Наконец-то Ариста поняла, что стояло за словами Эсрахаддона во время их встречи в кабинете мэра в Ратиборе, но тогда она этого не понимала. При мысли о волшебнике она дотронулась руками до его плаща.

«Как волшебница, ты должна понимать, — говорил он ей, — что личная месть и корысть должны быть для тебя под запретом. Мы не можем искать признания, славы или денег. Волшебник обязан действовать ради всеобщего блага, и ему постоянно приходится приносить жертвы на его алтарь».

Она смотрела в пол невидящим взглядом, вспоминала свой сон, вспоминала былое, все свои утраты и потери. Ей было очень грустно и горько на душе.

И вдруг Адриан запел старинную песню с незамысловатой мелодией:

— Я вырос с верой, что все это детские выдумки, — продолжал Адриан. — Мы брались за руки, пели эту песенку, выстраивались в цепочку, а кто-то пытался ее разорвать. Если это удавалось, он занимал освободившееся место. Мы понятия не имели, что это означает.

— Ложь! Все ложь! — вскричал Траник, с трудом вставая на колени.

Его трясло, но Ариста никак не могла понять почему — из-за слабости, гнева или того и другого.

— Я так не думаю, — заговорил Майрон, сидевший рядом с горой свитков.

— Тебе не следует их читать, — угрюмо прохрипел страж. — Церковь наложила запрет на все найденные здесь книги. Читать их нельзя!

— И теперь я понимаю почему, — спокойно ответил Майрон.

— Всего лишь прикасаясь к ним, ты бросаешь вызов церкви Нифрона!

— К счастью, я не принадлежу к церкви Нифрона. У монахов Марибора нет таких запретов.

— Так это ты порвал свитки, Траник? — с осуждением произнес Адриан.

— Они несут в себе зло.

— Что в них было? Что такого ужасного ты в них нашел? Ты сжег библиотеку. Что ты пытался скрыть? — Адриан немного подумал и указал на статую. — И при чем тут расколотые головы? Это ведь тоже твоих рук дело. Ты уничтожил головы не только у статуй, но и на всех рисунках и картинах. Почему?

Траник ничего не ответил, и Адриан повернулся к Майрону:

— Что тебе удалось найти?

— Много чего. Но вот что самое важное: империя никогда не порабощала эльфов.

— Что ты сказал? — спросил Ройс.

— Все в этих документах указывает на то, что эльфы никогда не были рабами. Есть неопровержимые доказательства того факта, что они имели равные с людьми права. Более того, к ним относились с огромным уважением.

— Я требую, чтобы ты остановился! — закричал Траник. — Из-за тебя гнев Новронов обрушится на наши головы!

— Остановись, Майрон, — сказал Мовин. — Все и так хуже некуда, и нам не нужны лишние проблемы.

— Святотатцы! Жалкие глупцы! — вскричал Траник. — Именно по этой причине надо было наложить запрет на изучение древнего языка всем, кроме церковников. Вот почему патриарх запер Эдмунда Холла в темнице и запечатал вход. Он понимал, насколько велика опасность. Наследника Новрона следовало уничтожить, чтобы вы никогда сюда не попали. Мне не удалось добраться до Рога, но я еще послужу своей вере!

Траник с поразительной быстротой вскочил на ноги, схватил лампу и, прежде чем Ройс успел его перехватить, швырнул ею в Майрона. Масло выплеснулось на монаха, лампа разбилась об пол, и все вспыхнуло. Пламя в одно мгновение охватило свитки и взметнулось по ногам и телу к голове Майрона. А потом он исчез. Раздался щелчок пальцами, и камера погрузилась во тьму.

— Мне это совсем не нравится, — раздраженно сказала невидимая Ариста.

Ее плащ начал испускать холодное голубое сияние. Она сурово смотрела на Траника. Ее лицо, озаренное снизу пульсирующим светом, производило устрашающее впечатление.

— Ты в порядке, Майрон? — спросила она монаха.

Тот кивнул, продолжая стирать масло с лица.

— Стало немного жарко, — ответил он. — Кажется, я лишился бровей.

— Ах ты ублюдок! — закричал Мовин на Траника и потянулся к мечу. — Ты мог его убить! Ты мог убить всех нас!

