И тут Тэрин все поняла. Страх, отчаяние, очевидные признаки истощения — дело не в том, что она не могла обрести свободу в городе, именуемом Либерталия. Когда-то в школе она дружила с девочкой с точно такими же глазами, как у Элизабет.

— У тебя летальная форма наследственной бессонницы, да? Когда ты в последний раз спала? — спросила Тэрин.

— Не знаю, — ответила Элизабет. — Это относится к обоим вопросам. Мой отец умер от этого два года назад. Брось жребий. Может, я тоже умру, а может, и нет. Честно говоря, меня это не очень заботит.

Наступившая тишина стала почти осязаемой. Тэрин села и уставилась на свои руки, пытаясь не волноваться. Оставалось слишком много непредсказуемых факторов, которые могли повлиять на исход дела. Манипулировать Кроссом — еще полбеды, а вот как отреагирует Либерталия… Даже Квик не отважился делать прогнозы, когда она рассказала ему о своем плане. Все будет зависеть от того, что произойдет в этой комнате.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Себастьян Кросс собственной персоной: незабываемые усы, рубашка с леопардовыми пятнами и крупные руки боксера. Из ножен выглядывал короткий зазубренный меч. Тэрин моргнула четыре раза подряд, начиная передачу данных, а Кросс, не говоря ни слова, пересек комнату и ударил Элизабет в живот. Тэрин потребовалась вся ее выдержка, чтобы не броситься на него прямо сейчас. Она старалась не смотреть на Элизабет, чтобы никто не решил, что она сама во всем виновата.

— Тупая овца! — кричал Кросс, пока Элизабет кашляла и пыталась вдохнуть немного воздуха. — Ты что, забыла, зачем ты здесь? Полтора года назад ты клялась и божилась, что справишься. Так где результаты? В чем дело?

— Вчера ко мне пришла эта подопытная с жалобами на побочные эффекты, — Элизабет кивнула на Тэрин. На самом деле та приходила, чтобы засветиться на камерах и успокоить ее. — У нее расстройство психики. Боюсь, с остальными подопытными может произойти то же самое.

— Зенит, — произнесла Тэрин, вспоминая Алонзо Брилла. Ужасное, наверное, ощущение — стать пленником в собственном черепе, не иметь возможности никому ничего объяснить, — Правильно ли закручены винты?

— Не понимаю, почему это должно беспокоить меня, — зарычал Кросс. Элизабет боязливо съежилась. — Ученый здесь ты. Если не разберешься с этим — значит, ты ни черта не стоишь и я тебя вышвырну.

— Я не могу проводить исследования, не обладая всей информацией, — ответила Элизабет, — По условиям нашего договора я должна получать все отчеты о состоянии пациентов, чтобы убедиться в их безопасности.

— Да к черту этих подопытных! — Кросс ударил кулаком по столу, — В этой мусорной куче полно идиотов, ищущих легких денег. Думаешь, кому-то есть дело до того, скольких из них ты перепортишь, пока не добьешься успеха? Условия нашего договора предполагают, что ты заткнешься и выдашь мне результат. Мне плевать, что ты делаешь недочеловеками их, можешь хоть мозг без наркоза вырезать, если тебе кажется, что это поможет. Черт, да можешь хоть каждого на этой посудине превратить в овощ, просто сделай то, что от тебя требуется!

— Нет, это мне пора сделать, что требуется, — произнесла Тэрин. Пока Себастьян кричал на Элизабет, она встала между ним и дверью, перекрывая путь к отступлению. В руке она держала станнер, — Себастьян Кросс, властью, данной мне Советом Безопасности ООН, я заключаю вас под стражу за проведение незаконных научных исследований. Вы имеете право…

Договорить Тэрин не удалось, потому что Кросс схватился за меч и бросился на нее. Курок она спустила без колебаний — раздался громкий треск, в комнате запахло озоном, а Кросс рухнул на пол у ее ног. Наклонившись, она с удовлетворением нащупала пульс, а затем вздрогнула от брезгливости.

