- Надеюсь, он ничего лишнего не взболтнул? – с надеждой спросил водитель.

- О чём ты? – лукаво. – Нет, всё в рамках разумного. Сказал, что у него есть фотографии с парада, в том числе и мои. Готов скинуть их, если они мне нужны.

Том еле сдержал выдох облегчения.

- А ещё, - начал тот задорно и вновь шепотом, - он сказал, что я нравлюсь тебе, но ты ни за что на свете не признаешься в симпатии первый.

Томас чуть не вжал педаль тормоза в пол. Он смотрел ровно перед собой, не поворачиваясь в сторону парня. Вновь повисло молчание.

- Это взаимно, - очень тихо, со смешком.

Парень не понял, серьёзно ли это Билл сказал, или просто, чтобы не молчать. Хотя сложно сосать у кого-то член, не испытывая к нему ровным счётом ничего. Должна же быть хотя бы малейшая симпатия. Ну или просто люди совсем очерствели, а Том относится к другой категории. В своей внешней привлекательности он не сомневался, но этого всё-таки маловато.

Марго захотела в туалет. Том припарковался рядом с заправкой, выйдя из машины. Он достал с любовью сделанный Вином бутерброд, взял бутылку колы, которая так и стояла в подстаканнике, и сел на бордюр, рядом с авто. Штольцы и Билл пошли в магазин. Кто решил перекусить, кто в туалет. Кристоф с новоиспечённым блондином разговорились. Том следил за ними сквозь солнцезащитные очки, съев бутерброд, закурил, перед этим посмотрев по сторонам. Хоть эта и была парковка заправки, к курящим тут относятся не доброжелательно. До Ганновера оставалось меньше ста пятидесяти километров. Томас потёр глаза. Голова хоть и не болела, но неловкость в обществе Билла присутствовала, хотя ещё двенадцать часов назад все грани между ними были стёрты. Не так он себе представлял эту поездку.

*- только на четырёх языках мира он звучит как «Магический куб/венгерский куб», по-немецки будет Цаубавюфель – Zauberwürfel

Первые двадцать минут после остановки Кристоф продолжил разговаривать с Биллом. Они обсуждали нынешнюю систему образования, так как Штольц работал в колледже. Том слушал, не встревая. Он попивал время от времени кофе, следя за дорогой, стараясь ни о чём не думать, но мысли упорно скатывались в одну яму: вчерашний вечер... и как ему действовать дальше? Конечно, было бы намного проще, живи они в одном городе. Ну или хотя бы не так далеко. А если подумать, то парню почти нечего предложить блондину. Они не смогут постоянно ездить друг к другу, устанут, а просить, чтобы кто-то из них жертвовал работой и домом ради этих отношений... Том мысленно дал себе по лбу. Зачем он думает об этом? Здесь нужны двое, и для начала надо бы понять, могут быть эти самые отношения вообще. Почему так случается: люди нравятся друг другу, но стоит им задуматься о морали (ну или протрезветь), как всё сыпется к чёрту? Почему люди такие сложные? Почему он сам накручивает себя почти что на пустом месте?

Водитель немного заскучал, поэтому спросил разрешения включить радио, никому ли оно не помешает. Мысли отчего-то вернулись к чертежам, в бюро, где его ждали тысячи рулонов бумаги, требуя доработки. Надо бы ещё заскочить к семье Рика, отдать переданные им подарки из Кёльна. Не забыть бы. И купить сигарет завтра утром перед работой, а то осталась только одна пачка. Вдруг заиграла Леди Гага «Born This Way», поэтому мысли резко скакнули обратно, во вчерашний вечер. Воспоминания поцелуев, танцев, запаха кожи. Том коротко посмотрел на Билла, который уже сидел ровно, не разговаривая ни с кем, смотря в окно. Вчера им ничего не мешало сидеть рядом, целовать друг друга, в танце прижиматься, а сейчас словно протянута металлическая проволока под напряжением.

- Почему кубик Рубика*? – спросил Билл, повернувшись к водителю.

- Что, прости? – Том не ожидал вопроса.

- Твоё тату, почему именно кубик Рубика?

- Это самая известная головоломка, где надо лишь знать систему ходов, при которых собираются цвета. И, естественно, как любая головоломка, кубик требует логического подхода. Я сделал его на первом курсе, в знак того, чтобы меня никогда не покидала логика, здравый смысл, собранность в принятии решений. Знаешь, голову всегда надо оставлять холодной, даже если всё остальное в агонии.

- Интересно.

- А ты почему пятна сделал?

- Да просто понравились. Хотелось только цветами разнообразить, поэтому получились такие пёстрые. Там есть зелёный, синий, жёлтый, красный и коричневый.

- Дорого коррекция стоит?

- Да, не мало.

Разговор вновь затух. На горизонте уже маячил Ганновер. Может быть, когда Штольцы выйдут из машины, и они останутся вдвоём, будет легче?

/2

Кристоф попросил высадить их у станции С-Бана Нордштадт, во-первых, и им удобно, до дома на автобусе всего семь минут, и Тому через весь город на автобан не возвращаться. Ауди остановилась. Вещи из багажника доставались медленно, и деньги из дамской сумки тоже. У Томаса уже руки чесались запрыгнуть обратно и угнать с Биллом прочь. Штольцы поблагодарили его, отдали деньги и пошли на остановку. Архитектор вернулся за руль и поехал в сторону автобана. Билл молчал. Ничего не изменилось.

- Что-то не так?

- С чего ты взял? – блондин повернулся к водителю.

- Потому что ты молчишь. Мне кажется, тебя что-то гложет, и, если честно, это напрягает.

- Да я не знаю даже. Это были классные выходные, а сейчас я возвращаюсь в рутину, от которой меня уже тошнит. Но понимаю, что никуда не денусь от этого. Завтра у меня весь день забит, и, возможно, некогда будет думать даже.

- Я завтра тоже в запаре, - молчание. – Расскажи мне про свои песни.

- Какие? – Билл насторожился.

- Которые ты пел вчера.

- Ну, они все написаны на эмоциях. Этим я занимаюсь крайне редко, но метко, как говорится.

- И у тебя есть брат?

- Что? Нет! С чего ты взял?

- В песне ты поёшь, что даже он тебя не понял.

- А, - Билл смутился, махнув рукой, - это к рифме пришлось, но брат есть, только не родной. Кузен. Да, он был свидетелем этой драмы.

Блондин замолчал, задумавшись. Том коснулся чего-то сокровенного.

- Не хочешь поделиться? – предложил он, зная, что ему откажут, скорее всего.

- Эта песня... знаешь, я не слабый и не мнительный. Просто всё как-то накатилось, свалилось в одну кучу. Отношения, проблемы, родители... – глаза у Билла были стеклянные, он смотрел ровно перед собой и даже, кажется, не моргал. – Я был молод, хотелось забиться в угол, а через минуту побежать ему вслед, крича, я люблю и не хочу отпускать. И это больно.

- Не надо, - Том остановил этот поток, - не рассказывай. Я чувствую, что тебе уже плохо от одной мысли о том времени.