Сережа любил танки. Танкисты были друзьями его отца, командира танкового отряда. Сережа знал их всех. Дядю Ваню, дядю Колю и многих других.
Слова игрушечника, — так Сережа про себя называл нового знакомого, — обидели его, взволновали, он уже готов был горячо встать на защиту отцовских танков, доказать, что они лучше игрушечных. Но Сереже не удалось выполнить своего намерения. Дверь из купе внезапно открылась, и в коридор вышел сосед в клетчатых чулках. Он закурил папиросу и прислонился к стене, почти рядом с ними.
Сосед в клетчатых чулках закурил папиросу и прислонился к стене.
Петр Семенович сделал предостерегающий жест рукой.
«У, полосатый! — огорченно подумал Сережа. — Вертится тут, подслушивает».
Вышедший из купе некоторое время постоял у окна, покурил и медленно пошел обратно.
Друзья опять остались вдвоем. За окном мягко стелилась наступающая ночь.
— Ну, Сережа, через два часика мне выходить, — сказал Петр Семенович. — Может, еще когда-нибудь встретимся, а может, и нет. Хотелось бы что-нибудь на прощанье подарить тебе из своих игрушек, да ничего не везу с собой. Вот если, — Петр Семенович потер лоб, — послать тебе домой посылочку: танк или самолет, или то и другое…
— Дядя Петя, что вы! — Сережа даже захлебнулся от радости.
— Но куда, милый человек, посылать-то? — Старик, улыбаясь, смотрел на мальчика. — Адресок-то какой у тебя?
— Я сейчас! — Сережа рванулся к матери, но Петр Семенович ловко ухватил его за рукав.
— Нет, маму ты оставь в покое. Ты ничего ей вообще не говори. Помалкивай. Знаешь, — он по-приятельски обнял мальчика, — взрослые — народ чудно́й. Мать, небось, скажет: да зачем игрушки, да не стоит, да неудобно перед Петром Семеновичем… A-а, брось! Обойдемся так. Вот пришлю тебе танк, тогда ей скажешь.
Сережа растерянно молчал. Но как же быть? Папу перевели туда совсем недавно. Сережа не помнит адреса… Знает, как на машине от города ехать, где сворачивать, а вот адреса не помнит. Но Петр Семенович человек находчивый: он быстро сообразил, что делать.
— Сергуня, так я нагряну к тебе в гости! Все в порядке. И подарки привезу с собой. Будь покоен, не забуду. А ну, рассказывай, как ехать?
Мигом в руках у Петра Семеновича очутился лист бумаги, карандаш; и Сережа подробно рассказал ему, где находится бронетанковый пограничный отряд отца.
Вскоре друзья расстались. Сережа с искрящимися от удовольствия глазами, пообещав держать в секрете разговор с Петром Семеновичем, отправился спать.
Через час директор игрушечной фабрики сошел с поезда. Встретила темная, ветреная ночь. Зябко ежась, директор торопливо вышел из здания вокзала. На лестнице у самой улицы его кто-то легонько тронул за плечо.
Бывший попутчик! Пассажир в клетчатых чулках, улыбаясь, смотрел на него. Сзади стояли еще двое в штатском.
— Здравствуйте, Карл Шлихтинг, — отчетливо и просто сказал «полосатый». — Хватит, попутешествовали. А здо́рово вы придумали! — и он широко улыбнулся. — С игрушками, говорю, здо́рово придумали. В дороге решили еще одно дельце провернуть — не постеснялись ребенка использовать. Ну-ну, в ваших делах, говорят, все средства хороши, ничем не брезгуете. Пошли!
«Петр Семенович» молчал. Он словно меньше сразу сделался. Поднял плечи, втянул голову, будто ждал удара. Лицо его, постоянно улыбавшееся, стало серым и злым. Воровато оглянувшись по сторонам и увидев еще двух, внимательно следящих за каждым его движением, «директор игрушечной фабрики» медленно двинулся вперед.
Прошло больше месяца.
Однажды вечером отец Сережи, вернувшись из отряда домой, предупредил жену и сына, что завтра к ним приезжает гость.
