Я сделал еще одну попытку выведать побольше. Снова спросил, почему сообщение пришло от Спенсера.

– Он просто как раз ехал в Ллвувлл, вот я его и попросила.

– Вы попросили? По-моему, в таком случае он должен был подписаться вашим именем.

– Нет, почему? Ведь отсылал он, Эдвард, мой мальчик. – В ее голосе словно бы зазвучало сочувствие ко мне, несмышленышу, лишенному каких бы то ни было знаний о приличиях. – Он очень деликатный человек и никогда не стал бы подписываться чужим именем.

– Я вовсе не обвиняю его в подлоге, дорогая тетя Милдред, но никак не возьму в толк… Как минимум с его стороны это было очень неосмотрительно. Ведь я испугался, что несчастье случилось с вами.

– Испугался? И о каком несчастье ты подумал? Уверен, что именно «испугался», Эдвард?

Мне показалось, что она хочет взглядом просверлить мой мозг.

На долю секунды у меня голова пошла кругом и перед глазами заплясали круги. Но странное выражение если и появилось, то немедленно сползло с красного, как свекла, лица тетки. Больше никаких попыток проникнуть в ход моих мыслей, больше никакого пристального внимания – вместо них опять столь привычная мне маска отрешенности и бесстрастия.

– То есть я хочу сказать: чего тебе было бояться? Я, знаешь ли, Эдвард, прекрасно умею о себе позаботиться.

О, не сомневаюсь ни секунды. В копилке моей памяти уже есть доказательство, и не одно: это она умеет. Могу даже утверждать: с самого моего рождения она только тем и занимается, что демонстрирует свои выдающиеся способности в области присмотра за собой – а также за мной. Но как бы я мечтал твердо увериться в том, что именно она «хотела сказать»! «Уверен, что ты именно испугался, Эдвард?» Или: «Чего тебе было бояться?» Кажется, я в точности припомнил и ту и другую фразу, но, согласитесь, огромная разница заключается в том, выразила ли она свои истинные чувства в первой, а вторую использовала для «прикрытия» – или наоборот: первая вырвалась случайно, просто прозвучала «сильнее», чем следовало, а вторая была призвана ее смягчить и объяснить? Не могу постичь, не могу разобраться.

В одном не сомневаюсь. Я несколько раз перечитал свои «стенограммы» этих разговоров, разобрал их слово за словом, и мне совершенно ясно: тетино поведение очень, очень подозрительно. Необходимо зорко следить за каждым ее шагом!

Сейчас уже не уверен, что был прав. Тетя – исключительно коварная, лживая женщина. Она наверняка годами тренировалась в сокрытии от меня своих истинных чувств. Во всяком случае, не подлежит сомнению: старуха думает о прошедших событиях гораздо больше, чем говорит. Точно не представляю, на чем она строит свои умозаключения; не знаю даже, что именно у нее на уме, но уверен: ей взбрело в голову многое, и, к великому несчастью, это многое соответствует истине. Конечно, выстроить сколько-нибудь стройную логическую цепочку эта женщина не способна, но в искусстве угадывания, черт ее побери, поднаторела.

Я сам прекрасно понимаю: внезапное возгорание шкафа хоть кому показалось бы чудны́м. Признаюсь, чем больше ретроспективно размышляю о своем плане, тем больше за него краснею. Как ни крути, а я некритически принял за прямое руководство сырые, неоформленные идеи Джека Спенсера. Только потому, что он имеет какое-то там отношение к пехотному батальону, решил, что парень досконально сведущ во всем, что касается Корпуса инженеров. К тому же забыл, что все Спенсеры – дураки. И доверился я дураку в таком деле, какое, если раскроется, наверняка покажется необычным. Как минимум. Следовало подумать об этом с самого начала – моя ошибка, конечно. С другой стороны, ума не приложу, ну вот просто жизнью клянусь – не представляю, как бы я мог лучше обеспечить успех операции – разве что облил бы свою комнату бензином? Но это еще глупее – жуткая вонь расползлась бы по всему дому.

