«Мне надо было всего лишь позволить ему проводить меня в номер, – спокойно, будто не о себе, подумала Тамара. – Может, у нас и получилось бы. И я от этого переменилась бы, может».

Она думала так, когда стояла под душем, смывая с волос лавандовую пену, оглядывая себя в зеркале и понимая, что тело ее не приобрело еще ни единой старческой черты. Но как же спокойно она думала об этом! Будто не о себе, будто не о себе.

И ничто в ее теле не отзывалось при этих мыслях трепетом, страстью, желанием.

– Что же такое со мной стало?

Она сама не заметила, как проговорила это вслух, уже ложась в кровать – в свежую, ласково коснувшуюся всего ее тела постель.

Ей стало стыдно от этих вслух произнесенных слов. Зачем притворяться перед самой собою? Все она прекрасно знает – и что с нею стало, и почему, и когда.

– Огни Ялты поразили меня больше всего!

Тамара стояла на балконе, и дух у нее захватывало от этих огней. Казалось, они стекают с яйлы к морю переливчатыми ручейками или наброшены на гору, как мерцающая сеть.

– Чем они тебя так уж поразили? – Олег вышел из душа. – Огни как огни. Могло б и побольше их быть.

В Симферополе Ивлевых встречала машина, присланная из горисполкома. Приехали в Ялту, заселились в «Интурист» и сразу же отправились на гостиничный пляж: ужасно хотелось в море. То есть Тамаре ужасно хотелось, Олег на этот счет не высказывался. Но плавал с удовольствием, а потом, пристегнув протез и надев легкие летние брюки, с не меньшим удовольствием выпил коньяка прямо на пляже, где – невиданное дело! – имелся свой бар.

Лежа на полотенце, расстеленном на мелкой гальке, Тамара увидела, как какой-то парень со сплошь устланного людскими телами городского пляжа, обогнув вплавь заграждение, уходящее в море, выбрался из воды, выплюнул на ладонь металлический рубль и купил в интуристовском баре рюмку водки. А выпив ее, тем же путем вернулся обратно на городской пляж.

Купались, валялись на горячих камешках, не обращая внимания на косые взгляды, которые бросали на Олегов протез другие пляжники, поужинали в гостиничном ресторане, потому что больше негде было, ужин оказался вкусным, Тамаре понравилась жареная черноморская камбала, которая называлась калкан, поднялись наконец в номер…

И вот она смотрит с балкона на огни Ялты, а Олег стоит посередине комнаты, капли воды сверкают на его плечах в рассеянном свете настольной лампы, и смотрит он на нее, на свою жену.

«На свою любимую жену», – подумала Тамара.

И поняла, что не знает, так ли это. Да, Олег сказал однажды, что любит ее. Но она не понимала, какой смысл он вкладывал в то свое признание, потому что не понимала, что вообще означает это слово, «любовь». То ли, что она чувствует сейчас, когда смотрит на своего мужа – на его небольшие, близко поставленные, непонятные ей глаза, на его широко поблескивающие мокрые плечи?

И вдруг, одновременно со взглядом на его плечи в полумраке комнаты, Тамара почувствовала, что в груди у нее растет и дрожит, и звенит какой-то горячий шар. Это было такое неожиданное и такое сильное ощущение, что она едва не вскрикнула, и не вскрикнула лишь потому, что шар этот лопнул и жаром разлился по всему ее телу.

Она физически все это ощутила, глядя на Олега.

– Это не меня огни поразили… – пролепетала она. – Это Чехова. Он так про Ялту написал…

Олег шагнул к балкону. Но не вышел на него, а взял Тамару за руку и потянул в комнату. Она запнулась о порог. Он подхватил ее, чтобы не упала, но потом не отпустил, а, наоборот, прижал к себе очень сильно. Ей даже больно от этого стало. Нет, не больно, а… То, что она почувствовала в объятиях своего мужа, было сродни горячему звону, который возник у нее внутри при взгляде на его голые мокрые плечи. Но теперь этот звон сделалася сильнее, острее…

Полотенце было обернуто у Олега вокруг бедер, а когда он подхватил Тамару на пороге комнаты, оно упало на пол.

– Выключи свет, – шепнула она. И неожиданно для себя добавила: – Я боюсь.