— Как я и говорила… — она довела свою речь до конца строго по учебнику, чтобы ни один умник не смог подкопаться, когда дело дойдет до суда. Когда Кросс проснется, у него будет много времени, чтобы во всех подробностях изучить свои права. Закончив, Тэрин моргнула четыре раза и сняла очки, — А теперь, доктор, советую как можно скорее положить этого джентльмена в отдельную палату для дальнейшего наблюдения. Не стоит ему пока знать, что он стал новой телезвездой Либерталии.

— Значит, вы отравили колодец, не так ли? — усмехнулась Элизабет. — Остается только надеяться, что это сработает.

— Сработает, — заверила ее Тэрин. — Квик устроил собрание в самом большом баре «Кувордена». Там полно людей, верящих в идею этого города. Завтра в это же время на улицах только и будут говорить, что о Кроссе, скупавшем все подряд, чтобы организовать тут правительство, а его дружки на материке скормят его акулам.

— Ладно, с ним все понятно, — сказала Элизабет. — Но что насчет меня? Как ни крути, а ведь это я проводила эксперименты. Он лишь подвел меня к кнопке, но нажимала на нее я. Знаю, ты говорила, что замолвишь за меня словечко, но поможет ли это?

— Ни о чем не беспокойся, — успокоила ее Тэрин, — По крайней мере, ты не занималась фракталами Лэнгфорда. В конце концов, есть куча людей, которые хотят отменить ограничения на исследования вроде твоих. Ты же просто мечтала вдохнуть в Либерталию новую жизнь… не знаю, правда, поможет ли это тебе спать по ночам.

— Поможет, когда я окажусь на твердой земле, — сказала Элизабет, — Думаю, все дело в здешнем воздухе.

Эндрю БАРТОН (Andrew Barton)

__________________________________

(р. 1983)

Канадский писатель-фантаст, активно печатающийся с 2008 года. Его работы публиковались в американском журнале Analog, канадском On Spec и многочисленных антологиях. Работает в коммуникационной компании и, как любит шутить: «живет с роботом в небе над Торонто».

Сайт автора: actsofminortreason. blogspot. com

ВИДЕОДРОМ

ТЕНИ МЕТРОПОЛИСА:

Города будущего в мировом кино

Конгломераты сияющих небоскребов размером с Эверест. Киберпанковские трущобы хаотичной застройки. Глобальная экодеревня с построенной на биотехнологиях архитектурой. Тоталитарный неоампир жестко структурированных обществ. Игривое фьюче барокко либерально-гедонистических обществ…

Кинематографисты десятилетиями рисовали и продолжают рисовать самые разнообразные варианты урбанистических структур будущего, придумывая все более эффектные и необычные декорации мегаполисов завтрашнего дня. Но сколь бы они ни изощрялись в деталях, в одном их фантазии схожи. В том, что далее через века концепция города как административного, производственно-экономического и жилого локуса останется востребованной цивилизацией.

Сумрачный немецкий гений

Если рассматривать историю кинематографа через фильтр футуристической урбанистики, без труда выявляется фильм, оказавший наибольшее влияние на все последующие поколения художников экрана. Разумеется, это «Метрополис» (1927) Фрица Ланга — шедевр немецкого экспрессионизма.

В представлении авторов ленты город 2027 года — это циклопический архитектурный ансамбль утилитарного Баухаус-дизайна. И если верхние этажи, где обитает правящая элита, слегка облагорожены элементами артдеко, то нижние, предназначенные для бесправного пролетариата, ставшего придатком могучих и равнодушных машин, выглядят как серые бетонные казармы. Как бы мрачно это ни звучало в описании, декорации «Метрополиса» до сих пор впечатляют — в первую очередь, за счет революционной концепции многоуровневой транспортной системы, которая ныне прочно прописалась в каждом втором фильме о будущем. Сквозь исполинские небоскребы на разной высоте пробиты автодороги, а меж зданиями снуют пассажирские аэропланы. Даже те, кто не видел антиутопии Ланга, наверняка знакомы с характерными кадрами из нее благодаря клипам группы Oueen на песни «Radio Ga Ga» и «Love Kills».