После этой неприятной встречи Тёрстон направился в двухэтажный дощатый дом Уильяма Касла, где ожидал «Комитет безопасности». Тёрстон доложил о неудаче, но заметил, что по-прежнему уверен в успехе предприятия. О революции, сказал он, должно быть объявлено завтра, на общественном собрании. Заговорщики согласились. Оставалось уладить небольшую формальность. Когда королеву свергнут, Гавайям нужен будет временный правитель, который и приведет острова в состав Штатов. Очевидной кандидатурой казался неутомимый подстрекатель Тёрстон.

Однако он сделал характерно хитрый ход. Долгая яростная борьба против монархии превратила его, наверное, в самого ненавистного человека на Гавайях. Вдобавок он был излишне категоричным, несдержанным и крайне бестактным, что знал и сам. Поэтому Тёрстон поблагодарил друзей за доверие, но взять на себя такую ответственность отказался, ведь он «чересчур радикален» и у него «чересчур много иных дел». Хотя пообещал подыскать подходящего человека.

Утром в понедельник Комитет безопасности собрался у Касла, чтобы завершить приготовления. Работа была в самом разгаре, как вдруг, ко всеобщему удивлению, в двери постучал Чарльз Уилсон, начальник полиции и предполагаемый любовник королевы. Он позвал Тёрстона наружу.

«Я знаю, чем вы там занимаетесь, и хочу, чтобы вы оставили эту затею и разошлись по домам», – заявил Уилсон.

Тёрстон покачал головой: «Нет, Чарли, домой никто не пойдет, – ответил он. – Все уже зашло слишком далеко».

Уилсон лично поручился, что королева не провозгласит новую конституцию, «даже если для этого ее придется запереть в комнате». Тёрстон остался непоколебим: «Бесполезно, Чарли, – отозвался он. – Мы больше не станем рисковать».

Бросив напоследок, что он их предупредил, Уилсон ринулся во дворец и ворвался в зал совещаний. Он без предисловий сообщил министрам, что единственная надежда спасти королеву и действующее правительство – в их руках. Что министры должны отдать приказ о моментальном аресте всех заговорщиков.

Однако это был чересчур решительный ход для четырех министров, чья преданность и так, мягко говоря, склонялась то в одну, то в другую сторону. Они боялись гнева Стивенса и Соединенных Штатов. Уилсон обозвал их «проклятыми трусами», но министры уже подозревали, чем кончится вся эта история.

Тёрстон и остальные конспираторы восприняли предупреждение Уилсона всерьез. После его ухода они сразу же приняли решение запросить военную поддержку. Мятежники написали обращение к Стивенсу – не особо красноречивое, однако убедительное:

«Мы, нижеподписавшиеся жители Гонолулу, с уважением доводим до вашего сведения, что в свете недавних событий, которые завершились чередой революционных действий королевы Лилиуокалани в прошлую субботу, жизнь и имущество населения оказались под угрозой. Мы обращаемся к вам и силам Соединенных Штатов под вашим командованием за помощью.

Использовав военных и угрозы применить насилие, королева попыталась провозгласить новую конституцию. Обстоятельства заставили ее отказаться от этой затеи, однако королева прилюдно заявила, что задержка временная и она все равно примет меры.

Действия королевы вызвали панику и ужас. Мы не способны защитить себя самостоятельно и уповаем на поддержку Соединенных Штатов».

Под этим текстом поставили подписи тринадцать человек, представлявших собой «Комитет безопасности». Все белые и, за исключением двоих, владельцы плантаций или иных предприятий на островах. Среди этих людей были богатейшие жители Гавайев, в том числе Уильям Касл и корабельный магнат Уильям Уайлдер.

Отправив послание Стивенсу, мятежники договорились встретиться после обеда у оружейной, где должно было состояться общее собрание, и разошлись. На улицах они увидели копии официального заявления, которые развесили по всему городу, – торжественную клятву королевы, что в будущем она будет стремиться изменить конституцию «лишь теми способами, которые указаны в ней самой».

