Он глубоко вздохнул и продолжил уже громче:
– Но наша доблестная армия решила взять ситуацию в свои руки. Да только кажется мне, что она немного перестаралась. В конце концов…
Но Мануэль не успел договорить: один из солдат, конвоировавший их, замахнулся автоматом и ударил прикладом Мануэля в челюсть. Пленник повалился на пол грузовика.
– Что вы делаете?! – воскликнул Себастьян.
– Заткнись, марксистская мразь! – рявкнул солдат. – Скажите спасибо, что вас не кончили прямо у дворца!
По лицу Фернандо было видно, что он поражён. Он переводил взгляд то с солдата на Мануэля, то с Мануэля на солдата, не понимая причину этой ненависти.
– Простите, но мы заключённые, вы не имеете права…
Солдат привстал, потянулся к Фернандо и схватил его за воротник. Он приставил дуло автомата к его горлу, от чего голова Фернандо карикатурно запрокинулась назад, прошипел:
– Из-за таких красных выродков как ты, мой отец потерял всё своё состояние! Но ничего. Сейчас вы за всё ответите! Ты ещё пожалеешь, щенок, что родился на свет! – с этими словами он оттолкнул парня назад. Фернандо подобно Мануэлю, упал на дощатый пол грузовика.
Изо рта Мануэля потекла кровь, он с гневом смотрел на солдата, не решаясь что-либо сделать, прижимая к лицу платок.
– Вы все сдохнете, ясно?! – заорал солдат. – Я лично буду расстреливать вас. Знаете почему? Нет, не только за развал экономики, не за долги! Просто мне это нравится! Хочу сделать мир чище! Русских свиней наслушались, да? Так я вам покажу ваш несчастный коммунизм во всей красе!
– Эдвин, да успокойся ты, – осадил его второй солдат. – Держи себя в руках.
– Чёрта с два! – кипятился Эдвин. – Они должны знать, что их ждёт! Отправитесь в ад следом за своим бездарным президентом! Скопище дерьма, отбросы! Вы за всё ответите, за всё, клянусь!
Самико слушала как Эдвин всё больше и больше распалялся.
«Наверное, – думала она, – эти парни в чём-то очень сильно виноваты. Жаль, они кажутся мне такими… красивыми что ли? Неужели, они всё-таки преступники и заслуживают наказания?»
Грузовик, тем временем, поехал по аллее, которую обнимали ряды высоких деревьев. Он пересёк какой-то КПП, где тоже толпились солдаты, и въехал на огороженную территорию. Остановился перед массивным сооружением: из кузова виднелась только отбрасываемая им тень. Офицер, сидевший в кабине, пустился в перепалку с патрулём, но вскоре этот разговор стих, и грузовик продолжил движение. Он въехал внутрь большого подъезда и люди, сидевшие в кузове, судя по охватившему их возбуждению, увидели знакомые очертания:
– Это же Национальный стадион… – прошептал Фернандо.
– Что ж, разумно с их стороны, – так же шёпотом отозвался его сосед. Оба они сидели у самой кабины и солдаты не слышали их диалога.
– Готовая тюрьма под открытым небом, а главным палачом здесь будет солнце… Да… Генералы хорошо сэкономили на расходах!
Грузовик проехал подъезд и остановится прямо напротив трибун. Солдаты спрыгнули вниз и велели пленникам выпрыгивать следом. Когда Мануэль оказался на беговой дорожке, Эдвин ещё раз со всей своей ненавистью ударил его прикладом в плечо, крикнув вдогонку:
– Пошёл! Будешь развлекать своей демагогией остальных оборванцев, тебе тут самое место!
Мануэль ничего не ответил и поспешил вслед за остальными, держа, как и все руки на затылке. Кровь капала из разбитой скулы, но едва он дотронулся до неё платком, как второй солдат крикнул, чтобы тот держал руки, где полагается.
Однако он не казался столь злым как Эдвин. Действительно, отведя пленников на трибуны, он заговорил спокойным тоном:
– У Эдвина плохое настроение, не знаю, чего это он так на вас взъелся… Но могу сказать одно: положение у вас незавидное. – Он огляделся и продолжил: – Здесь, как и на некоторых других крупных объектах города собирают всех, кто оказывал сопротивление войскам. Мой вам добрый совет: держите языки за зубами и не говорите о том, что вы из дворца.
