В какой-то момент, после того как Юрий вломился в дом, она почти не сомневалась, что приехал он с единственной целью— убить… Убить ее, Тамару, уничтожить физически уже уничтоженную морально, униженную донельзя женщину, которой когда-то клялся в вечной любви. Тамаре навсегда запомнился этот момент, когда Березин-младший, полупьяный, полуобезумевший, тащил ее под проливным дождем, по грязи, по колючему, твердому, как мрамор, не до конца стаявшему снегу в соседний лесок, который и леском-то не назовешь… Как швырнул ее на приметно возвышающийся среди голых стволов холмик, заявив, что если она жаждет повидаться со своим родным дядюшкой, то может этот холмик разрыть… Кажется, в какой-то момент Тамара потеряла сознание. Потому что следующее, что ей запомнилось, — она сама, мокрая, дрожащая от ледяного холода и ужаса, у распахнутых настежь ворот особняка. И его машина, отъезжающая в сторону шоссе.
Всей своей объятой ужасом душой Тамара в тот момент желала одного: чтобы Юрий вместе с проклятым джипом не добрался до Москвы, чтобы — будь он проклят! трижды проклят! — врезался на полной скорости все равно во что: в столб, чужую машину, а еще лучше — в бензовоз… Да пропади пропадом хоть весь мир, лишь бы вместе с ним сдох он и эта тварюга — папашкина жена и, как выяснила Тамара лишь накануне жуткого ночного визита, ее собственная соперница… Да ведь и приехал он тогда после ее, Томиного, истеричного звонка, поняв, что жена знает все…
Тамара не помнила, как добралась тогда до дома, как едва не завопившая при виде ее тетя Оля, их верная и преданная домоправительница, долго, поминутно всхлипывая, отмывала Тамару в горячей ванне, едва ли не на руках потом отнесла в постель, пыталась напоить каким-то из своих любимых травяных отваров.
Последовательность больших и малых событий ужасного вечера Тамара восстановила лишь на следующее утро. Все ее тело болело и ныло, ноги оказались исцарапанными и избитыми, руки — в синяках. Тем не менее женщина, кое-как натянув джинсы, свитер и куртку, вопреки Ольгиным протестам, вышла из дома и дотащилась до той лесопосадки… Холмик она нашла сразу. И с первого взгляда поняла, что он действительно свежий, что землю здесь действительно копали уже после того, как начал таять снег. Значит, все правда…
Соломон Кац никогда не вызывал в душе своей племянницы особо нежных чувств. Но именно там, на его предполагаемой могиле, Тамара поклялась, буквально погибая от захлестнувшей ее ненависти, отомстить «за все, им всем»… Прежде всего проклятой твари, с которой, по Томиному разумению, все и началось. Если понадобится — то и собственному отцу, так низко и грязно предавшему мать, а значит, и ее, свою единственную дочь, — тоже.
Тамара настолько углубилась в эти внезапно нахлынувшие воспоминания, что не сразу отдала себе отчет в том, что домофон уже довольно длительное время вызванивает свою, ею же запрограммированную, мелодию. Бросившись к небольшому экрану, на котором высвечивалась часть улицы за высокими металлическими воротами, возведенными сразу же после того страшного вечера, Тамара увидела маленькую женскую фигурку, переминающуюся перед глазком камеры с ноги на ногу.
— Открываю, входите, — почти крикнула она в микрофон, одновременно нажимая нужную клавишу. Никакой охраны, после того как отец ушел от них, бросив внезапно совершенно тогда неподвижную после обширного инсульта жену, в особняке не было. Однако сложное устройство, привезенное Тамарой из Англии и привычно называемое и ею, и Ольгой домофоном, являлось вполне надежной, по мнению обеих, защитой. Да и новые металлические ворота, сработанные по специальному заказу, сделаны на совесть. А высокий кирпичный забор с колючей проволокой по периметру всего участка возведен был еще самим Кропотиным вместе с особняком.
Тамара распахнула двери, выходившие на веранду, никогда не запиравшуюся и оттого служившую прихожей перед холлом, и с улыбкой уставилась на крепенькую черноволосую девушку с яркими синими глазами и серьезной круглой мордашкой.
— Ну входи… подружка… Ничего, что я так вот сразу на «ты»?
