бургундский весело рассмеялся, считая, что находится в полной безопасности. Донжон готов был выдержать блокаду до самой зимы; Ги можно было простить за то, что он был уверен: терпение Вильгельма истощится намного раньше. Вот только здесь он крупно просчитался. Воинственный Герцог прекрасно знал, когда следует действовать в яростной спешке, а когда – держать свой порывистый нрав в узде. Если же Ги рассчитывал на то, что очередные беспорядки в Нормандии вынудят Вильгельма снять осаду, то и здесь его ждало разочарование. Неель де Сен-Совер удалился в Бретань, был объявлен «волчьей головой»[17], а его поместья подверглись конфискации. Ранульф Байе вообще сбежал неизвестно куда. Лорд Ториньи пал на Валь-э-Дюне, а Гримбо дю Плесси гнил в подземелье Руана, где его тоже ждала скорая смерть в кандалах. Что до всех остальных, то Нормандии нужно было время, чтобы перевести дыхание. Она начала узнавать своего герцога и пока затаилась, зализывая раны.

Теперь уже очевидно, что именно неистощимое терпение Вильгельма подкосило Ги. Очень скоро он начал нервничать, и в волнении ему случалось обгрызать ногти до мяса. Он был готов к штурму, оставаясь уверенным, что сумеет отбить его, но капризный и переменчивый нрав Ги не вынес пытки медленным ожиданием. В те дни в Брийоне поселилось беспокойство и тревога, воины смотрели на армию герцога, и с каждым днем мужество покидало их, а надежда умирала медленной смертью. Когда пришла зима и кости начали выпирать из-под кожи, в замке поселилось черное отчаяние; люди таились по углам, кутаясь в свои накидки в тщетной надежде уберечься от лютого холода. Уже никто не заикался о том, что осада, быть может, вот-вот будет снята. И лишь друзья на коленях умоляли Ги вручить Вильгельму ключи от замка. А он в ярости кричал, что они желают ему смерти.

– Нет, милорд, нет; это здесь мы все умрем медленной смертью, как крысы в западне.

Ги съежился на кровати, дрожащими пальцами натягивая на себя мантию и в горячке шепча:

– Gayter la mort, gayter la mort![18] – В глазах его появился лихорадочный блеск и, взглянув на своих людей, он вдруг разразился идиотским лающим смехом. – Да вы издеваетесь надо мной, ходячие скелеты! – Его начала бить крупная дрожь. – Скелеты из Валь-э-Дюна! – задыхаясь, прохрипел он. – Клянусь Богом, я вас знаю! Вы презрительно улыбаетесь? Мертвецы! Вы все – мертвецы! – Закрыв лицо руками, он заплакал; плечи его вздрагивали.

Люди Ги постарались утешить его, как только могли, а он лежал на постели, глядя в потолок, ни на кого не обращая внимания, и лишь разговаривал сам с собой монотонным, жутким голосом, приводившим в содрогание всех, кто его слышал.

Когда этому наступил конец, снег уже покрыл землю белым одеялом, а река начала замерзать. Вельможи на острие копья принесли герцогу ключи от Брийона и униженно пали перед ним на колени. В ответ он лишь сказал:

– Приведите ко мне Ги Бургундского.

Перед ним предстал Ги с седлом на спине в знак полной капитуляции, а также подчинения. Шагал он с трудом, сгибаясь под непомерной тяжестью конской сбруи. Сидевший у ног герцога Гале пронзительно заверещал, а затем изрек:

– Присядь, братец: гордыня подкосила тебя.

Получив пинок, шут простерся на земле.

– Помолчи, дурак! – резко бросил ему герцог. Подойдя к Ги, который опустился на колени в ожидании приговора, Вильгельм снял седло с его плеч и отбросил в сторону. – Встань, кузен, и выслушай, что я имею тебе сказать! – приказал он, взял Ги под локоть и поднял его на ноги.

Сторонники Бургундца на коленях подползли к герцогу, чтобы поцеловать ему руку, когда он закончил говорить; наказание оказалось чрезвычайно мягким: полное прощение для всех участников мятежа и всего лишь конфискация земель Ги. Сам он был исключен из числа вассалов Нормандии, но герцог, смягчившись, предложил кузену по-прежнему считать себя его гостем.

Ги лишился дара речи и лишь беззвучно шевелил губами; одинокая слеза медленно сползла по его щеке. Вильгельм резким кивком головы подозвал к себе Фитц-Осберна.