Между прочим, каким бы странным ни выглядело данное происшествие, женщина, по-настоящему благомыслящая, могла бы применить к нему презумпцию невиновности и поверить, что оно явилось тем, чем и показалось на первый взгляд – а именно следствием несчастного случая. Она могла бы согласиться с этой формулировкой без всякого сарказма и иронии. Но именно сарказм и иронию тетка щедро вложила в нее сегодня, причем в ее устах «несчастный случай» относился не только к пожару, но и, очевидно, к автокатастрофе (а чем же, спрашивается, была эта катастрофа, если не несчастным случаем – ну, в известном смысле?). И почему бы ей вправду не счесть оба события несчастными случаями – ума не приложу. Все это наглядно демонстрирует только одно – темные, неприглядные глубины тетиного злого ума. Но позвольте подробно отчитаться о сегодняшнем эпизоде.

Разумеется, я не смирился с поражением. Я уже вовсю прокладываю мысленную дорогу к полному успеху, с каковой целью сегодня все утро выуживал ценные сведения из «Британской энциклопедии». Весьма утомительная работа – энциклопедия на первый взгляд битком набита всякими сведениями, но прямого ответа на вопрос, поставленный читателем, почти никогда не дает. За неимением лучшего, однако, я погрузился именно в нее и даже вздрогнул, неожиданно услышав над ухом неприятно пронзительный голос тети:

– Жажда знаний и Эдвард Пауэлл – совместимы ли эти понятия? Боже милостивый, кто бы мог подумать! Причем энциклопедия – Британская, а все британское тебе, как известно, чуждо, ты ведь много выше всего британского. – Сказав это, она, представьте, принялась насвистывать (!) адскую безвкусицу из репертуара этих пошляков Гилберта и Салливана[32] о «дураке, готовом славить день-деньской век любой и край любой, но лишь не свой»[33] или что-то в этом роде. Не затрудняю себя заучиванием подобной ерунды. А тетя считает ее действенным методом раздражать меня – и, сказать по чести, не сильно ошибается! Как все это глупо…

Я не смог сдержать непроизвольного движения указательных пальцев к ушным раковинам – хорошо хоть не забыл заодно поскорее захлопнуть том энциклопедии.

– Ради бога, тетя Милдред, давайте избавим нас обоих от свиста, еще и фальшивого!

– А приятно, что мелодия тебе знакома, как и слова, на которые она положена, дорогой мой.

– Мне удалось ее распознать. Просто привык: вы всегда свистите одно и то же. Хотя, думаю, не совсем так, как сочинил композитор.

– Плевать на то, как он сочинил, Эдвард, дорогой. Полагаю, смысл арии тебе чужд в любом исполнении. Однако что ты там вынюхивал в энциклопедии?

Ответить ей честно было, как вы понимаете, невозможно, а хорошей предварительной заготовки для ответа у меня не имелось. Трудное, доложу вам, создалось положение. Хотя… Если тетке позволено изъясняться намеками из «Микадо», почему мне нельзя? Изобразив улыбку, призванную как следует вывести собеседницу из себя, я нежно промурлыкал:

Однако дьявол в тетином лице не спасовал и тут же подобрал у Гилберта (его либретто для нее – что Библия) подходящую ответную цитату:

– выпалила она, после чего я наконец ухитрился сунуть ученый том обратно на полку и сменить тему.

Я надеялся, что предыдущую мы на этом исчерпали, но, увы, оказалось, что рано тешил себя такой надеждой. Во время стандартного вечернего обмена пожеланиями «спокойной ночи» тетя снова коснулась злополучного предмета.

– Помнишь, я спрашивала, зачем ты копаешься в энциклопедии? Утром я не настаивала на ответе. Подозреваю, Эдвард, что ты бы с ним затруднился. Скажу только одно: больше я не допущу никаких… – Тут последовала краткая пауза, а за ней слова, произнесенные с выражением, которое иначе как язвительным назвать было нельзя: – …несчастных случаев. Если произойдет еще хоть один, мне придется принять меры. А меры, Эдвард, как ты, наверное, успел усвоить, я принимаю без предварительного предупреждения. Говорю в первый и в последний раз, Эдвард: больше никаких несчастных случаев.