— Единственное, о чем я тебя прошу, это проработать на совесть, ну хотя бы немного.

(Уж не знаю, как объяснить, но Генри всегда заявлял: единственное, что хуже красных, — это евреи, и единственное, что хуже евреев, это выскочки-ниггеры, а хуже их — проклятые дубоголовые южане-изуверы, о которых без конца пишут в газетах… Надо отравить всех, кто южнее линии Мэсон-Диксон, вместо того чтобы посылать им на пропитание налоговые денежки с Севера…)

— Ну если ты готов, берись за эту часть троса и тяни его сюда. Я покажу тебе, как цеплять. Давай-ка его. Теперь наклонись и смотри.

(Да, но вот я сам обычно много не спорил со стариком. В основном потому, что не знаю красных здесь, в Америке, и меня ничуть не заботят задирающие нос выскочки, и у меня весьма туманное представление о том, что такое изувер… Но должен вам сказать, что он и Вив, бывало, так сцепятся по этой расовой проблеме… чуть ли не лбами стукаются. Я помню… но дайте я вам лучше расскажу, как этим их спорам пришел конец. Так как же это было…)

— Ну смотри теперь.

[Ли стоял, заложив руки в карманы, пока Хэнк рассказывал ему, что надо делать, рассказывал неспешно и терпеливо, как человек, объясняющий что-то раз и навсегда, и не жди потом от него повторений. Он показывал Ли, как надо обвернуть трос вокруг поваленного и обрубленного ствола, как присоединить этот трос к основному, тяговому, который идет от петли на конце к оснастке на вершине погрузочной мачты…]

— А когда закончишь чокеровать бревно, то тебе придется самому подавать сигналы машинисту на погрузчике, пока тот не подтянет. У нас не хватает рабочих рук, поэтому мы не можем себе позволить еще и сигнальщиков. Ясно?

Я кивнул, и Хэнк пустился дальше объяснять мои обязанности на этот день.

— Ну давай слушай.

[Хэнк дернул, проверяя, надежно ли закрепился трос, затем пошел вверх по склону к высокому пню, от которого узкий провод, описывая блестящую дугу, тянулся к лебедке, пыхтевшей и дребезжавшей шагах в семидесяти от них.]

— Один раз дернешь, значит, «забирай».

[И дернул за провод. Пронзительно свистнул сигнал на лебедке, и крохотная фигурка Джо Бена тут же пришла в движение. Трос натянулся, глухо зазвенев. Мотор лебедки напрягся и яростно взревел, бревно приподнялось из своей ложбинки и пошло вверх по направлению к погрузчику. Когда бревно подошло к мачте, Джо выскочил из своей кабины и, ловко поднявшись по уже уложенным бревнам, отцепил от него чокер. Тут парень из тех, орландских, согнул скрипнувшую стрелу крана-укладчика, чем-то напоминавшего скелет доисторического животного, которого окрасили в желтый цвет и заставили быть механизмом. Джо Бен насадил захваты и, отпрыгнув в сторону, махнул крановщику. И снова гигантский кусок древесины, качнувшись, оказался в воздухе. А Джо Бен уже пробирался назад к своей лебедке. Кран развернулся и перебросил бревно на платформу лесовоза, подтолкнув, чтобы улеглось надежно. Джо Бен забрался к себе в кабину и начал отдавать трос, тот пошел, как змея, через заросли, брызнув комочками земли туда, где стояли, дожидаясь, Ли и Хэнк.]

Я слушал Хэнка, все еще надеясь, что он расскажет побольше о моей работе, и ругал его про себя, что он и не думал добавить подробностей. Мы стоим бок о бок перед будущим местом моих действий, идут последние наставления перед большим моим Первым днем…

(Понимаете, Вив проводит уйму времени за чтением и разбирается во многих вещах, и в этом все дело, ведь ничто так сильно не злит старика, как если у кого-то, особенно у женщины, вдруг окажется такая же слабость, как и у него, — рассуждать о всяких там идеях… Вот в тот раз они пошли рассуждать, что же Библия, да-да, ни больше ни меньше, говорит о расовом вопросе…)

Они следили за приближением троса.

— Теперь смотри. Когда чокер дойдет до нужного тебе места, дерни два раза, вот так.

[Сигнал дважды пронзительно пискнул. Верхний трос замер, а чокерный еще несколько раз шевельнулся, выбивая под собой землю.]

