В субботу мы встретились с Сэлли, чтобы вместе позавтракать. Потом мы отправились на машине за город — там, где среди холмов, было одно местечко, которое, по-моему, на редкость подходило для объяснения в любви. Но когда мы пересекли Хай-стрит, шедшая перед нами машина затормозила. Затормозили и я и мужчина, ехавший следом за нами. Третья машина затормозила уже в последний момент. По ту сторону перекрестка тоже раздался характерный скрежет металла. Я поднялся на ноги, чтоб узнать причину остановки, и потянул за руку Сэлли.
— Смотри, опять, — сказал я.
Прямо посреди перекрестка отчетливо вырисовывалось что-то, что с трудом можно было назвать машиной, — оно больше походило на какую-то плоскую тележку или платформу и висело над землей на расстоянии фута. Да-да, висело, я не оговорился. У платформы не было ни колес, ни подпорок. Она просто висела в воздухе. На ней стояло с полдюжины людей в ярких одеждах, похожих не то на рубаху, не то на халат, и с любопытством оглядывало все вокруг. По борту платформы шла надпись: "Видеорама Пооли". Один из мужчин показывал другому на храм Всех Святых; остальные больше смотрели на людей и машины. Полисмен-регулировщик высунул из своей будки изумленное лицо. Но тут же взял себя в руки. Он закричал, засвистел в свисток, опять закричал. Стоявшие на платформе даже не повернулись. Полицейский вылез из будки и двинулся к перекрестку — точь-в-точь вулкан, который нашел, наконец, куда бы извергнуться.
— Эй! — прокричал он пришельцам.
Те по-прежнему не обращали на него никакого внимания, и только когда он был от них уже в двух ярдах, заметили его, стали подталкивать друг друга локтями, ухмыляться. Полицейский весь побагровел; он принялся бранить их на чем свет стоит, а они продолжали рассматривать его с нескрываемым интересом. Он выхватил из заднего кармана дубинку и двинулся на них. Полицейский хотел было схватить юношу в желтой рубахе, но рука его прошла сквозь него.
Блюститель порядка отступил. Ноздри его раздулись, как у лошади. Стиснув в руке дубинку, он размахнулся и ударил ею по всей компании. Те продолжали смеяться: дубинка свободно прошла сквозь них.
Я готов снять шляпу перед этим полицейским: он не пустился бежать. С минуту он как-то странно глядел на них, потом повернулся и не спеша направился к будке; все так же спокойно он дал машинам сигнал продолжать путь. Ехавший перед нами только того и ждал. Он рванул с места и прошел сквозь платформу. Она успела уйти от меня, иначе я сам бы ее поддал. Сэлли видела, как платформа, описав дугу, исчезла в стене городского банка.
Когда мы подъехал и к намеченному месту, погода заметно испортилась, все вокруг глядело мрачно и совсем не благоприятствовало моим целям, так что мы, покатавшись немножко, повернули обратно и остановились в тихом и уютном ресторанчике у въезда в город. Мне уже почти удалось начать разговор, о котором я мечтал, когда у нашего столика появился — кто бы вы думали? — Джимми.
— Вот встреча! — вскричал он. — Слыхал, Джерри, что случилось сегодня в центре?
— Да мы сами там были, — ответил я.
— Выходит, Джерри, наши с тобой догадки — так, ерунда. А дело-то покрупней! Эта платформа все прояснила. Техника у них куда выше нашей. Знаешь, кто это, по-моему?
— Марсиане, — предположил я.
Он так и отпрянул, вытаращив глаза.
— Нет, но как ты догадался?! — изумленно спросил он.
— А больше некому, — объяснил я. — Только вот непонятно, зачем марсианам путешествовать под вывеской "Видеорама Пооли", — продолжал я.
— А там было так написано? Я этого не знал, — проговорил Джимми.
И он ушел с унылым видом, успев начисто испортить все, что мне с таким трудом удалось наладить.
Утром в понедельник наша машинистка Анна пришла на работу еще более очумелая, чем всегда.
— Ой, что со мной приключилось, страх!.. — затрещала она, едва переступив порог. — Никак не опомнюсь. Я вся была красная как рак.
— Вся-вся? — заинтересовался Джимми.
Она не потрудилась ему ответить.
— Сижу я в ванне и вот поднимаю глаза — мужчина в зеленой рубашке стоит и смотрит. Ну, я, конечно, закричала.