— И какой гость, Сережа! — радостно говорил отец, шагая по комнате и потирая иззябшие руки. — Вместе всю гражданскую войну прошли. Десять лет не виделись. Да, десять лет… — задумчиво повторил отец. — Небось, не узнает: постарел, скажет, толстый стал…
В этот вечер только и было разговоров о завтрашнем госте.
Рано утром уехал отец встречать приятеля.
Веселый непрерывный гудок автомобиля разбудил Сережу. В одной рубашке он соскочил с кровати и бросился к окну. Отец и еще кто-то, высокий, в военном костюме, вышли из машины и направлялись к дому.
Сережа расширенными глазами глядел на гостя. Он узнал его. Попутчик по вагону, сосед с верхней полки, «полосатый»! Вот кто, оказывается, приятель его отца.
В этот вечер Сережа долго не ложился спать. Далеко в лес ушел он с приехавшим другом отца, чекистом-орденоносцем Василием Ивановичем Дымовым.
Шли медленно. Обняв мальчика, Василий Иванович рассказывал о хитром и опасном враге, обманом втершемся в доверие к Сереже, расположившем его к себе разговорами об игрушках, обещанием подарков.
— Доверился ты, Сережа, чужому человеку. Важные, секретные сведения рассказал ему. Об отце рассказал. О том, где находится отряд. Подумай только, какие тяжелые последствия могли быть, если бы врагу удалось воспользоваться всем тем, что ты открыл ему! Учись, Сережа, быть бдительным, осторожным. Умей держать язык за зубами. Случай в поезде многому должен научить тебя.
Хорошо и просто говорил Василий Иванович. Стыд, от которого на глазах у Сережи навертывались слезы и горели щеки, постепенно проходил. Взамен его росло чувство благодарности к идущему рядом человеку, восхищение перед ним. Хотелось быть похожим на него.
Продавец цветов
I
Полученные документы исключали всякие сомнения. Представитель немецкой фирмы Адольф Курзен вел активную шпионскую работу, пытался насаждать на отдельных заводах контрреволюционные шпионские и диверсантские группы. Приказ об аресте был подписан. Поздней ночью несколько наркомвнудельцев, руководимых следователем-орденоносцем Василием Ивановичем Дымовым, явились на квартиру к Курзену.
Адольф Курзен, невысокий мужчина лет сорока, сидя в кресле, хладнокровно и даже чуть иронически наблюдал за проводимым обыском. Внешне Курзен казался спокойным. Чувствовалось, что этот человек блестяще вышколен, в совершенстве умеет владеть собой. Не выпуская папиросы изо рта, пальцами левой руки он лениво отбивал на столе такт какого-то марша. Дымов сидел тут же, за столом против Курзена. Внимательно просматривая подаваемые ему книги и корреспонденцию, он ни на секунду не упускал из виду Курзена.
Опытный чекист, хорошо умеющий разбираться в людях, Дымов видел, что за внешним спокойствием Курзена скрывается огромная напряженность. Это было видно по всему… Пальцы, безразлично игравшие на столе, иногда останавливались и словно впивались в скатерть; каждая бумага, просматриваемая следователем, ощупывалась глазами Курзена. Делалось все это чрезвычайно умело: глаза не теряли своего насмешливого выражения, казались безразличными, но напряженность была, ее нельзя было спрятать, погасить, и Дымов отчетливо видел ее, видел глубоко затаенный испуг.
О том, что Адольф Курзен большой и опасный враг, Дымов знал. Но дело сейчас было не в этом. Крепла уверенность, что есть какой-то документ, какая-то запись, которые еще неизвестны НКВД. Именно за них и боится Курзен, боится, как бы их не нашли, не обратили внимания. И еще медленнее просматривал Дымов бумаги, лист за листом, документ за документом, еще внимательнее наблюдал он за лицом Курзена.
Длинно и томительно тянулись минуты. В окна уже заглядывал начинающийся рассвет.
Просматривая папку недавно полученных телеграмм, небрежно брошенных на письменном столе, Дымов натолкнулся на одну, содержание которой заинтересовало его. Телеграмма была адресована Курзену с юга, она была коротка и малопонятна:
«Цветы получены, растет спрос на розу тчк Ахмет».
Дымов недоуменно поднял брови. Обращаясь к Курзену, спросил:
— Разве ваша фирма, кроме химических товаров, занимается еще цветами?