Даже Гонт вскочил на ноги, но Траник не обращал на них внимания. Страж не шевелился. Он сидел, прислонившись к стене в какой-то странной, неестественной позе. Широко раскрытые глаза смотрели в потолок, он не дышал.

— Что с ним? — спросил Гонт.

Майрон протянул руку и дотронулся до Траника.

— Он умер.

Все повернулись к принцессе.

— Я всего лишь погасила огонь, — удивленно сказала Ариста.

Головы повернулись в сторону Ройса. Он сидел уже не там, где раньше, до пожара. Ариста посмотрела на Траника. У него по шее бежала тонкая струйка крови.

Мовин уронил меч и сел на пол.

— Майрон, ты сильно пострадал? — спросил он.

— Все хорошо, не волнуйся.

Майрон встал, подошел к стражу и опустился рядом с ним на колени. Закрыв Транику глаза, он вложил руку стража в свою ладонь, склонил голову на грудь и негромко запел:

— Майрон, ну как можно быть таким дураком? — возмущенно вскричал Гонт. — Он ведь пытался тебя убить. Хотел сжечь живьем! Неужели ты настолько глуп, что все еще этого не понял?

Майрон не обратил на Гонта ни малейшего внимания. Он стоял на коленях возле Траника, склонив голову и закрыв глаза. Монах довольно долго молчал, потом сложил Транику руки на груди и встал. И только после этого повернулся к Гонту.

— Важнее золота, дороже жизни состраданье, и милосердие даруется тому, кто не изведал его нежного лобзанья! — торжественно произнес он. — Так сказал Джерард Хилл в «Пословицах Судьбы».

Монах достал еще одну лампу из заплечного мешка Мовина.

— Скоро у нас их совсем не останется, — сказал он и потянулся за трутом.

— Давай, я это сделаю, — предложил Адриан. — Хватит одной искры, чтобы ты снова загорелся.

Монах протянул ему лампу и пробежал взглядом по лицам всех присутствующих.

— Кто-нибудь поможет мне его похоронить? — спросил он.

Деган нервно засмеялся и захромал прочь.

— Я помогу, — предложил Магнус, сидевший в дальнем конце комнаты. — Мы можем использовать камни с засыпанной лестницы.

Адриан молча встал и поднял Траника с пола, перехватив его в поясе, и направился к выходу. Тело мертвеца сложилось вдвое, словно свернутое в рулон одеяло, бледные до синевы руки безвольно мотались на ходу из стороны в сторону. Ариста посмотрела на темные капли крови, падавшие на каменные плиты пола. Потом перевела взгляд на угол камеры, где столько времени провел Траник. Там были разбросаны котелки, чашки, порванная одежда, грязные одеяла, мусор — все это напомнило ей мышиную нору.

«Сколько времени он здесь пробыл? — думала она. — Сколько дней лежал в темноте и ждал смерти? Сколько времени суждено провести тут нам?»

Ариста встала, подошла к запертой двери и провела пальцами по ее каменной поверхности и железным засовам. Камень был холодным. Тогда она приложила к двери ладони и прижалась к ней ухом, но ничего не услышала. Она вспомнила, что там находится нежить, а эти сущности могут часами хранить молчание и не шевелиться. Ариста ощущала силу, которая ее отталкивала, как противоположный полюс магнита. Схватка с обердазой сделала Аристу более восприимчивой к магии. Новый запах, смутивший ее перед входом во дворец, перестал быть тайной.

За дверью их поджидала магия, но не смутная и меняющаяся, как у обердазы, а совсем другая. Перед глазами возникли образы гоблинских колдунов, мечущиеся, хаотично пульсирующие тени. Но здесь, за этой дверью таилось нечто куда более могущественное. Эманация силы, проникавшая сквозь щели этой двери, поражала своей чистотой и насыщенностью. Благодаря своей сверхчувствительности Аристе удалось уловить элементы ее плетения, ибо в данной силе таилось нечто большее, чем формирующая структуру магия. Здесь преобладала бесконечная печаль, придававшая заклинанию невероятное могущество. Непостижимая скорбь и сила самопожертвования были связаны воедино единственной нитью надежды. Все это Аристу и пугало, и вызывало у нее восхищение.