Солдат повернулся и ушёл.
– Сама галантность, – заметил один из пленников.
– Как знать, Луис, как знать… – пробормотал ему в ответ Фернандо.
– Помогите Мануэлю, нужно остановить кровь, – сказал Луис. – Чёрт, да у него сломана челюсть!
Все пятеро были подавлены и переживали эмоциональный шок. Они пребывали в уверенности, что этот переворот, эта кутерьма – лишь спонтанная реакция военных кругов на ситуацию в стране. Они думали, что узурпировавшая власть четвёрка генералов, провозгласившая себя временной хунтой, хочет лишь взять эту ситуацию под свой контроль, не допустить гражданской войны и хаоса. Но то, что они увидели на этом стадионе, заставило их усомниться в своих надеждах. То, что поначалу не бросилось им в глаза, теперь рушило их надежды в прах.
Самико тоже решила осмотреться. Она взмыла вверх, временно оставив пятерых человек, и окинула стадион взглядом.
Стадион оказался весьма масштабным сооружением. Самико ещё никогда лично не видела ничего подобного, за исключением демонстрировавшегося в кинотеатре фильма «Олимпия», созданного в союзной Германии. Фильм повествовал о летних олимпийских играх в Берлине, но какого года, Самико не помнила. Тамошний стадион был, если и поменьше, то очень похожим.
Стадион заполняли люди. Сейчас их число не превышало и десятой части от количества доступных мест, но оно постоянно увеличивалось, поскольку у каждого подъезда толпились солдаты, загонявшие на трибуны всё новых и новых зрителей поневоле. И эти зрители, конечно, не казались любознательными болельщиками или праздными гуляками. Напротив, многие из них выглядели уставшими, растерянными, а некоторые даже ранеными. Самико воспользовалась своими сверхъестественными способностями и пролетела сразу мимо нескольких десятков человек, наблюдая жуткие подробности их пребывания здесь.
Многие сидели на скамьях трибун, некоторые стояли, ходили. Тот тут, то там, Самико замечала группы людей, жарко обсуждающие своё новое положение, однако, они всё время затравленно озирались, боясь, что их заметят солдаты: видимо, собираться и беседовать было запрещено. Большинство же хранило молчание.
По лестницам, что пересекали трибуны, неспешно расхаживали солдаты в блестевших на солнце касках, держа свои автоматы наготове. Некоторые из военных носили солнцезащитные очки, будучи, скорее всего, офицерами.
Солнце же тем временем поднялось почти в зенит, страшный день перешагивал свой главный рубеж. Грузовики постоянно доставляли к подъездам новые группы пленников, а солдаты загоняли их на ещё свободные сектора стадиона. Некоторых, наоборот, выдёргивали, и вели во внутренние помещения, под трибуны. Многие из заключённых уже осознали масштаб произошедшей трагедии, а некоторые и вовсе понимали, что их личные шансы выйти живыми из этого Колизея, ничтожно малы.
Самико вернулась к брошенным ею товарищам. Мануэля среди них уже не было, остальные же горячо спорили и почти ругались.
– Ну и сходил бы сам, идиот! – орал парень, имя которого Самико в разговоре ещё не слышала. – Его же по телевизору все видели! Рядом с президентом!
– А что мне оставалось делать? Держать его силком?
– Тупица! Что теперь с ним будет?
– Откуда я знаю! Раньше думать надо было!
Самико заволновалась. Похоже, совет доброго солдата оказался проигнорированным: Мануэль куда-то отлучился, пока она парила над стадионом, и это вызвало у его друзей серьёзные опасения.
Она стала внимательно вглядываться в окружающих. Спустя какое-то время, она увидела Мануэля внизу, у того самого подъезда, через который и привезли пленников. Он стоял перед офицером под прицелом одного автоматчика, касаясь правой рукой разбитой челюсти. Самико мгновенно ринулась к нему и услышала их разговор. Офицер, надменно улыбаясь, говорил:
– Что, думал затеряться здесь? Не вышло! Вижу, ты уже получил немного нашего внимания. Да, не повезло тебе, что не подох во дворце. Чего молчишь? Где твои друзья, я спрашиваю? Мне сказали, что вас доставили сюда впятером. Где остальные?