– Уведите его, – распорядился герцог. – Пусть с ним обращаются со всеми полагающимися ему почестями. – Самого Ги он легонько хлопнул ладонью по плечу. – Ступай, кузен, – сказал герцог. – Тебе более незачем опасаться меня, обещаю.

Немного погодя, когда Раулю представилась такая возможность, он преклонил колено перед герцогом и поцеловал ему руку.

Вильгельм взглянул на юношу сверху вниз с улыбкой, приподнявшей уголки его губ.

– Что теперь, Рауль?

– Монсеньор, я видел вашу силу, видел вашу справедливость, но теперь увидел и ваше милосердие.

Вильгельм отнял руку.

– Тьфу! Неужели я похож на кота, который беспокоится о мертвой мыши? – презрительно бросил он.

До весны Ги Бургундский оставался при дворе в Руане, но было очевидно, что он с радостью предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте. И когда на истосковавшихся по влаге голодных полях растаял последний снег, он начал умолять герцога позволить ему покинуть Нормандию. Получив разрешение, немедля отбыл в свои земли, сломленный и окончательно павший духом.

С приходом весны пришло и обещанное послание от короля Генриха. Его Величество призывал к себе своего верного вассала оказать ему помощь в военных действиях против Жоффруа Мартеля, графа Анжу.

Нужда его оказалась неотложной. Как человек, обуреваемый тщеславием, которое нашептывало ему, что его заслуги многократно превышают награды и владения, Мартель успел стать причиной беспорядков для своих соседей. Графы Шартр и Шампань могли стать тому свидетелями, что и они сделали, шумно и доказательно. Провинция Мен, расположенная по соседству с Нормандией, уже пребывала под его пятой, поскольку Мартель являлся опекуном юного графа Гуго, чем и воспользовался в полной мере к своей выгоде. Сломив сопротивление и лишив свободы благородных графов Шартра и Шампани, он возомнил, будто может достигнуть большего величия и решительно принялся за дело. Весной того же года Мартель отрекся от клятвы вассальной верности, принесенной королю Генриху, и в подтверждение столь вызывающего жеста вторгся в Гиень и Пуатье. После нескольких стычек он, захватив обоих графов в плен, поместил их под замо́к, где и вознамерился держать до тех пор, пока они не согласятся на его требования. Это был грабеж средь бела дня, но графам не оставалось ничего иного, как уступить. Следует отметить, что граф Пуату скончался через четыре дня после освобождения. А вот Гиень остался жив: очевидно, он пил из другого кубка. Мартель предъявил претензии на Пуатье и женился – как поговаривали, силой – на родственнице покойного графа. Вот так обстояли дела, когда король Генрих послал за Нормандским Волком.

Во главе своей армии герцог Вильгельм пересек границу и вступил во Францию. Вновь мужчины, жившие, собственно говоря, почти исключительно ради таких вот событий, надели доспехи, на распятии поклявшись, что, если таково желание герцога, они готовы следовать за ним до самого конца, каким бы он ни был.

Что думал об этом король Генрих, осталось неизвестным, но несомненной стала его ревность к своему юному вассалу, помноженная на зависть. Если поначалу он призвал Вильгельма, дабы тот сражался под его началом, то вскоре уразумел, кто из двоих является подлинным лидером экспедиции. Слово Вильгельма имело решающее значение; именно он недрогнувшей рукой указывал на слабые места в планах короля и без колебаний подвергал жесточайшей критике замыслы, которые представлялись его военному складу ума напрасной тратой времени. Королю Генриху под шелковой улыбкой приходилось скрывать растущее раздражение; французские бароны кипели недовольством, но Вильгельм оставался неумолим. В конце концов они возненавидели его, эти гордые французы, за острый ум, который выставлял напоказ их собственное невежество, за его дар предвидения, бесстрашие и отвагу на поле брани, но более всего – за его строптивый, не желающий приспосабливаться нрав. Всю жизнь мужчины вынуждены были бояться герцога, будучи не в состоянии выдержать его прямого и обескураживающего взгляда. И в самом начале карьеры Вильгельма французам первым было уготовано испытать на себе безжалостную силу его воли. Правда же заключалась в том, что он никогда не отступал с однажды выбранного пути и шел к цели напрямик, не сворачивая, жертвуя всем ради ее достижения и не стесняясь в средствах. Признав главенство герцога над собой, вы обзаводились добрым другом, тогда как противостояние с ним неизменно приводило к одному-единственному результату.

вернуться

17

Так, согласно древней мифологии и легендам, назывался человек, объявленный вне закона.

вернуться

18

Gayter la mort (старофр.) – ждать смерти.

18
{"b":"557006","o":1}