Однако было уже поздно. Такая уступка не могла утихомирить более тысячи людей, собравшихся в два часа дня у оружейной. Почти все были теми, кого некий историк называл «белыми приезжими мужчинами», и никто не желал искать мирный выход из ситуации. Собрание проводил Уайлдер. Среди выступавших присутствовал Генри Болдуин, один из влиятельнейших сахарных баронов.

Естественно, и тут Тёрстон был ключевой фигурой. Он зачитал шумной толпе резолюцию. В ней говорилось, что королева «действовала незаконно и нарушила конституцию» в попытке вести «изменническую и революционную политику». В завершение Тёрстон объявил, что «Комитету безопасности» дается право «разработать такие способы действий, которые необходимы для поддержания закона и защиты жизни, свободы и частной собственности на Гавайях».

«Говорю вам, джентльмены, пришел час действовать – здесь и сейчас, – прогремел Тёрстон, и толпа радостно отозвалась. – Тот, у кого не хватит духа восстать после такой угрозы нашим свободам, не имеет на них право. Что, тропическое солнце охладило нашу кровь? Или у нас в жилах все-таки кипит горячая любовь к свободе и готовность за нее умереть? Я выступаю за резолюцию!»

Выступавшие осуждали Лилиуокалани за попытку провозгласить новую конституцию. Однако никто не призывал свергнуть королеву. Тёрстон позже объяснил, что не считал это необходимым, так как «все единодушно понимали, что мы намеревались ее низложить». Ему также приходилось задуматься, что если он и его друзья открыто призовут население к мятежу, то даже терпению трусливых министров может прийти конец и те прикажут арестовать заговорщиков. А мятеж он все же планировал, и благосклонная реакция толпы только укрепила его решимость.

В это же время возле дворцовой площади собралось несколько сотен сторонников королевы. Мало кто из них представлял, насколько мятежники продумали свой план. Сторонники монархии вели осторожные и в основном вежливые речи, однако один выступающий заметил, что «любой мужчина, который смеет высказываться против женщины, тем более против королевы, – лишь животное ничем не лучше свиньи». Затем сторонники королевы разошлись, а вот мятежники продолжали без устали работать. В четыре часа тринадцать членов «Комитета безопасности» собрались в доме Смита, дабы спланировать следующий шаг. После обсуждения они решили, что им необходим еще день на подготовку. То есть Стивенсу придется отложить высадку солдат. Тёрстон и Смит сразу же отправились к американскому дипломату с этой просьбой. Однако, к их изумлению, Стивенс отказался.

«Господа, – сказал он, – солдаты сойдут на землю сегодня в пять часов вечера, неважно, готовы вы к этому или нет».

У Стивенса было много общего с Тёрстоном и прочими революционерами, чью победу он собирался обеспечить. Он родился в штате Мэн в 1820 году, как раз когда на Гавайи прибыла первая группа миссионеров, и еще в молодом возрасте стал проповедником. Позже между ним и Блейном, тогда еще лишь местным амбициозным политиком и редактором газеты «Kennebec Journal», завязалась тесная дружба. Блейн горячо поддерживал присоединение Гавайев к Штатам и посвятил этому передовицу в первом же номере под своей редактурой. Стивенс присоединился к делу с неменьшим рвением.

После Гражданской войны у Блейна начался карьерный рост в политике. Его избрали в конгресс, затем он стал спикером палаты, а в 1884 году – кандидатом в президенты от республиканцев, но проиграл Гроверу Кливленду. Пять лет спустя президент Бенджамин Гаррисон назначил Блейна Госсекретарем. Одним из его первых действий на новом посту было назначение Стивенса спецпредставителем на Гавайях.

Таким образом образовалось командование Гавайской революцией. Госсекретарь Блейн дал «добро» и отправил Стивенса в Гонолулу для необходимой подготовки. Оказавшись на месте, Стивенс нашел готового к свершениям Тёрстона. Вместе они спланировали и устроили мятеж.

Днем шестнадцатого января 1893 года Стивенс сел за стол и написал короткое судьбоносное сообщение Гилберту Уилтзу, капитану «Бостона». Единственное предложение – классический пример дипломатической лжи, полный намеков, которые американцы еще не раз услышат в будущем столетии: