— Наши друзья из ФСБ, — не дослушал его Меркулов, — с утра уже крутятся на таможне.

— Засветятся, — уверенно кивнул головой Турецкий.

— Не думаю, — воспротивился Меркулов. — Все участники операции знают, что дело это на личном контроле у президента. А теперь, если нет больше вопросов, — давайте-ка, дети, по домам! Саня, поклянись, что ты ляжешь наконец и отоспишься! Раньше семи вечера ты никому не нужен!

— Ошибаешься! — вздохнул Турецкий. — Я чуть ли не ежедневно, оказывается, нужен собственной супруге. Названивает и пилит. Причем норовит дозвониться именно в тот момент, когда мне особенно некогда.

— Ни за что не поверю, что у нашей Ирины Генриховны испортился характер! — улыбнулся Меркулов. — За что ж это она тебя, как ты утверждаешь, «пилит»?

Турецкий смущенно отвел глаза:

— Вообще-то я сам виноват.

— Колитесь, дядь Сань! — засмеялся Денис.

— Ну… Когда Ирочка с Нинкой уезжали, я как-то случайно… в общем, пообещал ребенку, что вырвусь к ним на пару дней на этот раз обязательно.

— Дальше можешь не рассказывать, — насмешливо сказал Грязнов-старший. — Интересно, кто ж тебя, убогонького, за язык тянул?

Турецкий вздохнул и задумчиво посмотрел в окно, очевидно, в бесполезной попытке найти ответ на этот вопрос.

— Ладно, — ворчливо произнес Меркулов. — Загадывать не будем. Если все сложится, возможно, и отпущу тебя на пару деньков порадовать ребенка. Детей обманывать нельзя!

— Лично мне пора. — Денис поднялся со своего места. — Во-первых, надо бы еще с ребятами пообщаться, а во-вторых, я, конечно, молод и даже, можно сказать, юн, однако поспать пару часиков тоже бы не отказался.

— Постыдись, Денис! — поморщился Грязнов. — Я в твоем возрасте…

— Ты и в своем еще вполне!

И Денис исчез прежде, чем дядюшка успел ему ответить.

— Ну что, господа? — Меркулов глянул по очереди на Грязнова-старшего и Турецкого. — Неплохая у нас с вами смена образуется, а?

— Смотря кого ты имеешь в виду! — Вячеслав Иванович покосился на дверь. — Если и дальше так пойдет, в конце концов и охрану государственных границ придется поручать частным структурам.

— Скажешь тоже. Не преувеличивай, Слава!

— Это я преувеличиваю? Да ты представь только, если б Дениса с его «Глорией» — да к нам. К примеру, в МУР!

— Ага… И на вашу же заработную плату, простите за слово «плату».

— Уж помечтать нельзя! — притворно нахмурился Грязнов. И, подумав, добавил: — В ожидании, пока ты, Костя, наконец соблюдешь традиции!

— Может, не стоит? — Меркулов вопросительно посмотрел на Турецкого. — Все-таки бессонная ночь плюс напряг, которого бы я, к примеру, точно не выдержал.

— Забыл, кто у нас маринованный огурчик? — Турецкий ухмыльнулся, и его шеф, махнув рукой на обоих своих товарищей, полез в сейф за коньяком.

— Пьянь вы подзаборная, а не генералы!

— Обижаешь, начальник! — Турецкий собственноручно разлил божественный напиток по крохотным рюмочкам, вид которых вызвал во взгляде Грязнова удивление вперемежку с разочарованием.

— Интересно, где ты нарыл эти наперстки? — ядовито поинтересовался он. — Не иначе как в палате мер и весов!

— Скажешь тоже! — Меркулов неожиданно обиделся. — Мне этот набор в дополнение к ордену в числе других подарков в Кремле, к твоему сведению, вручили.

— Тогда понятно! — кивнул Вячеслав Иванович. — Это, часом, не в разгар антиалкогольной кампании случилось?

Турецкий не выдержал и расхохотался, а вслед за ним, поколебавшись, засмеялся и Меркулов.

— Ну и языки у вас — чистое помело! Особенно у тебя, Славка!

— Все, друзья мои… — Турецкий поднял свою рюмочку первым. — Костя, ты прав: напиваться в данный момент не время. Слава, ты тоже прав: традиция есть традиция. Вывод: за удачу! Которая нынче нам» и в особенности вашему покорному слуге, непременно понадобится!

Начальник охраны фирмы «Kropotin — Katz Diamonds» Куролепов возвращался в столицу со всеми возможными удобствами. Платон Ойунский без колебаний предоставил ему «крылья», с огромным трудом скрывая охватившую якутского короля алмазов радость. Куролепов, после того как прорвался в его особняк, уложив между делом нескольких ребят из охраны Платона Кировича, которую тот считал абсолютно надежной, наводил на бизнесмена ужас одним своим видом. Да и с самим Ойунским Иван обращался без всякого почтения. Для начала тряхнув того за шиворот и потребовав проводить к подлецу Кропотину, которого Платон Кирович столь легкомысленно согласился прикрыть от ревнивой супруги.

В отличие от предыдущих пассажиров частного самолета Ойунского, Куролепов проспал всего полтора часа, после чего в полной мере насладился всеми преимуществами гостя этого борта: прекрасной выпивкой, закусочкой в виде свежайшей икорки, тающего во рту балычка и оранжевого в своей подлинности домашнего маслица, заботливо намазанного на пышные, тоже домашней выпечки, булочки. Пил Иван Куролепов много, ничуть не заботясь о последствиях, смешивал первоклассное виски с не менее первоклассным бренди, используя в качестве «запивки» нежное и тонкое вино…. Способность пьянеть он потерял начисто еще после первой чеченской, и в напитках Куролепова привлекали исключительно их вкусовые качества, причем вкус у него был весьма своеобразный.

Ощутив наконец сытость, Куролепов извлек из недр своей куртки помятую пачку дешевой «Примы», к которой пристрастился в Афгане, закурил и, дождавшись, когда заберут поеуду и он останется в салоне в одиночестве, крепко задумался.

Юрий Березин, побаивающийся своего напрочь отмороженного начальника охраны, считающий при этом Ивана таким же безмозглым, как все остальные бандюки (себя он к разряду бандитов, разумеется, не причислял), был бы крайне удивлен, если б кто-нибудь сказал ему, что на самом деле Иван Куролепов обладает умом предусмотрительным, а интуицией почти звериной и мыслительный процесс для него дело куда более привычное, чем для самого Березина-младшего.

Из Афгана Иван Куролепов ухитрился вернуться без единого ранения, хотя рядом с ним народу полегло немерено. Однако раны все же были и у него, правда невидимые. Неизвестно, что именно дало толчок его и без того суховатой душе, какая капля переполнила чашу, после чего «количество перешло в качество», но с войны Куролепов вернулся настоящим человеконенавистником.

Ненависть эта касалась, как ни странно, не врагов, коих он положил собственноручно не менее сотни, включая и тех женщин и детей, который попались под его автомат во время налетов на селения. К врагам он был абсолютно равнодушен: враги — они на то и враги, чтобы их убивать. Основную часть своей ненависти он сосредоточил на государстве, развязавшем позорную войну, и, что неудивительно, на «тыловых крысах». Под данное определение попадали, по сути, все, кто в то время, как Иван Куролепов воевал, вели мирную и беспечную жизнь, порой и вовсе не помня о том, что происходит там — в неведомом Афгане. Вот чего он не мог им простить! И, возглавив бандитский «спецназ» фирмы «Kropotin — Katz Diamonds», лично руководя всеми мокрыми операциями Березиных, Куролепов получал почти физическое удовольствие, расстреливая как соперников его хозяев по бизнесу, осмелившихся воспротивиться захвату собственности, так и вполне мирных, случайно попадавшихся под дуло его «калаша» людей. Ах, как же он их всех ненавидел!

Но, в отличие от остальных членов своей команды, которую Куролепов подбирал лично, разума он при этом не терял и не мечтал, как этот сопливый идиот Юрка Береза, о захвате криминальной власти в благословенной столице: собственная шкура ему была дороже. Прямо скажем, настолько дорога, что свое будущее Иван Куролепов продумал до мелочей. Появление в Москве молодой и безбашенной ОПГ Пискунова насторожило Ивана — так же как и остальных авторитетов. Но лишь одного-единственного из всех заставило ускорить обеспечение собственного будущего.

Если бы Юрий Валерьевич Березин надумал удостоить своим посещением квартиру начальника охраны, он был бы поражен видом этого убогого жилища. Однокомнатную хрущевку на южной окраине столицы, панельные стены которой даже не удосужились оклеить новыми обоями, после того как оттуда были вышвырнуты на улицу прежние хозяева-алкаши, «украшала» всего лишь хлипкая раскладушка с несвежей, никогда не застилавшейся постелью и два расшатанных стула. Не лучше выглядела и кухня с загаженной плитой, на которой никогда ничего не готовили, кривоногим столиком кустарного производства и несколькими табуретами.