— Здравствуй! Не «ничего», а как раз то, что надо, ведь по легенде мы действительно подруги…
Галя Романова, пройдя вслед за Тамарой в холл, с любопытством огляделась: в «новорусском» доме девушка была впервые в жизни, хотя читала о таких особняках много, честно говоря, еще и обожала втайне разглядывать в «Семи днях» публикующиеся там регулярно фотографии подобных жилищ — веря, и не веря, что некоторые люди и впрямь живут так, как там описывается… Да-а-а… Получается, все правда! Во всяком случае, шикарно и стильно обставленные холлы с каминами и винтовыми лестницами, уходящими прямо в потолок первого этажа, точно правда… Хотя ей, Гале, все равно ни в жисть не понять, для чего человеку нужны такие площади в сотни метров, на которых просто невозможно чувствовать себя уютно и спокойно! Разве что за стальными воротами, как здесь…
— Давай я тебе для начала покажу дом, — предложила Тамара, оказавшаяся, как Галя и предполагала, настоящей красавицей. — Ведь если мы с тобой знакомы давно, ты наверняка должна была побывать здесь не раз… Ну а потом попьем чайку или кофейку, потом…
Она внимательно оглядела Галю с головы до ног:
— Потом рванем в Москву: вначале в мой любимый бутик, а уж потом на фирму…
— Ты считаешь, что я… не так одета?.. — Галя мгновенно вспыхнула, невольно сжав руки в кулачки: все утро девушка простояла перед тетушкиным трюмо, подбирая одежду, — и вот пожалуйста? От обиды у нее на глазах едва не выступили слезы.
— Не обижайся. — Тамара мягко коснулась ее руки. — Просто, если твой отец бизнесмен, как это предложил Денис… Ты не подумай, одета ты замечательно, со вкусом, нам понадобится, может быть, даже похожая на твою одежда, но только дорогая, из хорошего бутика, понимаешь! Нельзя же проколоться.
— Тебе бы в разведке работать, — пробормотала Галя. — Ладно, давай показывай свой дворец!..
— Ну до дворца ему далеко, в этом можешь не сомневаться. Иначе эта шлюха вряд ли бы смирилась с тем, что отец оставил дом нам. Я слышала, ей даже наш второй особняк, выстроенный позже, когда у отца уже были деньги, и то не по нраву… Впрочем, этот дом записан на самом деле на мою маму… Ты уж извини, но знакомить вас я не стану, она сейчас спит. Мы с Олей перевезли маму сюда только вчера, так что ей нужно отдохнуть…
— А где тот, второй, дом? — поинтересовалась Галя, направляясь вслед за Тамарой к винтовой лестнице.
— К сожалению, тоже в Переделкине, неподалеку отсюда… Мама, конечно, мечтала о Николиной Горе, но это был тот самый редкий случай, когда отец сумел настоять на своем… Понимаешь, он просто сдвинут на знаменитостях, тут их пруд пруди…
— Насколько я слышала, и на Николиной тоже, — усмехнулась Галя.
— Отец, сколько его помню, всегда был книгочеем. — Тамара вздохнула. — Для него слово «знаменитость» означает исключительно тех, кто сумел прославиться по данной части — не важно, поэт это или прозаик…
Спустя час девушки благополучно допили кофе, поданный вернувшейся после похода по магазинам Ольгой. И, вполне довольные друг другом, почти поверившие в то, что и впрямь являются давними знакомыми, садились в небольшую ярко-красную «японочку», как называла её Тамара, привезенную из Англии. Руль, конечно, пришлось переносить, и это обошлось в кругленькую сумму. Зато в результате получилась не только красивая, но и очень подвижная, легкая, удобная, настоящая «женская» машина. Тамара обожала ее — в отличие от «БМВ», на котором ей из соображений конспирации приходилось осуществлять свою слежку за Турецким…
Галя, прежде чем опуститься в мягкое, обитое прямо-таки атласной кожей кресло, оценивающе оглядела транспортное средство «подружки».
— Слушай, — поинтересовалась она, — вот ты говоришь, ради легенды меня нужно переодеть… А что у меня нет собственных колес — это не прокол?..
— Денис говорил, что по легенде ты просто-напросто не умеешь водить… Хотя, если честно, я не понимаю: что, в этих самых ваших органах не могут машину подходящую, что ли, найти?..