— Еще бы. Конечно! — поддакнул Джимми. — А дальше что было, или нам нельзя…
— Стоит — и все, — продолжала она. — А потом усмехнулся и ушел… в стену. Ну какой нахал!
— Ужасный! — согласился Джимми. — Так, прямо в открытую, и усмехнулся?
Анна пояснила, что нахальство его заключалось не только в этом.
— Просто сущее безобразие, — говорила она. Что ж это будет, если мужчины начнут свободно ходить сквозь стены ванных, где купаются девушки?..
Резонный вопрос, ничего не скажешь.
Тем временем прибыл шеф. Я последовал за ним в кабинет. Видно было, что он чем-то расстроен.
— Да что ж это творится в этом проклятом городе, Джерри? — сказал он с возмущением. — Вчера приходит жена домой. А в гостиной две какие-то невероятные девицы. Она, конечно, обвинила меня. Первый скандал за двадцать лет. Пока мы разбирались, девицы исчезли, — закончил он.
Я поахал в знак сочувствия — что еще оставалось.
Вечером я пошел навестить Сэлли и увидел, что она сидит на ступеньках у своих дверей, прямо под дождиком.
— Ты что это? — спросил я.
Она взглянула на меня безнадежно.
— Понимаешь, явились двое. Мужчина и девушка. И ни за что не хотели уходить. Только смеялись надо мной. А потом стали вести себя так, точно меня там и нет. Дошли до того, что… Словом, я не выдержала и ушла.
Она сидела несчастная-пренесчастная и вдруг расплакалась.
Ход событий все убыстрялся. Наутро произошло жаркое сражение — вернее, побоище — на Хай-стрит. Мисс Дотрби, представительница одной из именитейших семей Уэстуича, была оскорблена в лучших чувствах появлением на углу Нортгейн четырех взлохмаченных и хихикающих девиц. Но едва она обрела дыхание, и глаза ее вернулись в свои орбиты, она тут же постигла свой долг перед обществом. Она зажала в руках зонтик, точно дедовский меч, и двинулась на врага. Она прошла сквозь его ряды, нанося удары направо и налево, а когда обернулась, то увидела, что девицы стоят и хохочут ей в лицо. Она напала на них вторично, но те продолжали над ней смеяться. Тогда она принялась что-то бессвязно лепетать, и ее увезли в машине "Скорой помощи".
К концу дня город заполнили возмущенные матроны и растерянные мужи; мэра и полицию одолевали просьбами принять, наконец, какие-нибудь меры.
Особенно неспокойно было в районе, который Джимми ранее отметил на карте. Вообще-то, пришельцы встречались повсюду, но в этих кварталах они ходили толпами — мужчины в цветных рубахах и девушки с немыслимыми прическами и совсем уж немыслимыми узорами на одежде; они выходили под ручку из стен и беззаботно разгуливали среди пешеходов и машин. По временам они останавливались, что-нибудь друг другу показывали, а потом разражались беззвучным хохотом. Что их особенно забавляло, так это наш гнев. Стоило им заметить, что они вас шокируют, как они начинали строить вам рожи и всячески донимать вас, доводить вас до слез, и чем больше вы волновались, тем больше они радовались. Они гуляли, где хотели, проникали в магазины, банки, учреждения и частные квартиры, невзирая на ярость постоянных обитателей. Везде появились надписи "Не входить", но это их только смешило.
В центре от них прямо не было прохода, хотя, как выяснилось, они могли двигаться не только на том уровне, что мы. Иногда вам казалось, что они идут по земле или по полу, но где-то рядом другие парили в нескольких дюймах над землей, а еще дальше вы могли встретить и таких, что шли по земле, точно вброд. Очень скоро мы убедились, что они так же не слышат нас, как мы их, и потому не было никакого смысла обращаться к ним или грозить им, а наши объявления лишь возбуждали их любопытство.
На четвертый день в городе воцарился полный хаос. В местах массового нашествия гостей исчезла всякая возможность уединения. В самые интимные минуты они могли пройти мимо вас, тихонько хихикая или фыркая вам в лицо. Хорошо было полиции объявлять, что пришельцы, мол, безопасны, не могут причинить никому вреда и поэтому лучше всего просто не обращать на них внимания. Бывают такие минуты, когда не у всякого хватит выдержки взять и отвернуться от толпы хохочущих юнцов и девиц. Даже такой мирный человек, как я, временами впадал в ярость, а уж разные там женские комитеты и общество охраны — те вообще пребывали в состоянии вечной истерики.
