– Как дуб может быть ленивым! – засмеялась Тамара.

– Каждый десятый примерно – ленивый, – объяснил он. – Причина мне неизвестна, но они на несколько недель позже других распускаются. Появятся листья, никуда не денутся.

В этом объяснении содержалось какое-то зерно неожиданности, необычности, и потому оно будило воображение. Ленивые дубы!.. Чего только не бывает в жизни.

Что бывает в жизни, Олег знал лучше Тамары раз в сто. Сам он, впрочем, считал, что пропустил в своей жизни очень многое, и не только в книжной или театральной ее части.

– Я же в детдоме вырос, – обмолвился он как-то. – Хорошо, хоть что-то усвоил, пока отец с матерью живы были. Но в основном догонять пришлось.

Тамаре неловко было спросить, что произошло с его родителями, но он сказал об этом сам, не вдаваясь, впрочем, в подробности: отец был пожарным в Орехово-Зуеве и погиб, когда Олегу не исполнилось десяти лет, мать работала учительницей, но к тому времени была уже больна, и течение ее болезни, онкологической, с гибелью отца ускорилось.

Другая, совсем другая жизнь!.. Но Тамара сознавала это, только когда его не видела. При встречах же моменты неловкости бывали очень редки, да, можно сказать, и вовсе их не было.

Через месяц таких встреч Олег предложил ей выйти за него замуж.

Не в первый раз она получила предложение такого рода; в этом смысле не было ничего ошеломляющего. Но если в предыдущих случаях Тамаре и в голову не приходило согласиться, то на этот раз она задумалась.

Слишком многое против: он старше на двенадцать лет, он совсем другого, совсем не ее склада, она в него не влюблена… Но сквозь все эти доводы разума пробивалось отчетливое и тоже разумом вызванное осознание: она будет с ним счастлива. И даже точнее: она будет за ним счастлива. Никогда Тамара не думала так по-деревенски – за мужем как за каменной стеной, – но теперь именно эти слова сами собою пришли ей на ум.

«А влюбиться… Наверное, я этого просто не могу, – подумала она. – Иначе хоть в кого-нибудь, хоть раз за двадцать лет уже влюбилась бы. Что ж, не всем одно и то же дается. Некоторые, например, на велосипеде ездить не умеют, и ничего, живут и счастливы».

Никогда в жизни у нее не было такого ясного, такого определенного ощущения правильности своего решения, как в тот день, когда она ответила Олегу, что согласна выйти за него замуж.

– Ну и правильно, – сказал он. – Я тебя люблю. Обидеть тебя никому не дам. И тебе за мной хорошо будет.

Он произнес все это таким будничным тоном, что можно было бы и обидеться. Но она не обиделась. Он ее не обманывает, а это главное. И то, что он не спрашивает, любит ли она его, Тамаре понравилось: она не смогла бы ответить на этот вопрос… А то, что Олег обозначил их брак так же, как она обозначала его в своих мыслях – не «со мной», а «за мной», – подтверждало правильность ее решения.

После такого будничного признания в любви он обнял ее и поцеловал. Как ни странно, это произошло впервые. И, ответив на его поцелуй, впервые она почувствовала, что Олег совсем ей не безразличен. Сердце ее забилось чаще, дыхание участилось тоже, и она замерла в его объятиях, изумленная тем, что не чувствовала такого волнения раньше.

Родителям Тамара сообщила о своем решении постфактум. Мама встревожилась, но не слишком. Да и какие, если подумать, у мамы могли быть причины для тревоги? Дочери скоро двадцать два года, университет закончила, работает – по всем меркам пора замуж. И, зная Тамарин характер, нет никаких оснований полагать, что мужа она себе выбрала недостойного.

Примерно это мама и сказала, познакомившись с Олегом.

– Человек порядочный, сразу видно, – одобрительно заметила она. – Это самое главное. Самостоятельный, работа приличная. И не пьет, тоже немаловажно.

– Почему не пьет? – удивилась Тамара. – Мы же выпили.

Знакомство было отмечено домашним ужином, во время которого мама и Тамара пили вино, а Олег и отец – водку.

