Предложение Эллиса было отклонено, и можно только гадать, было ли вручено адресату стихотворение, написанное Мариной по свежим следам неожиданного события. Она назвала его «Ошибкой»:
Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой – она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.
Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.
Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль –
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, –
Но без любви мы гибнем, Чародей!
4
Но и в 1910-м Марина и Лев Львович еще продолжали встречаться. Неугомонный Эллис стал директором-основателем нового символистского книгоиздательства «Мусагет». К этому времени прекратил свое существование журнал «Золотое руно», из редакции «Весов» выделилась группа младшего поколения – она и стала во главе «Мусагета». Эллис вошел в «триумвират консулов» издательства вместе с Андреем Белым и Эмилием Карловичем Метнером. С осени 1909 года триумвират заседал почти ежедневно вкупе с несколькими энтузиастами; среди них был и Владимир Оттонович Нилендер, специалист по античной литературе и классическим языкам. «Мусагет» официально открылся весной 1910 года на Пречистенке, 31, на втором этаже кирпичного флигеля дома, напротив памятника Гоголю (появившегося здесь год назад). И стал центром и средоточием русского символизма на его последнем этапе. Сплотившиеся тут «младшие символисты», по словам Федора Степуна, разрабатывали программу издательства, «исключительную по своему культурному уровню и по бюджетной нежизнеспособности».
Здание на Пречистенском бульваре, в котором размещалось книгоиздательство «Мусагет»
В противовес «Весам», ориентировавшимся больше на французскую поэзию и культуру, «Мусагет» был задуман по преимуществу германофильским. Над редакторским креслом Метнера висел портрет Гёте, мрачно смотрел со стены Рудольф Штейнер. Но в салоне можно было видеть портреты и Тютчева, и Пушкина. Из вечера в вечер тут чаевничал и обсуждал жгучие проблемы кружок молодых поэтов, писателей и философов.
Просуществовал «Мусагет» всего четыре года (1910–1914), но книг успел издать много. Среди авторов были, прежде всего, немецкие философы, мистики и романтики – Яков Бёме, Экхарт, Новалис, Шлегель, Агриппа Неттесгеймский. А также античные авторы, и среди них – Гераклит Эфесский в переводе Нилендера.
Эта тоненькая книжка сохранилась в личной библиотеке Цветаевой – вся испещренная ее пометами.
На базе издательства вышел в 1912 году и первый номер журнала «Труды и дни». К редактированию исторического сектора привлечен был Вячеслав Иванов, Метнер вел постоянный раздел журнала – «Вагнериана».
Но «Мусагет» был не только издательством. Он проводил публичные вечера, здесь читались почти академические курсы по истории и теории символизма. Андрей Белый играл ведущую роль, на его выступления собиралось неизменно много публики. Кроме всего, он открыл здесь для молодежи «Ритмический кружок». Эллис читал курс о Бодлере, Борис Садовской – о Фете, Нилендер вел семинарий по орфическим гимнам, свой семинарий имели философ Федор Степун…
Эмилий Карлович Метнер молодых недолюбливал, и вскоре Эллис объединил вокруг себя кружок молодых поэтов и философов, дав ему название «Молодой Мусагет». Сначала кружок собирался на Пречистенке, затем встречи перенесли в студию скульптора Константина Федоровича Крахта.
В этой студии бывала и Марина – хотя никаких подробностей об этом до нас не дошло. Здесь же бывал и молодой Борис Пастернак. Но то ли они посещали Крахта в разные дни, то ли не успели разглядеть и выделить друг друга, но их собственные воспоминания тех ранних встреч не зафиксировали.
В очерке «Пленный дух» Цветаева, упоминая «Мусагет», больше говорит об очаровательной и надменной Асе Тургеневой, чем о том, что же там происходило. Книгоиздательство предполагало напечатать книгу стихов Марины; Ася бралась выполнить для нее обложку – она была гравером и уже оформила книгу стихов Эллиса «Stigmata».
«На лекциях Мусагета, – вспоминала Цветаева, – честно говоря, я ничего не слушала, потому что ничего не понимала, а может быть, и не понимала потому, что не слушала, вся занятая неуловимо вскользнувшей Асей, влетающим Белым, недвижным Штейнером, черным оком царящим со стены, гримасой его бодлеровского рта. Только слышала: гносеология и гностики, значения которых не понимала и, отвращенная носовым звучанием которых, никогда не спросила…» «В Мусагете я, как Ася Тургенева, никогда ничего не говорила, только она от превосходства – своего над всеми, я – всех над собой. Она – от торжествующей, я от непрерывно ранимой гордости…»
И все же они успели подружиться и оценить друг друга, так что Цветаева смогла потом написать о «простоте любви, сменившей во мне веревку – удавку – влюбленности». По маршруту свадебного путешествия Аси и Белого – спустя всего полтора года – отправится в свое свадебное путешествие и Марина.
В конце 1911 года Эллис навсегда уехал из России. В следующем году он еще присылал «Мюнхенские письма» в «Труды и дни». Некоторое время был фанатичным слушателем и приверженцем антропософского движения Рудольфа Штейнера, но в 1913-м отошел от него. Написал труд о мистическом значении святого Грааля, мечтал привести Россию в лоно католицизма. Создал книги о Жуковском и о Пушкине. Продолжал писать стихи. На шесть лет пережил Марину. Умер в Швейцарии в Локарно-Монти в 1947 году.
Среди книг Цветаевой сохранилась одна с дарственной надписью Льва Львовича; это переведенная им с французского прозаическая книга Бодлера «Мое обнаженное сердце». Надпись гласит: «Дорогой Марине Ивановне от горячего поклонника ее чуткой, глубокой и поэтической души. Эллис».
Глава 5
«Взамен любовного признания…»
Первую свою поэтическую книгу «Вечерний альбом» Марина выпустила в свет по причинам внелитературным; как сама она говорила позже – «взамен любовного признания человеку, с которым иначе объясниться я не могла».
Внезапно вспыхнувшее чувство к Владимиру Оттоновичу Нилендеру осложнилось уже в начале наступившего 1910 года непонятной размолвкой, за которую Марина сама себя корит в нескольких стихотворениях «Вечернего альбома». Не сестричка ли, тут же влюбившаяся во Владимира Оттоновича, сыграла роль своеобразной разлучницы? Но если даже и так, кто рискнет утверждать, худо ли, хорошо ли то было для Марины? Чуть ли не полтора года затем она живет под гнетом любви и разрыва – и нет обстоятельств благодатнее для того, кто рожден поэтом!
В свою первую книгу она включила стихи, написанные ею по крайней мере за последние три года; и «Вечерний альбом» получился пухлым – в нем более ста стихотворений!
Книга вышла в свет ровно к годовщине той знаменательной встречи с Нилендером в Трехпрудном. И названа была так потому, что сестры подарили тогда своему другу кожаный альбом точно с таким названием. Последнее стихотворение раздела «Любовь» – из редких здесь, точно датированных: 4–9 января 1910 года – завершается строками: «Не было, нет и не будет замены, / Мальчик мой, счастье мое!»