— Порядок. Посмотри еще. Я повторю.

(Значит, так, старик утверждал, что, по Библии, черномазым с рождения предназначено быть рабами, коли кровь у них такая же черная, как у сатаны. Вив начала возражать, потом поднялась и подошла к ружейному футляру, где у нас хранилась семейная Библия с записанными туда датами рождения, и принялась искать в ней что-то, шелестя страницами, Генри рядом уже начинал заводиться…)

[Закончив чокеровку, Хэнк повернулся к Ли…]

— Теперь понял?

Я кивнул, решительно и в то же время неуверенно. Хэнк вынул наручные часы из кармана, посмотрел на них, завел и положил обратно.

— Я подойду к тебе, когда смогу, — сказал он мне. — А сейчас надо посмотреть оснастку мачты вон на той вершине, нам туда перемещаться сегодня к вечеру или завтра утром. Ну теперь уверен, что все понял?

[Ли снова кивает, рот его плотно сжат. Хэнк идет, прорываясь сквозь заросли, к заляпанному землей лесовозу. Но через несколько ярдов останавливается и оборачивается.]

— Ты наверняка забыл захватить перчатки, верно? Ага. Ну я так и знал. На, держи мои.

[Ли ловит перчатки и бормочет:]

— Спасибо. Большое спасибо.

Хэнк пошел дальше, продираясь сквозь кусты.

(Что же, найдя нужное место, Вив прочла: «Кровь всех людей едина» и захлопнула Библию. И уж поверьте, большего плевка старик получить не мог… Я даже и не знаю, обмолвился бы он с ней когда-нибудь хоть еще одним словом, кабы не завтраки, которые она нам готовила, а мы брали на работу…)

[Ли держит в каждой руке по перчатке, горя от гнева и унижения, а брат уходит прочь. «Ух ты, болван, — бормочет он вслед Хэнку. — Надутый болван. «Держи мои!» Ух, будто отдает мне свою правую руку. Бьюсь об заклад, у него там не меньше дюжины таких вот пар».]

Закончив свои наставления, Хэнк ушел, оставил меня один на один с работой. Я посмотрел, как он шел, круша заросли куманики, затем взглянул на трос, который он мне оставил, потом на ближайший ствол. И тут во мне поднялся давний дух соперничества, который я знал когда-то раньше. Натянув перчатки, я принялся за работу.

[Как только Хэнк исчез, Ли ругнулся на него еще раз, изображая ярость, стал надевать рукавицы, но вся элегантность момента была нарушена — почувствовав что-то не то, пришлось вывернуть одну из перчаток. Ярость стала опять вполне натуральной, когда он вытащил из последних двух пальцев грязные, засаленные комки ваты, которыми Хэнк предохранял свои нежные пальцы…]

Работа была действительно простой — с виду этакая заурядная ломовая работенка. Но если чему и научишься в колледже, так это той мудрости, что первый шторм самый главный. Покажи себя как надо в первую сессию, потом можешь валять дурака целый семестр. Поэтому я взялся вкалывать вовсю в этот свой Первый день, мечтая, что смогу обставить брата Хэнка и выполнить свою норму раньше, разделавшись с этой идиотской работой, прежде чем она меня сломит.

[Первое бревно, которое он выбрал, лежит на верху небольшого бугра среди веток, оставшихся после рубки. Он направился туда. Маленькие красные, с желто-зеленым ободком, цветы, казалось, расступаются, давая дорогу ему и тянущемуся за ним тросу. Набрасывает петлю на бревно, конец которого выступает над краем бугра, круто обрывающегося вниз в каньон. Закрепил петлю крючком и, отступив в сторону, в некотором недоумении смотрит на свою работу. Да ведь тут ничего трудного нет… И он идет назад к сигнальному проводу. На лебедке пищит сигнал. Бревно приподнимается и идет по направлению к погрузочной мачте. Ничего такого трудного… Он повернулся, чтобы проверить, не наблюдает ли за ним Хэнк. Но в это время брат как раз исчез за другим холмом, к которому шел второй чокерный трос. Куда он уходит? Ли посмотрел вокруг и тут же выбрал следующий ствол.]

(Да, это все благодаря завтракам, которые собирала нам Вив…)

[Хэнк подошел к мальчишке, когда тот цеплял очередное бревно, и сказал, что лучше было бы присоединить это бревно к еще одному и отправить вместе. И снова Хэнк ушел в лес.]