Это были совсем уж глупые слова, конечно. Кисейные барышни прошлого века говорили их своим мужьям в первую брачную ночь. Но ей-то стыдно говорить такое! И чего, собственно, бояться? Наверное, будет больно, про это она читала… Но ведь… Ах, да не все ли равно!..

Это было последнее, что Тамара подумала внятно. Олег выключил лампу у кровати, и все, что после этого происходило с ними, освещалось только поразительными, прекрасными, счастливыми огнями Ялты за окном.

Больно не было совсем, но Тамара даже удивиться этому не успела. Желание сотрясало ее всю, переворачивало у нее внутри все и обо всем заставляло забыть.

Конечно, она этого не знала! Не знала, не понимала, даже предположить не могла. Муж был первым ее мужчиной, а то, что происходило сейчас между ними, нельзя было понять теоретически, гипотетически – так, как она привыкла понимать в своей жизни многое, да почти всё.

Тамара не сознавала, был Олег ласковым, или резким, или просто умелым в их первую ночь. Трудно было разобрать это в том восторге, который ее охватил. Но что восторг связан именно с ним, с каждым его движением у нее внутри и с каждым его поцелуем, – этого не понять было невозможно. Она подумала бы, что их тела созданы друг для друга, если бы вообще могла думать в те минуты, тем более такими книжными словами.

Она опомнилась, только когда Олег вздрогнул над нею, как-то выгнулся весь – и вдруг забился в таких судорогах и так захрипел, что она испугалась. Ей показалось, что он как-нибудь повредил себе – ноге, может быть? – что ему больно, что с ним происходит что-то мучительное, оттого он так стонет и бьется.

Но испуг прошел почти сразу же, потому что саму ее пронзило такое острое удовольствие, по сравнению с которым все, что происходило в предыдущие минуты, показалось лишь предчувствием. Она тоже вскрикнула, тоже застонала, и тоже, наверное, очень громко, прижалась к нему, сплелась с ним крепко, совсем…

– Не думал, что сразу так хорошо у нас получится, – сказал Олег.

Его голос звучал неожиданно спокойно. Как будто не из его горла вырывались только что прерывистые стоны и хрипы. Тамара удивилась бы этому, если бы могла сейчас удивляться. Но – не могла. Лежала рядом с Олегом на смятой, скрутившейся под ними простыне и не ощущала при этом своего тела настолько, что ей казалось, она парит в воздухе. То есть казалось бы так, если бы она не чувствовала руку мужа под своим затылком.

Или они парят в воздухе оба?..

– Когда я буду старая старушка, – сказала Тамара, – то вспомню эту ночь, тебя вот такого вспомню и стану опять молодая.

«Это я говорю? – подумала она удивленно. – Так открыто, без стеснения? Я совсем переменилась!»

– Ты никогда не будешь старушкой, – сказал Олег.

– Ну уж! – Тамара засмеялась. – Думаешь, мне никогда-никогда не будет больше тридцати девяти лет? Как Стелле Патрик Кэмпбел?

– Кто такая Стелла Патрик Кэмпбел?

– Актриса, подруга Бернарда Шоу?

– Не знаю, почему эта Патрик Кэмпбел странная…

Олег перевернулся на бок и притянул Тамару к себе. Она почувствовала, как его грудь всеми твердыми мышцами прижалась к ее груди, и огненный клубочек снова прокатился у нее внутри от горла к ногам.

– …и почему она не старела. А ты меня всегда будешь возбуждать. Сколько живой буду, столько ты мне будешь желанна.

Тамаре показалось, что у него перехватило горло, потому он и произнес это слово, «желанна», такое непредставимое в его речи. Она смутилась, а потом почувствовала, что вот-вот заплачет. Но не заплакала, а быстро поцеловала Олега и, вскочив с кровати, сказала:

– А давай будем пить «Бахчисарайский фонтан»?

Игристое крымское вино «Бахчисарайский фонтан», которое они попробовали за ужином и купили в гостиничном буфете с собой в номер, выглядело как шампанское, но понравилось Тамаре гораздо больше, потому что было сладким и темно-красным. На этикетке были нарисованы две пушкинские розы, белая и алая. Только такое вино, конечно, и надо пить в первую брачную ночь!