– В медицинском отношении не пьет, – сказала мама. – Уж извини мой прагматизм. Я, знаешь, всегда боялась, что ты в алкоголика влюбишься. Среди художников ведь каждый третий, да и литераторы твои не лучше.

Папа и вовсе не выказал сильных чувств в связи с предстоящим дочкиным замужеством. Но Тамару это не очень задело: она с детства привыкла, что когда папа охвачен каким-нибудь своим замыслом, то не обращает внимания на происходящее вокруг, а когда не охвачен, то нервничает, все валится у него из рук, и ему тем более ни до чего и ни до кого нет дела. Про Олега он только и сказал, что достойно удивления, как тот стал директором такого серьезного завода в таком молодом возрасте.

Тамара же нисколько не была этим удивлена. Почему начальниками непременно должны становиться такие люди, как Каблуков? Завод, которым Олег руководил – он устроился туда работать вскоре после того, как комиссовался из армии, и быстро дорос до директорской должности, – производил какие-то приборы с волоконной оптикой. В волоконной оптике Тамара не разбиралась, но была уверена, что Олег может руководить любым заводом, да и вообще чем угодно.

Расписались в Грибоедовском загсе, свадьбу отпраздновали в «Праге». Увидев невесту в платье с белыми французскими кружевами – каких усилий стоило маме их достать! – Олег сказал, что она красивая, как Царевна-лягушка. Тамара рассмеялась, и весь день, и весь вечер у нее было веселое настроение. К тому же ей нравилась ее новая фамилия – Ивлева.

Гости еще пили-гуляли, когда они с Олегом потихоньку вышли из ресторанного зала и, заехав домой переодеться, отправились в Домодедово. Олег надеялся, что в связи с женитьбой ему разрешат поехать за границу, хоть в Болгарию, но не разрешили, потому что работа у него была с допуском к гостайне.

Но и Ялта была хороша! Долго еще Тамара вспоминала свадебное путешествие как вспышку счастья. И даже когда жизнь переменилась, когда стала она ездить – и с Олегом, и одна – по всему миру, те две недели не забылись, не утонули в море новых впечатлений.

Завод волоконной оптики находился под Солнечногорском, при нем была и директорская служебная квартира. Но вскоре после женитьбы Олегу дали московскую, притом с каким-то невероятно удачным совпадением: в том самом доме на Краснопрудной, где жили Тамарины родители. И хоть ничего сверхъестественного в этом в общем-то не было – дом сталинской еще постройки был из тех, в которых всегда давали квартиры либо творческим работникам, либо руководителям различных учреждений, – но это событие хорошо вписалось в благоприятную жизненную череду, частью которой был их брак.

Через полгода после замужества Тамара уволилась из журнала.

Собственно, к замужеству ее уход не имел отношения. Или все-таки имел?..

Началось все с того, что она написала первую в своей жизни статью, и сразу для большой всесоюзной газеты. Тамара никогда не думала, что займется журналистикой, и сделала это неожиданно для себя самой.

Открылся Музей личных коллекций на Волхонке, папа достал ей приглашение на открытие, Олег был занят, она пошла одна – и вернулась в таком приподнятом настроении, что никак не могла уснуть. Ну и села от бессонницы за стол, и при свете ночника, карандашом, записала свои впечатления. Когда назавтра перечитала, то нашла написанное сумбурным, но не выбросила эти ночные заметки, а пошла в Библиотеку иностранной литературы и набрала французских и итальянских книг о художниках, картины которых увидела вчера впервые, потом попросила отца договориться о том, чтобы ей встретиться с Ильей Самойловичем Зильберштейном, который этот новый, невиданный для Москвы музей основал…

В результате всех этих действий Тамара написала про Музей личных коллекций заново, и получилась огромная статья, которую она положила в конверт и отправила в газету. При этом она немножко посмеивалась над собой: что это ей вдруг вздумалось, на открытии наверняка были журналисты от этой газеты, Зильберштейн не ей одной дал интервью, сходить в Иностранку труда не составляет, статью дилетантки даже читать не станут…